В своей новелле 1927 года «Звёздные часы человечества» (в первом русском переводе «Роковые мгновения» – прим. перев.) Стефан Цвейг в числе трёх «роковых» мгновений мировой истории называет возвращение Ленина в Россию в октябре 1917 года. Два других – это падение Константинополя в 1453 году и поражение Наполеона при Ватерлоо в 1815 году. «Роковые мгновения» становятся таковыми в свете последствий, к которым они приводят. Возникшие после 1917 года режимы советского типа рассматриваются с трёх разных точек зрения, что порождает противоположные политические стратегии и оценки. Одни подчёркивают успехи в экономической, социальной и культурной сфере, другие – диктатуру и репрессии, третьи − влияние враждебного зарубежного окружения. Признание одного из этих факторов в качестве основополагающего обусловливает различные политические позиции, которые отстаивают западные комментаторы.
Зарождение антикоммунизма
Реакция Великобритании на революцию в России не была острой по той причине, что Соединённое Королевство вышло из Первой мировой войны значительно ослабленным, сохранив статус мировой державы. Поначалу политический класс встретил революцию враждебно. Главной политической задачей представителей западных держав на послевоенной Парижской мирной конференции была стабилизация мирового порядка, существовавшего до 1914 года, а Британии − сохранение своей колониальной империи.
Были заложены основы политики, направленной на борьбу с коммунизмом. Вооружённая интервенция американских, британских и японских войск на стороне белых в ходе гражданской войны в России должна была способствовать подавлению большевистского мятежа. В Великобритании одним из основных критиков Октября был Уинстон Черчилль. В одном из документов Министерства иностранных дел (Форин-офис) говорилось, что он употребляет «всю свою кипучую энергию и гений для организации вооружённой интервенции против России». В апреле 1919 года Черчилль сформулировал свою политическую позицию, впоследствии использовавшуюся в качестве основы для критики СССР: «Наихудшая из всех тираний в истории человечества есть тирания большевистская, самая разрушительная и самая постыдная. Полная нелепица не соглашаться с тем, что большевизм намного хуже германского милитаризма». Взгляды Черчилля символизируют вражду к Советской России, не затухающую с октября 1917 года.
Позднее с возникновением откровенно антикоммунистических движений коммунистические государства стали характеризоваться как «тоталитарные» и не подлежащие реформированию, в которых должна быть осуществлена смена режима, тогда как автократические государства подлежали реформированию, и с их существованием можно было смириться. Такие идеи подпитывались заявлениями советских лидеров, утверждавших, что политика советского государства должна развивать, поддерживать и пробуждать революционные настроения в других странах. Например, Владимир Ильич Ленин в работе «Пролетарская революция и ренегат Каутский» (1918 год) утверждал, что большевистская революция должна служить примером для других стран и ускорять победу пролетариата во всем мире.
Но против захвата власти, огосударствления имущества и уничтожения зачатков парламентской демократии выступали не только традиционные элиты правого толка. Критика слышалась и со стороны западных социал-демократов, которые разделяли позицию русских меньшевиков и подвергали осуждению саму идею осуществления социалистической революции в одной стране, такой как Россия с её неразвитыми производительными силами. По мере развития СССР под руководством Сталина платформа левой оппозиции начала приобретать более чёткие очертания; всё большее распространение в левых кругах получали новые идеи типа концепции государственного капитализма.
Двойственность левых
Британское научное сообщество придерживалось разных мнений. Отношение к Октябрьской революции ведущего английского философа Бертрана Рассела не было однозначным. Он одобрял идеалы Октября, но не советскую действительность. В авторитетной книге «Практика и теория большевизма», написанной в 1920 году после посещения Расселом Советской России, есть такие слова: «Наиболее важный аспект Русской революции – это попытка построить социализм. … Я считаю, что российский героизм вдохнул в сердца людей надежду и сделал возможным построение социализма в будущем. Большевизм достоин благодарности и восхищения со стороны всего прогрессивного человечества именно как великолепная попытка, без которой окончательный успех был бы невозможен».
Как и многие русские меньшевики, Рассел осуждал методы, которыми действовали большевики. Он отрицал возможность построения социализма в отсталой стране в обстановке «враждебности мира» к целям Октября.
В Британии пример Советской России подарил надежду на торжество «новой цивилизации» (цитируя слова Сиднея и Беатрисы Вебб, ведущих британских социал-демократов фабианского толка и основателей Лондонской школы экономики) многим из тех, кто выступал против неоправданных привилегий и самодовольства британского правящего класса. В 1920-х и 1930-х годах со всей остротой встала проблема морального и политического «упадка Запада», и русская революция в этом контексте рассматривалась в качестве противоядия. В 1925 году Джон Мейнард Кейнс после визита в Россию на празднование 200-летнего юбилея Российской академии наук в качестве представителя Кембриджского университета, приводил цитаты из Троцкого и писал, что революция даст положительные результаты как в социальной, так и в экономической области. В книге под названием «Краткий взгляд на Россию» (A Short View of Russia) он утверждал, что «…при социализме в основе общества будет лежать солидарность. В ином ключе будут развиваться литература и искусство». Кейнс признавал, что в России произошли качественные изменения в «получении прибыли и накопительстве», которые, если это соответствует действительности, являются «огромным новаторским достижением».
Одновременно его интересовал вопрос, не является ли большевистская погоня за утопией «неискренней и порочной». Он допускал наличие в советской системе понятных простым людям истинных идеалов, но одновременно отмечал, что, будь он русским, вряд ли принял бы постулаты «новой официальной веры взамен старой, поскольку дела новых тиранов не намного лучше деяний их предшественников».
Социально-политический контекст
Двоякое отношение, проявившееся в многочисленных комментариях западноевропейских мыслителей, можно объяснить верой в социалистические устремления большевиков, которые, однако, претерпели трансформацию в жёстких условиях царской России. Бертран Рассел выразил это следующим образом: «Из [большевистской власти] выросла система, до боли похожая на старую, царскую, с её азиатчиной, бюрократической централизацией, охранкой, закрытой системой управления и террором, подавляющим всякое сопротивление». Таким образом, положительно оценивая цели Октябрьской революции, мало кто верил, что в условиях Советской России их осуществление возможно.
Кроме того, после Первой мировой войны немалую роль в плане отношения к Октябрю сыграли разложение парламентской демократии в Европе и притеснения в колониальных владениях Великобритании. Рассел, например, сравнивал большевистскую Россию с колониальной Индией под владычеством Англии. На европейском континенте действовали государства, в которых установились те или иные диктаторские режимы. Одним из последствий Русской революции был рост социальной напряжённости в западноевропейских странах и формирование праворадикальных антисоциалистических партий. Бушевали гражданские войны.
Ещё в 1923 году Гитлер, находясь в тюремном заключении, отзывался о российских большевиках как о «запятнанных кровью преступниках». В «Майн кампф» он утверждал, что большевизм в качестве «следующего поля битвы» наметил Германию. Он указывал на международное значение Октябрьской революции и потенциальную угрозу, которую она представляет для Запада. Другие противники Октября из правого лагеря в своих выпадах делали акцент на убийстве царя и угнетении крестьян, подчёркивая репрессивный характер советской власти. «Угнетение» стало важной составной частью западных концепций советской власти.
«Советский эксперимент»
Наряду с этим левые силы поддерживали так называемый «советский эксперимент», а именно социально-политические достижения советской власти. Как уже говорилось, Сидней и Беатриса Вебб считали Советскую Россию «новой цивилизацией» – см. их авторитетную книгу о советском коммунизме, вышедшую из печати в 1935 году. Для них главными его достоинствами были: отказ от погони за прибылью, плановое производство на благо всего общества, социальное равенство и полная занятость, всеобщее участие в общественной жизни, выявление прирождённых лидеров в среде народа стараниями коммунистической партии, «культ науки» и упразднение религии. Несмотря на все свои прегрешения, советский коммунизм имел массу достоинств.
Роль, которую сыграли супруги Вебб, важна и тем, что они принадлежали к реформистскому фабианскому крылу британской социал-демократии, которое являлось своеобразным мозговым центром Лейбористской партии. Их положительное мнение о государственном социализме советского типа оказало существенное влияние на политическую эволюцию британских левых и либералов, а также появление государства всеобщего благоденствия после Второй мировой войны.
Говоря о положительных оценках британским обществом советского коммунизма, не следует забывать о том, что это мнение формировалось на фоне социальных и политических протестов 1930-х годов и длительного периода структурной безработицы.
Джон Мейнард Кейнс, авторитетный учёный, преподаватель Королевского колледжа в Кембридже и экономический советник правительства, относился к капитализму критически. Как и многие другие специалисты 1930-х годов, он видел основную проблему в безработице и пытался найти её решение. Кейнс полагал, что безработицу невозможно ликвидировать с помощью рыночного механизма, и считал достижение полной занятости посредством планирования одним из главных завоеваний Советского Союза. Похожие взгляды пропагандировали и ведущие либеральные социологи, в том числе [австрийский и американский экономист] Йозеф Шумпетер, который полагал, что социалистическое планирование устраняет расточительство и необходимость налогообложения. Его книга «Капитализм, социализм и демократия» (Capitalism, Socialism and Democracy) содержит главу под названием «Доказательство превосходства социалистического проекта» (см. главу 17). Подкреплённые советским опытом, эти идеи сыграли немалую роль в легитимации государственного регулирования в качестве замены рыночной конкуренции.
В условиях экономического спада и разложения западной политической системы репрессивные аспекты советского эксперимента в общественном сознании отходили на второй план, уступая место положительным оценкам достижений СССР в экономической и социальной областях.
Влияние Второй мировой войны
К концу Второй мировой войны успехи плановой экономики заглушили голоса тех, кто говорил о репрессиях в Советском Союзе. Уважение к Сталину (пусть и не безусловное) испытывал даже Уинстон Черчилль. Победа СССР над нацистской Германией оказала огромное влияние на общественное мнение, и на какое-то время советский вариант социализма предстал в положительном свете. Господствующая идеология всегда зависит от сил, определяющих внешнюю политику. Коммунизм стал приемлемой идеологией (хотя и не для демократов), и в ряде европейских стран (но не в Британии) коммунистические партии достигли значительных успехов.
Сегодня, в 2017 году, многие удивятся, узнав, что тогда у советской концепции социалистической демократии на Западе были выдающиеся сторонники. Эдуард Халлетт Карр (в своё время один из лучших британских экспертов в области международных отношений) писал в своей авторитетной книге «Советское влияние на Западный мир» (The Soviet Impact on the Western World), вышедшей в 1945 году сразу после Второй мировой войны, что «миссионерская роль, которую в Первую мировую войну исполняла американская демократия … во время Второй мировой войны перешла к советской демократии и маршалу Сталину».
Рост антикоммунизма
Однако такие настроения подвергались критике со стороны идеологов растущего антикоммунистического движения. Наиболее жёсткие стороны советского режима использовались для осуждения советской практики и обоснования холодной войны. Понятие тоталитаризма, основанное на таких интерпретациях, как «Великий террор» (The Great Terror) Роберта Конквеста (1968 год), стало идеологическим фундаментом антикоммунизма.
Западные социал-демократические партии отказались от централизованного подхода к системным преобразованиям. В послевоенный период за сотрудничество Британии с СССР выступал лейбористский премьер-министр Клемент Эттли, а Эрнст Бевин оставался убеждённым антикоммунистом. В международных делах Лейбористская партия поддержала создание НАТО, согласилась с условиями Плана Маршалла и присоединилась к американскому альянсу. Партия обозначила свою позицию как некоммунистическую (и даже антикоммунистическую) и признала гегемонию США. Угол зрения сместился: партию больше не интересовали социальные и экономические достижения СССР, акцент был перенесён на осуждение отрицательных последствий репрессивного сталинского режима и тоталитаризма. Важнейшим элементом восприятия СССР на Западе стал упомянутый выше третий момент – вымышленная угроза революций, которые якобы может спровоцировать Октябрь в других странах.
В этой части воззрения на советскую систему изменились только с приходом к власти Горбачёва, а затем Ельцина. Горбачёв не только отверг идею о распространении влияния СССР на международной арене, но и возглавил процесс присоединения к мировой рыночной системе на условиях Запада. В ходе распада СССР были потеряны социальные и экономические ориентиры, намеченные Октябрём.
Наверное, к перечисленным Цвейгом «роковым мгновениям» можно было бы добавить ещё одно: изъятие формулировки о «руководящей и направляющей» роли Коммунистической партии Советского Союза из Конституции СССР в марте 1990 года.
