Вряд ли Трамп или Мэй являются заложниками парламентов своих стран. В демократических государствах парламенты (и суды) играют конституционную роль, чтобы держать под контролем исполнительную власть. Иными словами, конфликты между различными ветвями власти существуют в демократических государствах только потому, что они свойственны их природе и функционированию. Согласно теории демократии, такое противостояние является естественным, сказал в интервью ru.valdaiclub.com Хосе Игнасио Торребланка, глава мадридского офиса Европейского совета по международным отношениям (ECFR).
Я не думаю, что Трамп или Мэй являются заложниками парламентов своих стран. В демократических государствах парламенты (и суды) играют конституционную роль, чтобы держать под контролем исполнительную власть. Иными словами, конфликты между различными ветвями власти существуют в демократических государствах только потому, что они свойственны их природе и функционированию. Согласно теории демократии, такое противостояние является естественным.
И оно не имеет ничего общего с «англосаксонским» фактором: Франция славится своими проблемами «сожительства» законодательной и исполнительной властей, а в течение последних трёх лет в Испании было правительство меньшинства с враждебным парламентом. Демократия закрепилась в таких странах, как Индия, Япония, Намибия или Перу, поэтому нельзя всё мерить на «англосаксов». Другое дело, что слишком большая конфронтация может в конечном итоге негативно повлиять на способность власти к управлению и на доверие граждан. Но это связано с практикой демократии, а не с теорией. Где уж точно не будет такого рода кризисов, так это при авторитарных режимах, где обычно отсутствуют разделение властей и гарантии основных гражданских и политических прав. В России, например, было бы неслыханно, если бы Дума могла заблокировать решение, принятое Владимиром Путиным, или хотя бы имела полномочия инициировать процессы типа импичмента президента или заставить уйти в отставку любого члена кабинета по обвинению в коррупции, плохом управлении, нарушениях прав человека или обмане общественности. И то же самое происходит в Китае или Северной Корее, где даже не пытаются притворяться, что проходят свободные и честные выборы. Политические кризисы, таким образом, не ставят под сомнение корни демократической модели, основанной на чаяниях народа.
Авторитарные режимы обычно полагаются на легитимность «выхода», но им не хватает легитимности «входа». «Легитимность государственной власти» – понятие, чуждое демократиям. Демократии узаконены волей народа (демо, кратос), то есть это движение снизу вверх, а не сверху вниз. Как правило, авторитарные режимы, которые не могут быть узаконены волей народа в рамках конкурентных и честных выборов или соответствующими процедурами (разделение властей), стремятся к легитимации по результатам. Это делает их чрезвычайно зависимыми от экономических показателей и перераспределения: чтобы выжить, им нужно расти гораздо больше, чем демократиям, и «покупать» согласие, субсидируя целые группы и отрасли. Проблема в том, что когда они перестают расти (что обычно происходит, потому что отсутствие демократического контроля способствует неконтролируемой коррупции и, следовательно, замедляет рост), они могут прибегнуть только к национализму и шовинизму, чтобы удержать граждан от восстания. Вступление в дипломатические или военные конфликты с третьими странами, включая военные интервенции, является обычной реакцией режимов, которые чувствуют себя слабыми дома и поэтому должны «сплотиться вокруг национального флага». Фактически этим частично объясняются события, которые произошли в России, Китае, Иране, Саудовской Аравии, Венесуэле или Северной Корее в последние годы.
США – это не парламентская демократия, это президентская демократия с системой разделения властей и конституцией. Британия является парламентской демократией без письменной конституции и с премьер-министром, который может быть смещён парламентом в любое время. И президентская демократия, и парламентская являются «либеральными демократиями», и, да, они считаются «образцовыми» формами правления.
Они работают намного лучше, когда речь идёт о защите основных прав человека и личных свобод, в том числе когда речь заходит об экономическом росте и социальной справедливости. У них более высокие показатели выживаемости по сравнению с авторитарными режимами, потому что у них другие предохранительные клапаны: главным образом, это свободные и честные выборы, которые позволяют гражданам менять президента или премьер-министра в случае плохих экономических показателей. Это называется «подотчётность».
Кроме того, эмпирические данные показывают, что демократии редко воюют друг с другом. Очевидно, что демократии могут переживать кризисы, но их устойчивость выше, чем у авторитарных режимов. Некоторые придерживаются мнения, что авторитарные режимы, такие как у России, более «легитимны» перед обществом, поскольку они подавляют конфронтацию и, как утверждается, более эффективны в принятии решений. Это вопрос, который уходит в глубь веков, когда у нас были «абсолютные монархии», основанные на легитимации от Бога. В конечном счёте, если воля народа, выраженная в свободных, честных и конкурентных выборах при независимых судах и свободных средствах массовой информации, не является эталоном для легитимации тех, кто находится у власти, то каким должен быть этот эталон? После попыток с «королями», «Богом», «партией», «нацией» и «мудрым лидером» либеральные демократии получили легитимность от более превосходящей формы: согласия своих граждан. И это просто прекрасно.
