Клуб «Валдай»

Brexit, Frexit, Polexit, Italexit… Ruxit – эта производная от Brexit до последнего времени была не на слуху, по крайней мере в нашей стране о ней не говорили. О приближении Ruxit, возможного выхода России из состава Совета Европы, заявили не россияне, а генеральный секретарь Совета Европы Турбьёрн Ягланд. Понятно, что разногласия с Советом Европы не изменили и не изменят политику России. Поэтому ключевой вопрос Ruxit’а такой: а нужна ли такая Россия Европе? Такая, какая она есть сейчас, и другой в ближайшей перспективе не будет. И нужна ли такой послекрымской России Европа?

Современная мировая политика богата на неологизмы. Казалось бы, совсем недавно появился термин “Brexit”, означающий выход Великобритании из Европейского союза. А сегодня уже абсолютно все к нему привыкли, и он стал вполне естественным. По аналогии с Brexit появились другие схожие лозунги: Frexit, Polexit, Italexit и так далее, под знаменем которых евроскептические партии в других странах ЕС ставят вопрос перед своим обществом о целесообразности их собственного участия в Евросоюзе.

Но ещё одна производная от Brexit до последнего времени была не на слуху, по крайней мере у нас в России о ней не говорили. Поэтому показательно, что ещё один новый термин, напрямую касающийся России, публично придумали и озвучили не сами россияне, а генеральный секретарь Совета Европы Турбьёрн Ягланд. Выступая недавно на совместной пресс-конференции с министром иностранных дел Финляндии, Ягланд заявил о приближении Ruxit – возможного выхода России из состава Совета Европы.

Контекст этой ситуации понятен. После украинского кризиса Россия была лишена права голоса в Парламентской ассамблее Совета Европы (ПАСЕ). В ответ российская делегация отказалась принимать участие в её заседаниях, а затем и приостановила выплату своих взносов в бюджет Совета Европы в целом. И здесь возник один процедурный момент. Страна, которая в течение чётко определённого периода не платит свои взносы, может быть исключена из Совета Европы по формальным основаниям. Этот период для России истекает в будущем 2019 году. И после того, как на последней осенней сессии ПАСЕ, несмотря на усилия руководства Совета, не удалось принять решения о восстановлении права голоса российской делегации (и не факт, что оно будет принято на следующей зимней сессии), то вероятность исключения России за неуплату взносов становится всё более реальной. И в этих условиях среди российских политиков стал озвучиваться сценарий того, что Россия не будет дожидаться, пока её исключат, и потому выйдет сама из Совета Европы зимой-весной 2019 года.

Первой из ведущих российских политиков, кто публично заявил этой осенью, что в России зреет понимание того, что мы можем выйти из Совета Европы, стала спикер Совета Федерации (верхней палаты российского парламента) Валентина Матвиенко. После неё были и другие заявления. Обсуждение различных вариантов разрешения ситуации с Советом Европы началось и на рабочем межведомственном уровне в России. И сейчас генсек Совета Европы дал этому процессу понятный для всего мира термин: Ruxit.

Здесь, с одной стороны ясно, что «послекрымская» Россия является и будет являться объектом серьёзной критики со стороны многих политических сил в Совете Европы. Несовпадение ценностей и подходов к практической политике здесь очевидно, и спорить не о чем. С другой стороны, ясно и то, называя вещи своими именами, что право голоса в ПАСЕ и членство в Совете Европы отнюдь не являются самым серьёзным аргументом влияния на изменение политики России – по сравнению, например, с теми же санкциями. 

Будем объективны: в российском общественном мнении легко и незаметно было воспринято исключение России из «Группы восьми» в 2014 году. И пока нет оснований полагать (возможно, что и к сожалению), что большинство российского общества как-то особенно озаботится из-за выхода или исключения из Совета Европы.

И вот здесь уже можно сопоставлять аргументы pro et contra. С одной стороны, абсолютно право руководство Совета Европы, говоря о том, что исключение/выход России резко снизит возможности для хоть какого-то диалога и компромисса в будущем. Из общих инструментов многосторонней дипломатии тогда останется только ОБСЕ. Всё это так, но, с другой стороны, в части российского политического спектра делается акцент на том, что диалог предполагает возможность быть услышанным и понятым другой стороной. А с этим в нынешней ситуации, независимо от того, будет Ruxit или нет, всё далеко не просто.

В этом контексте в наших собственных внутрироссийских дискуссиях об СЕ начинает ставиться под сомнение и другой аргумент «за», что присутствие России в Совете Европы и в ПАСЕ помогало нам самим влиять на общеевропейскую политику и расширять, пусть и понемногу, круг если не друзей России, но тех, кто на английском политическом сленге называется “Russia-understanders”. Надо признать, что послекрымские реалии во-многом выхолостили содержание этого аргумента. 

В медийной политике с обеих сторон также чётко педалируется ценностный разрыв между Россией и Европой, что также всё больше отдаляет Россию от Европы во взаимном общественном восприятии. К слову говоря, этот ценностный разрыв перешёл в острую фазу ещё до украинского кризиса, после принятия в 2013 году российских законов об ограничении пропаганды гомосексуализма. Даже безотносительно содержательной составляющей этого вопроса, возможно, на мой взгляд, принятие этих решений за полгода до олимпиады в Сочи было как минимум несвоевременным. В результате негативный медийный эффект для России был сравним с эффектом от ввода советских войск в Афганистан за полгода до олимпиады в Москве, но это другой вопрос. В результате обострившийся ценностный конфликт привёл к резкому усилению в России постулирования консервативных социальных ценностей. А это, по следующему логическому шагу привело к тому, что Россия объявлялась единственным сторонником «традиционных европейских ценностей», в то время как остальная Европа от них отказалась. 

Этот ценностный конфликт затем получил своё развитие и по важному и политизированному вопросу о роли исторической памяти в современной Европе. Резкие различия во взглядах о роли СССР и коммунизма во Второй мировой войне между Россией и рядом других стран-членов Совета Европы также привели к усилению взаимной дистанции. В этом контексте и украинский кризис в значительной степени воспринимался в России через призму диаметрально противоположных взглядов на тему исторической памяти. В итоге ценностное и историко-идентичностное разграничение между Россией и Европой стало фактом.

Относительно российского восприятия членства в Совете Европы есть ещё два ограничителя. Один из них связан с вопросом об отмене смертной казни. Обязательство заменять смертную казнь пожизненным заключением Россия приняла на себя как раз в контексте Конвенций Совета Европы. Но в то же время достаточно большая часть общественного мнения в России так и не приняла этот шаг и выступает за возвращение смертной казни. И здесь вопрос не только в консервативности общества. Одной из причин такого восприятия является то, что Россия стала в последние десятилетия одной из мишеней для международных террористов, в ходе терактов гибнут мирные жители, а террористы потом спокойно сидят в тюрьме за счёт налогоплательщиков.

Другой ограничитель связан с восприятием в России Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) – важнейшего института в системе Совета Европы. Как известно, Россия является лидером по числу исков в ЕСПЧ против государств-членов. И здесь, с одной стороны, если рассматривать ситуацию в исторической ретроспективе, надо отметить, что именно решения ЕСПЧ сыграли важную конструктивную роль в улучшении пенитенциарной системы в России, условий содержания заключённых, в борьбе с коррупцией и по многим другим вопросам. Но в то же время в медийной политике в России стало в контексте всего происходящего вызревать ощущение политизированности и пристрастности ряда решений ЕСПЧ. Довольно резкие и неожиданные взаимные выпады между ЕСПЧ и Конституционным судом Российской Федерации перевели эту проблему на принципиально более высокий уровень полемики. В результате (опять-таки, повторю, возможно, что к большому сожалению) выход из-под юрисдикции ЕСПЧ после Ruxit’а будет воспринят многими силами в России, прямо скажем, с облегчением.

В итоге – состоится формальный Ruxit или нет, покажут итоги зимней сессии ПАСЕ и дипломатические переговоры. Но вне зависимости от перспективы членства России в Совете Европы надо честно постулировать, что на ценностном и историко-идентичностном уровне «мировоззренческий Ruxit» уже произошёл и является фактом. Вопрос лишь в том, смогут ли Россия и Европа вести диалог друг с другом после этого дистанцирования по принципу «не вместе, но рядом», или же хоть какой-то прогресс мы сможем наблюдать лишь на уровне двусторонних отношений России с отдельными европейскими странами.