ЕС не располагает соответствующими инструментами для борьбы с такими явлениями, как венгерско-польская строптивость. Очевидно, что ЕС, как и евро, – это искусственное сооружение, способное функционировать только при благоприятных обстоятельствах, и теряющее всякий смысл, как только эти обстоятельства меняются. Урок, который нужно извлечь: быстрое расширение было преждевременным – и в конечном итоге саморазрушительным. Для этого вовсе не потребовалось так называемого «российского вмешательства»…
20 декабря 2017 года Европейская комиссия впервые в своей истории решила применить статью 7 Договора о Европейском союзе в отношении одной из стран-членов блока, а именно – Польши, что может привести к санкциям вплоть до лишения Варшавы права голоса в Евросоюзе. Вследствие этого решения отношения между Варшавой и Брюсселем достигли нового минимума. Причины очевидны, последствия – в гораздо меньшей степени.
Правящая партия Польши «Право и справедливость» (ПиС), находящаяся у власти с 2015 года, вступила на путь, который Евросоюз осторожно определяет как «явный риск серьёзного нарушения законности» и который фактически представляет собой всеобъемлющую авторитарную трансформацию политической системы Польши. Для Евросоюза это весьма сложно переварить.
В то время как НАТО способна легко усваивать любое политическое разнообразие (угроза, реальная или воображаемая, которой Альянс призван противостоять, действует на него как мощный унификатор), Евросоюз лишён такой способности, поскольку он основан на другой логике. Внутренняя политика любого из государств-членов Евросоюза имеет прямое влияние на позицию блока и направление его деятельности.
Как отметил вице-президент Европейской комиссии Франс Тиммерманс, любое нарушение принципа верховенства закона «автоматически нарушает ход благополучного существования Союза в целом».
Процедура применения статьи 7 является самой крайней мерой, но тем не менее безуспешной, поскольку Польша не одинока. Она вступила в союз с откровенно «нелиберальной» Венгрией и с такими странами, как Румыния, Словакия и Чехия, которые должным образом ожидают своей очереди.
Вышеградская группа и недавняя «Инициатива трёх морей» образуют институциональную основу, и совсем не случайно, что эта основа является прямым продуктом инициативы Пилсудского «Интермариум» (Междуморье, польск. Międzymorze), которой он когда-то пытался объединить славянский запад против Германии и Советского Союза одновременно в межвоенный период (и она, кажется, возвращается с удвоенной силой).
Двойная демаркация границ с Германией и Россией (плюс Украина) всегда была сутью внешнеполитической доктрины польской ПиС и правого крыла польских политиков. Отношения Польши с Россией полностью застопорились в 2015 году (став жертвой одержимости Ярослава Качиньского гибелью своего брата Леха в авиакатастрофе под Смоленском); отношения с Украиной вновь преследует прошлое (вместо того, чтобы черпать энергию из будущего), а отношения с Германией преследуют двойную, одинаково разрушительную, цель.
С одной стороны, Варшава вновь поднимает вопрос о немецких военных преступлениях, чтобы заставить Берлин обороняться (и противостоять моральной гиперболе германской политики беженцев после отказа от обещания принять несколько тысяч человек, оказавшихся в Греции и Италии). Сравнивая Брюссель с Берлином, Варшава пытается лишить правомерности критику ПиС со стороны Евросоюза в связи с отклонением польской правящей партии от ценностей ЕС.
Первое правительство, возглавляемое ПиС (2005–2007) утверждало, что без войны население Польши составляло бы около 80 миллионов человек, наравне с Германией.
Теперь всё сводится к вопросу о якобы нерешённых репарациях в размере 840 млрд евро – независимо от многочисленных заявлений и вне Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии, более известном как соглашение «Два плюс четыре» 1990 года, и несмотря на территориальную компенсацию, которая, в конце концов, составляла в 1945 году треть территории Германии. Варшава всячески пыталась обосновать свои новые претензии, но до сих пор не возводила их до уровня официальной дипломатической ноты. Это похоже на греческую модель, когда Афины оживили свои давние претензии (в диапазоне 300 млрд евро) после того как в 2015 году экономический кризис достиг своего пика. Греция пыталась представить дело так, что платежи Германии излечат все болезни, которые теперь используются как повод для выхода из Союза.
Реальный вопрос, однако, заключается в растущем расколе в рамках самого Европейского союза между его западным ядром и так называемой «восточной периферией». В свете восточной и, в частности, венгерско-польской строптивости стало ясно, что ЕС не располагает надлежащими инструментами для борьбы с такими явлениями. Очевидно, что ЕС, как и евро, – это искусственное сооружение, способное функционировать только при благоприятных обстоятельствах и теряющее всякий смысл, как только эти обстоятельства меняются.
В нынешних условиях единственным выходом видится Евросоюз многих скоростей или с изменяемой геометрией, что предусматривает наднациональный центр и межправительственную периферию. Но Восточный фланг, не принимая «навязчивую» брюссельскую бюрократию, отвергает и такое решение, предпочитая, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Урок, который нужно извлечь: очевидно, что быстрое расширение было преждевременным и в конечном итоге – саморазрушительным. Для этого вовсе не потребовалось так называемого «российского вмешательства»…
