Поворот России на Восток завершён. Но не потому, что Россия успешно повторила опыт развивающихся стран Южной или Юго-Восточной Азии – тот опыт в решении задач развития через привлечение иностранных инвестиций, который десять лет назад многими наблюдателями рассматривался как подходящий для копирования. Главное основание говорить о завершённости этого проекта – переход отношений со странами Азии из категории «новых» в группу «обычных», пишет наш программный директор Тимофей Бордачёв по итогам Валдайской сессии на ВЭФ-2021.
Начиная с 2016 года Восточный экономический форум (ВЭФ) был главным для России международным мероприятием в Азии. В 2018 и 2019 годах он достиг своих максимальных значений по количеству и составу участников – главными иностранными гостями были Председатель КНР Си Цзиньпин и премьер-министр Индии Нарендра Моди. В отличие от других форматов, к которым Россия присоединилась за последние годы, форум не мог превратиться в обсуждение американо-китайских противоречий, как это случилось с Восточноазиатским саммитом (ВАС), или оказаться жертвой избыточного количества стран-участников, что произошло с АТЭС.
При этом Восточный экономический форум оставался российским бизнес-событием, в котором участвовали тысячи иностранных гостей и руководители региональных держав всех рангов. ВЭФ, таким образом, был крупным международным мероприятием, но на российской площадке и в рамках российской повестки развития Дальнего Востока и его интеграции в глобальную экономику.
Это в значительной мере воплощало в себе содержание процесса «поворота России к Востоку». С самого начала, десять лет назад, поворот был основан на приоритетном для государственной политике развитии Дальнего Востока через укрепление торгово-экономических и, на национальном уровне, политических отношений со странами Азии. Первое отражало конкретное намерение российского государства на том этапе создать условия для того, чтобы Дальний Восток не отставал в развитии от остальных российских регионов.
Главная проблема территорий к востоку от Байкала – геополитическая. Эта часть России, во-первых, удалена от её основных внешнеполитических направлений и зон приоритетов. Международное военно-политическое положение в Азии характеризуется целым рядом конфликтов базовых и частных интересов отдельных государств. Но Россия не участвует в этих конфликтах или не имеет интересов в тех противоречиях, которые составляют их основу. Присоединение к России тихоокеанских территорий произошло в период максимального могущества европейских империй в середине и второй половине XIX века. Китайско-российский территориальный диспут был урегулирован в начале этого столетия, а существующий в отношениях с Японией вопрос принадлежности Курильских островов не может стать основанием для опасного с российской точки зрения конфликта.
Во-вторых, в Азии у России нет соседей, которые могут представлять угрозу национальной безопасности. Даже с учётом того, что именно в этом регионе будет разворачиваться основная борьба между Китаем и США, здесь отсутствуют системные факторы, способные стать для Москвы по-настоящему тревожащими. Главный из таких факторов – группа государств или их союз, ставящие ослабление России на центральное место своё внешней политики. Впрочем, в этом отношении Европа действительно занимает особое место, поскольку исторически создаёт для России главные стимулы развития и генерирует вызовы и угрозы в сфере безопасности.
К этому необходимо добавить, что Дальний Восток находится на значительном удалении по отношению к основным традиционным направлениям экономических связей России, а региональные партнёры не имеют такого опыта и репутации, как, например, европейские. Несмотря на то, что за последние двенадцать лет объём торговых связей с Китаем даже несколько превзошёл существующий у России и Германии, обеим сторонам ещё только предстоит занять в системе приоритетов друг друга такое же место, как в случае отношений Россия – Европа. Таким образом, у России нет объективных причин уделять этому региону особое внимание и создать условия для его самоподдерживающего развития можно было только искусственно.
Эту проблему можно было частично преодолеть в условиях благоприятной глобальной среды и в особенности выхода крупнейших стран Азии на новые уровни потребления. Именно на этой гипотезе были десять-двенадцать лет назад выстроены основные рекомендации относительно секторов экономики, имеющих приоритетный характер на Дальнем Востоке. Хотя уже к середине 2010-х годов было заметно, что многочисленные нетарифные ограничения, существующие в азиатских странах, имеют под собой серьёзную почву, часто в виде долгосрочных связей с другими странами – экспортёрами продукции, рынок которой хотела занять Россия.
Необходимо учитывать, что вторая составляющая поворота России к Востоку – более активные связи с азиатскими экономиками – отражала доминировавшие на том историческом этапе представления, что рост международной торговли и потребления в Азии имеет долгосрочный характер и может поэтому рассматриваться в качестве одного из внешних позитивных факторов развития. Соответственно, и ожидания на первом этапе развития новой политики в регионе были основаны на такой интерпретации – уникальные ресурсы и возможности России рассматривались как входной билет в глобальное инвестиционное пространство, а оно должно было создать продукцию для экспорта и увеличить доходы населения.
Кроме того, линейная логика, доминировавшая в течение долгого времени после завершения холодной войны, действительно позволяла выстраивать прямую связь между интенсивностью экономических отношений и политическим присутствием в том или ином регионе. Внешнеполитический смысл поворота России к Востоку был, таким образом, основан на создании баланса традиционно сильным связям на Западе. Необходимо отметить, что уже в середине 2010-х годов многие иностранные наблюдатели указывали на то, что Россия усиливает связи с Азией для того, чтобы вызвать ревность и вернуть расположение Европы.
Такие комментарии были не лишены оснований, даже если имели связь только с умозрительным восприятием новой политики частью российских экспертов. В действительности смысл всей истории с поворотом был не в том, чтобы понравиться Азии или Европе, а в том, чтобы создать повестку для реализации первых необходимых шагов в региональном развитии внутри России.
К моменту начала пандемии коронавируса и связанных с ней ограничений международной мобильности, включая помехи в торговле рядом важных для Дальнего Востока видов продукции, эта повестка была создана. На ВЭФ 2018 и 2019 годов высокие российские представители уже вполне обоснованно рассказывали о конкретных достижениях институционального характера. Создание регулятивной базы, даже не совершенной, и запуск целого ряда новых для региона отраслей могут рассматриваться, как признак успешной политики.
Сейчас поворот завершён, но не потому, что Россия успешно повторила опыт развивающихся стран Южной или Юго-Восточной Азии – тот опыт в решении задач развития через привлечение иностранных инвестиций, который десять лет назад многими наблюдателями рассматривался как подходящий для копирования.
Восточный экономический форум 2021 года показал многое из того, как будет выглядеть взаимодействие государства и бизнеса, в первую очередь на международном уровне, в новых условиях. Сейчас правительства мира всё более сосредоточены на том, как решать внутренние проблемы и улаживать существующие или потенциальные противоречия на уровне своих национальных институтов. В этом отношении сравнительная закрытость от окружающего мира становится не выбором, а необходимостью. Международное сотрудничество отдельных регионов неизбежно испытает большое воздействие этого объективного процесса.
