5 марта исполняется 75 лет Фултонской речи Уинстона Черчилля, с которой принято вести отсчёт железного занавеса и холодной войны. В сегодняшней геополитической обстановке, когда резкое повышение полемической риторики и России (заявления о готовности разорвать отношения с ЕС и Советом Европы), и Запада делает воспоминания об этой старой речи особенно актуальными. О сходстве прошлого и настоящего пишет Олег Барабанов, программный директор клуба «Валдай».
Исторически её появление в марте 1946 года было по-своему понятно. Закончилась Вторая мировая война, и те общие интересы, которые связывали Запад и Советский Союз , были реализованы и потому отошли в прошлое. Разделение Германии и Европы на зоны влияния стало послевоенной реальностью, которая требовала новой перегруппировки сил, и от старого союзничества очень быстро не осталось и следа. Весьма примечательно, что этот раздел Европы, получивший у Черчилля в Фултоне образ железного занавеса, был им же самим и согласован всего за год до этого в ходе Ялтинской конференции. Тогда это не вызывало у него вопросов – просто задачи и интересы были другими.
Также характерно, что не только Ялтинская, но и Потсдамская конференция уже после завершения войны в Европе и смерти Рузвельта также не привела к символическому разрыву между СССР и западными союзниками, а лишь подтвердила на практике итоги Ялты. Причина здесь понятна – ещё не кончилась война с Японией, и Соединённые Штаты были крайне заинтересованы в необходимости вовлечения Советского Союза в эту войну: в денонсацию Советским Союзом договора о нейтралитете с Японией (к слову, соблюдавшегося той всю войну, несмотря на дипломатические усилия Гитлера сделать всё, чтобы Япония напала на СССР) и в столкновение Советского Союза с мощной Квантунской армией Японии на континенте. Что избавляло американцев от излишних жертв и траты ресурсов.
В результате и СССР, и США достигли своих военных целей и реализовали свои ключевые на тот момент геополитические интересы. Их союзничество в этом вопросе (пол-Европы в обмен на войну с Японией) было абсолютно реальным. И честным, безо всякого английского лицемерия. Поэтому, кстати, США, первыми заняв Тюрингию, затем спокойно передали её в советскую зону оккупации. Поэтому эвентуальные английские проекты о возможном военном столкновении западных союзников с СССР сразу после разгрома Германии (операция «Немыслимое» // Operation Unthinkable), на что надеялся Гитлер в свои последние дни, не встретили никакой поддержки американцев. И всё это уже при Трумене. Черчиллю как зависимому союзнику лишь оставалось с этим согласиться.
Как частный случай реакции на эту речь следует отметить и резкое изменение атмосферы среди подсудимых на шедшем тогда Нюрнбергском процессе. Она чётко видна по мемуарам вышедших из тюрьмы немцев, а также американских психологов, работавших с заключёнными. Геринг в Нюрнберге не скрывал своей радости от того, что отношения между СССР и западными союзниками стали быстро портиться. И даже предсказывал скорое прекращение процесса и их собственное освобождение, поскольку, дескать, мы нужны Америке для борьбы против СССР. Эта последняя надежда Геринга стала своего рода флешбэком вышеупомянутой последней надежды Гитлера в апреле 1945-го. К счастью, она не сбылась, и Нюрнбергский процесс был доведён до конца. Но её появление весьма показательно.
Происходит ли сейчас в мировой политике то же самое? С одной стороны, и после Мюнхенской речи Путина, и после Крыма, и сейчас, в свете последних событий, многие начали говорить о новой холодной войне, о своего рода её версии 2.0, по аналогии с компьютерными программами. С другой стороны, достаточно большой круг экспертов считает, что это сравнение методологически неправильно. Что, по этой логике, сейчас другая историческая обстановка, что отсутствует реальное (а не постулируемое) идеологическое противостояние. И что сегодняшние события лучше описывать не в терминах холодной войны, а на базе других методологических оснований. Скажем, в рамках концепции ревизионистских держав, в рамках которой можно отчасти проследить и сдвиг от ревизионизма интересов к ревизионизму ценностей.
Но эти тонкости методологии для широкого общественного мнения не так важны. А важны уже чётко осознаваемые и медийно транслируемые установки, закрепляющие этот новый разрыв и новый железный занавес. Именно в этот контекст хорошо укладывается предвыборная идея Байдена о создании «лиги демократий» как нового глобального института, который, по всей логике, будет бороться с противоположной «лигой диктаторов». Тогда новый глобальный раскол мира приобретёт и институциональные очертания, вполне схожие с институциональной логикой холодной войны. Во всяком случае – старая фраза Черчилля про железный занавес в сегодняшней политике никого не удивляет и отнюдь не устарела.
