Прошедшие сто лет сотрудничества Монголии, России и Китая по созидательности, результативности и отдаче превзошли сотни лет взаимодействия в прошлом тысячелетии. Поэтому в следующие сто лет результаты превзойдут всё доселе достигнутое, полагает Дамдин Цогтбаатар, член Парламента Монголии; глава делегации Монголии в Парламентской Ассамблее ОБСЕ.
В этом году мы отмечаем столетие установления дипломатических отношений между Монголией и Россией. В современном мире, где внимания удостаиваются только вопросы гигантских масштабов с мировыми игроками и глобальным импульсом, вековая история взаимоотношений наших стран, в силу того, что одна из сторон – небольшое государство, может выглядеть как одна из многих протокольных годовщин сугубо двустороннего характера, только с той лишь разницей, что это всё-таки круглая дата в сто лет.
Зачастую рассматривая эти отношения и говоря о взаимовыручке, взаимной помощи в моменты испытаний, невольно – в силу различия размеров – акцент делают всё же на крупном игроке, поскольку поддержка последнего была бы судьбоносной для меньшего. По крайней мере, таков характер наиболее распространённого угла рассуждения, который ограничивает обсуждение наших отношений только системой двустороннего взаимодействия, оставляя вне рамок изучения их воздействие на обширное бирегиональное пространство от Центральной до Северо-Восточной Азии и на Евразийский континент в целом. Однако надо признать и тот факт, что процессы, начатые двусторонним сотрудничеством, дали начало цепной реакции, которая привела к изменению политико-идеологической карты мира по крайней мере в Азиатско-Тихоокеанской части Евразии. Эта точка зрения и будет рассматриваться ниже.
Начало XX века отличалось волнениями и переменами мирового масштаба. Эти процессы не обошли и Азиатско-Тихоокеанский регион. Синьхайская революция 1911 года раскачала Поднебесную, как и предполагал царский дипломат в Пекине Иван Коростовец, на десятки лет вперёд. На фоне таких фундаментальных перемен элита монгольского общества выдвинула в 1911 году идеи независимости и суверенитета, пользуясь процессом свержения маньчжурской династии. Монархическое правительство Монголии, созданное в результате провозглашения независимости, действовало суверенно до 1915 года. За время своего существования Богдыханское правительство тщетно искало признания и поддержки у ряда стран. Не найдя международной поддержки, под прессом Китая, которому царская Россия не стала долго противиться, Монголии пришлось согласиться на автономию в составе Китая в ходе трёхсторонних переговоров в Кяхте в 1915 году. А в 1919 году китайские войска и вовсе оккупировали Монголию.
Однако, не угасший со времён Великой Монгольской империи Чингисхана огонь исторической памяти свободы и независимости – плюс пусть кратковременный, но реальный привкус суверенного правления в 1911–1915 годах – подали толчок неостановимому движению за восстановление свободы. Для простого кочевника-арата в те времена и суверенитет, и автономия означали, видимо, существование «вне рамок» Китая. Такое понятие, или opinio juris, закрепившееся тогда в какой-то мере на уровне массовой психологии, привело к взрывной реакции населения при военной интервенции 1919 года. В результате совокупного воздействия этих факторов интенсивность национально-освободительного движения усилилась, неизбежно ведя к исторической необходимости формирования более организованного политического института борьбы за независимость. Монгольская народная партия, созданная в марте 1921 года, как раз и была институтом, который заполнил вакуум, возникший в результате той исторической необходимости. А если уж в Монголии, малой и довольно изолированной, казалось бы, стране, стечение обстоятельств привело к появлению серъёзных политических сил (партии), то можно представить, каков был этот зов в таких больших странах, как Китай, с его широкими связями с остальным миром.
В Монголии это была реакция на глубинные социальные процессы штормового характера и на возможности, предоставляемые такой тектоникой. Главное, тогда ещё мало кто представлял, что эта партия будет не только последствием фундаментальных событий, но и активным участником и проводником громадных перемен в регионе. МНП является одной из самих ранних политических партий в Азии. Уступая по дате создания только паре японских партий и Гоминьдану, она всё же опередила Коммунистическую партию Китая. Иначе говоря, когда в азиатской части Евразии только начиналась эра политических партий как основных игроков, в Монголии уже появилась партия, подкрепляя таким образом общерегиональную тенденцию и прибавляя свой тон в колорит партий стран региона. Причём создание партии было чистой инициативой самих монголов без какого-либо участия больших игроков извне. Это означает, что политическое сознание и понимание лидеров Монголии, несмотря на уровень развития страны, были на уровне, сопоставимом с политической мыслью крупнейших стран региона.
Приняв эстафету национально-освободительного движения от патриотической аристократической элиты, Монгольская народная партия заручилась поддержкой Советской России. И это было хладнокровно расчитанным, прагматичным ходом. Основатели МНП не были с самого начала приверженцами коммунистической идеологии, как впоследствии пытались проповедовать и как сейчас соперничающие партии пытаются преподнести избирателям, – и не могли быть. Чтобы быть успешной в своей борьбе, партия в первую очередь должна быть популярной среди народа. А народ был кочевым и глубоко религиозным, верившим в Богдыхана как святого, наделённого легитимным правом на политическую власть и религиозное верховенство. Поэтому первостепенной задачей МНП было завоевать независимость для страны и восстановить власть Богдыхана на троне. Такие цели партии были поддержаны Богдыханом, и с его же благословения МНП обратилась к России. Богдыхан хорошо понимал, что советская власть атеистическая и антимонархическая, но, видимо, также хорошо понимал, что в деле обретения независимости безупречного для монарха шанса не будет, а независимость даже с риском для него и его власти есть высшая цель нации. Прагматичность такого подхода дала свои плоды. Ведь на второй заход борьбы за независимость, в отличие от первого, проигранного в 1915 году, у Монголии была безусловная поддержка северного соседа, а не «полуподдержка» царского правительства. На этот раз поддержка Советской России, пусть по идеологическим соображениям и пусть с эпизодами компромисса с Китаем, как, например, в 1924 году, была ключевым фактором в борьбе за независимость, который коренным образом менял результат всей игры.
Действительно, Страна Советов до конца Второй мировой войны была единственной, которая признавала независимость и суверенитет Монголии и, сохраняя веру в успех проекта, активно настаивала вместе с Монголией на её признании мировой общественностью. В 1921 году, во время нового провозглашения независимости, в мире насчитывалось немногим более 50 государств. Из них все, кроме одного, не признавали независимость кочевой нации. Иными словами, страна вышла на путь суверенной независимости вопреки желанию 98 процентов стран того времени. При таком раскладе – каковы были шансы на успех? С чисто статистической точки зрения – совсем не обнадёживающие. С точки зрения того, что Советская Россия сама была единственным и молодым коммунистическим государством в недружественном окружении, которому самому нужно было выживать, шансы на успех, казалось бы, снижались ещё сильнее. Но вопреки всем трудностям и вызовам государственность Монголии удалось отстоять. По окончании Второй мировой войны и после возникновения социалистического лагеря количество стран, признающих и поддерживающих Монголию, постепенно увеличивалось. Со вступлением Монголии в ООН в 1961 году её независимость и суверенитет перешли, можно сказать, со стадии de facto на стадию de jure, завершив долгую сорокалетнюю борьбу Монголии за окончательное и необратимое признание мировой общественностью. Сегодня Монголия имеет дипломатические отношения со всеми странами – членами ООН, кроме одной. Этот долгий путь дипломатического присутствия на мировой арене начался ровно сто лет назад с одного единственного партнёра.
Для современной молодёжи, имеющей доступ к увлекательнейшей информации, занятой суперинтенсивной, чрезмерно конкурентной жизнью технологически перенасыщенного общества, события и чаяния столетней давности выглядят намного дальше, чем на самом деле. Поэтому ценность той поддержки вопреки всему может восприниматься как нечто обычное. На самом же деле организация признания независимости другими государствами, особенно в начальной стадии существования нового государства, крайне сложна. В современном мире есть немало стран/регионов, которые стараются добиться признания. На различных международных форумах можно заметить, что почти каждый их делегат (любого уровня) даже при случайных встречах поднимает вопрос о признании и точно знает, какие государства ещё не выразили признание, так как ведётся чёткий учёт непризнавших стран. Для таких стран ценен буквально каждый день, так как международная «погода» может измениться в любой момент – и, как это часто бывает, не в пользу малых стран. С другой стороны, стране, рассматривающей принятие решения по признанию, приходится учитывать многочисленные аспекты дипломатической политики, международного права, истории, религии, культуры, количества уже признавших стран и так далее. Только преодолев все эти сложные «тесты», государства приобретают признание других субъектов. Следовательно, завоевание признания является сложнейшим дипломатическим мероприятием. Оно было ещё более сложным сто лет назад в годы между двумя мировыми войнами.
Столетие дипломатических отношений между Монголией и Россией примечательно также с другой точки зрения. Из 193 стран – членов ООН более 70 процентов появились после Второй мировой войны, то есть история монголо-российских двусторонних дипломатических отношений (не говоря уже об истории суверенного существования государств) превышает историю существования подавляющего большинства современных государств мира. До установления Монголией дипломатических отношений с РСФСР (5 ноября 1921 года) у России были дипломатические отношения с 36 странами. Это значит, что из 190 стран, с которыми Россия поддерживает дипломатические отношения сегодня, 80 процентов вступили в них после Монголии. Причём с большинством из вышеупомянутых 36 стран дипломатические отношения были установлены ещё Российской Империей. Ответ на вопрос, были ли у этих 36 стран к 1921 году реальные партнёрские отношения, кроме формальных дипломатических, неизвестен. Для такой громадной, но молодой страны дипломатические отношения всего с 36 странами, естественно, не отвечали национальным интересам. Надо было наращивать количество стран-партнёров, особенно по ближайшему периметру. С этой точки зрения дипломатические отношения Монголии с РСФСР тоже соответствовали национальным интересам последней, не говоря об идеологических соображениях и планах большевистского правительства.
Появление молодой Монголии в 1920-х годах прошлого столетия в нашем бирегионе от Центральной до Северо-Восточной Азии поменяло правила геополитической игры, доминирующие в регионе в течение сотен лет. Сегодня в него входит 11 стран. Сто лет назад здесь было только 3 страны имперского масштаба – Россия, Китай и Япония. До появления Монголии эти страны в вопросе количества игроков в регионе в лучшем случае придерживались позиции сохранения статус-кво, а обычное правило игры заключалось в уменьшении числа игроков. Для Советской России выживание было главной задачей, хотя идея мировой революции с агрессивным подходом всё ещё оставалась весомой силой. Завоевательные амбиции имперского характера Японии уже были явью. Гоминьдановская же власть в Китае стремилась не потерять ни единой пяди земли Цинской династии. Иными словами, система отношений ни в коей мере не предусматривала появления нового государства. В те времена, когда силовое доминирование было приемлемым правилом игры и когда Япония стремилась увеличить свою территориальную, людскую и ресурсную базу, упущение из тройственной системы образование четвёртого государства с территорией (превышающей Страну восходящего солнца в 4 раза, хотя с населением, уступающим ей более чем во сто крат ,не говоря уже об экономике, и с плотностью населения в 0,3 человека на квадратный километр) стало полной неожиданностью.
В устоявшейся системе международных отношений в нашем бирегионе того времени создание Монголии – единственной страны неимперского масштаба – сломало барьер закрепившейся политической мысли, что малым государствам здесь нет места и им как нациям состояться не дадут. Процесс создания и укрепления Монголии при поддержке всё ещё экономически разрушенной революцией России в те годы был в разы тяжелее, чем, например, такой же процесс, начатый массовым появлением новых государств после Второй мировой войны в результате всеобщего движения деколонизации. Но всё же создание независимой и суверенной Монголии проложило путь к появлению новых государств в монолитной среде бирегиона. После приобретения независимости Монголией в 1921 году через почти три десятилетия появились КНДР и Республика Корея, а через семьдесят лет целых пять государств Центральной Азии. Также можно сказать, что практически до конца холодной войны утвердилась формула приобретения независимости через «партнёрство» с коммунизмом. Она применялась не только в рамках нашего бирегиона, а далеко за его пределами, по всей Азии и Африке. А ведь всё начиналось с единственного эксперимента в Монголии.
Выбор республиканской формы правления Монголией в 1920-х годах тоже является новшевством, в распространении которого на Востоке она сыграла свою роль. Ведь Восток с культурно-цивилизационной точки зрения был в целом традиционно патриархальным в течение веков. И в конфуцианской, и в даосской, и в буддийской философии уважение авторитета, старшего, отца, родителей есть добродетель. Глава же государства на Востоке ассоциируется с отцом нации, авторитетом. В Монголии, например, герб, олицетворяя государство, до сих пор рассматривается как нечто божественно святое. Веками институт восточных монархов крепко держался именно в силу такого мировоззрения. Естественно, в 1911 году при первом заходе борьбы за независимость монголы провозгласили Богдыхана сувереном страны. В 1921 же году при восстановлении независимости монархическая форма правления во главе с Богдыханом снова была выбрана молодыми патриотами МНП, хотя на этот раз речь шла о конституционной монархии. С учётом традиционных социально-политических ценностей и понятий монголов о государственности такой выбор был естественен. Хотя МНП с помощью Советской России завоевала независимость, её основатели в то время не придерживались коммунистических взглядов и дали суверену мирно занимать до конца жизни (до 1924 года) трон хана. В этом тоже проглядывает восточная и буддийская терпимость монголов. Ведь и в России, и в Китае судьба императоров складывалась иначе. Другой особенностью преобразований в Монголии того времени является то, что в двух больших государствах-соседях для провозглашения республики потребовалась жёсткая и жертвенная революция, а в Монголии такого разворота событий в 1924 году не понадобилось. И эта особенность повторится в 1990-х годах при принятии демократической системы в Монголии.
Провозглашение Монгольской Народной Республики в 1924 году сделало её третьей страной с республиканским строем в большом бирегионе после Китая и России. Япония же была и остаётся по сей день конституционной монархией с императором, представляющим самую древнюю династийную линию в современном мире. В то время выбор системы, обеспечивающей социальную мобильность для всех слоёв населения, при отказе от многовекового института распределения власти в зависимости от происхождения был, действительно, новым, не восточным подходом. После Второй мировой войны обе страны Корейского полуострова выбрали республиканскую форму правления, а в 1990-х годах образовались республики в Центральной Азии.
После окончания холодной войны монголо-российское сотрудничество продолжается успешно, приобретая дух стратегического партнёрства. Тяжесть и потрясения всего периода перемен и переходной экономики в 1990-е годы были одинаково драматичны и в Монголии, и в России. Процесс демократизации в регионе, истоки которого начались с советских перестроечных реформ 1985 года с внедрением гласности, дал толчок необратимым социально-политическим переменам. Так как и Россия, и Монголия начали вместе переходить на демократические преобразования с рыночной системой, Россия всецело понимала, поддерживала и уважала реформы в Монголии. На фоне этого и в результате такого расклада Монголия, беря во внимание результаты «бархатных» революций в Восточной Европе, стала первой парламентской (а не президентской) демократией на постсоциалистическом пространстве в Азии. Как упоминалось выше, переход к парламентской демократии в 1990-х годах произошёл без каких-либо человеческих жертв, как и переход от монархии к республике в 1924 году. Хотя двусторонние отношения Монголии и России перешли с 1990-х годов на рыночные основы, всё же, понимая чрезмерную нагрузку перемен, Россия поддерживала Монголию, урегулировав так называемый большой долг на особо льготных условиях, сотрудничая в транспортной, горнорудной, военно-технической, образовательной и культурной областях. Сейчас продвигается мегапроект – газопровод из России в Китай через территорию Монголии. Программная идея президента Монголии Ухнаагийна Хурэлсуха о «Транзитной Монголии» удобно увязывается с такими инициативами, как развитие сотрудничества в рамках «Большой Евразии» и «Пояс и путь», выдвинутыми президентом РФ и председателем КНР соответственно. Именно проекты такого георегионального масштаба обуславливают развитие стратегического партнёрства между Монголией и Россией на долговременной основе.
В силу того, что оба соседа Монголии сегодня являются стратегическими партнёрами, огромное евразийское пространство является монолитным регионом стратегического сотрудничества. На базе такой солидной платформы взаимоотношения, которые зарождались в прошлом веке, меняя устоявшиеся правила игры на геополитическом уровне и вызывая последующие изменения в структуре международных отношений в регионе, имеют все необходимые ингредиенты для нарастающего всеобъемлющего роста и развития. Можно сказать, что прошедшие сто лет сотрудничества по созидательности, результативности и отдаче в сфере экономики, образования, здравохранения, науки, культуры и так далее (освещение которых требует многотомного отдельного изучения) превзошли сотни лет взаимодействия в прошлом тысячелетии. Поэтому в следующие сто лет, уверен, результаты превзойдут всё доселе достигнутое.
