Геостратегический и геоэкономический расчёт России, осуществляющей «поворот на Восток», зиждется на том, что связанные с этим экономические и дипломатические достижения позволят ей ещё раз вступить, уже в новой ипостаси «евразийского центра влияния», в новый переговорный процесс с Европейским союзом, незаменимым партнёром по Большой Евразии. О возможностях и рисках, связанных с этим, пишет эксперт клуба «Валдай» Пётр Дуткевич.
В 2019 году в ВТО насчитывалось 472 действующих региональных торговых соглашения (РТС), большинство которых носит многосторонний характер. Наличие столь внушительной сети взаимосвязанных торговых договоров свидетельствует о наступлении новой эры регионализма.
Так называемый «новый регионализм» принято рассматривать с четырёх различных точек зрения в рамках трансформации глобальной системы. Это, во-первых, окончание холодной войны и её глобальные/региональные экономические последствия. Во-вторых, относительное ослабление глобальной гегемонии США (на фоне американских региональных инициатив – например, заключения Соглашения о североамериканской зоне свободной торговли (NAFTA) и Соглашения Канада – США –Мексика (CUSMA). В-третьих, продолжающаяся эрозия суверенитета национальных государств, основанного на Вестфальской системе, чему способствовало формирование по меньшей мере трёх крупнейших экономических блоков (ЕС, CUSMA, а также ИПП/ЕАЭС/АТЭС/IRF/IOR). При этом не следует забывать, что все крупнейшие блоки одновременно являются и глобальными, и региональными организациями либо по уставу, либо по масштабу экономической деятельности. Кроме того, в основе идеологии всех региональных блоков лежат функциональные концепции глобализма (например, снижение торговых барьеров, а также абсолютные и относительные преимущества такой стратегии). При этом важно отметить, что понятие «новый регионализм» одновременно охватывает разные уровни глобальной системы: межрегиональный и региональный уровни в строгом смысле этого слова, а также государственных и негосударственных акторов, вовлечённых в деятельность по расширению и углублению интеграционных процессов. Разворот в сторону нового регионализма не вызывает удивления, однако существуют недостаточно исследованные вопросы, которые способны улучшить понимание происходящих процессов, их направления, интенсивности, масштабов, продолжительности и долгосрочных последствий.
На вопрос о том, что общего между этими двумя столь разными проектами, простейшим ответом будет: общие цели и общие угрозы. Важнейшим аспектом в этом смысле является успех или неудача Евразийского экономического союза и различных китайских проектов в рамках ИПП. Цель состоит в том, чтобы исследовать возможности достижения экономической, социальной и политической стабильности в евразийском ядре. Наилучшая модель – это «новый евразийский прагматизм», который бы базировался на правилах ВТО и включал более проработанный цивилизационный компонент и меры по обеспечению безопасности.
С начала 90-х годов прошлого века внешняя политика России строилась на двух постулатах: идее о стратегической необходимости интеграции с «Западом» в широком понимании этого слова (на основе уважительного партнёрства, как равный игрок) и, что не менее важно, на проекте реинтеграции России с бывшими республиками СССР. К 2014 году обе эти задачи, в силу разных причин, не были решены. С одной стороны, Россия не была принята на Западе в качестве равноправного партнёра. С другой, как заметил Дмитрий Тренин, «украинский кризис 2014 года […] положил конец усилиям России по воплощению в жизнь альтернативной стратегии, направленной на реинтеграцию бывших советских республик и восстановлению на территории бывшего СССР центра силы под эгидой Москвы (“Малая Евразия”)»1. Оставался третий вариант: поворот на восток. Россия, как известно, в регионе отнюдь не новичок: на него в течение последних трёх столетий распространялась её имперская активность, но теперь России пришлось покинуть зону комфорта, где она, будучи старшим партнёром, как правило, брала верх, и столкнуться с новой конфигурацией суверенных государств и Китаем, ставшим к тому времени экономическим гигантом.
Говорят, что нужда – мать изобретательности. Если это так, то Россия примерно с середины 2010-х годов пытается переформатировать себя в рамках нового стратегического пространства, получившего название «Большая Евразия»2. Ставки в этой игре чрезвычайно высоки. Для России, лишившейся влияния на Украине и довольно слабо экономически присутствующей в этой стране (9 процентов во внешнеторговом объёме России)3, находящейся в «собственном» Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС) в условиях, когда члены последнего исчисляют свою выгоду не только в экономических величинах, но и по собственной «суверенной шкале независимости» от российского влияния, шаг в сторону более тесного партнёрства с Китаем и расширения региональных организаций (ШОС и ОДКБ) является наиболее прагматичным и, вполне возможно, целесообразным (хотя и не вполне свободным от рисков) «третьим выбором».
Во-вторых, пять партнёров ЕАЭС не только испытывают беспокойство по поводу своих асимметричных отношений с Москвой как потенциального источника угнетения с её стороны, но также за последние два года пришли к выводу о том, что «в Центральной Азии существует множество проблем на уровне отдельных государств, а также на уровне региона в целом. Эти взаимосвязанные проблемы создают весьма неблагоприятный фон для межгосударственного сотрудничества в регионе»[7].
Однако главная проблема, похоже, кроется во внутреннем экономическом развитии России. Если не исправить положения в этой области, то её величественный замысел и грандиозные планы развития Евразии останутся на нынешнем уровне, который можно определить как «расширенную сетевую кооперацию плюс свободное экономическое пространство». Ставки высоки: либо евразийские проекты помогут России перестроиться и занять позицию регионального и глобального арбитра, равно как и стабилизирующей силы, в нарождающейся континентальной системе, либо окончательно обозначат её статус как крупного, но одинокого игрока.
1. Dmitri Trenin, Russia’s Evolving Grand Eurasia Strategy: Will It Work? (Дмитрий Тренин, «Россия разрабатывает стратегию Большой Евразии: сработает ли план?») http://carnegie.ru/2017/07/20/russia-s-evolving-grand-eurasia-strategy-will-it-work-pub-71588 (доступно по состоянию на 18 марта 2018 года
2. Greater Eurasia: Perceptions from Russia, the European Union, and China (Большая Евразия: как этот термин понимают в России, ЕС и Китае), http://russiancouncil.ru/en/analytics-and-comments/analytics/greater-eurasia-perceptions-from-russia-the-european-union-and-china/
3. 2017: UN Comtrade: https://unstats.un.org/unsd/trade/data/tables.asp#annual
4. Zhao Huasheng, chapter: Eurasia: A View from China’s Security Perspective (Чжао Хуашэн, глава: «Евразия с точки зрения безопасности Китая») в: Eurasia on the Edge: Managing Complexity
5. Это мнение может быть оспорено экспертами, которые полагают, что китайские капиталовложения в Россию растут; см. материал Т. Бордачёва в этом томе: «К 2016 году объём китайских капиталовложений в Россию достиг 32−33 млрд долл. Если подсчёты китайских экспертов верны, то Китай уже является одним из крупнейших в мире инвесторов в экономику России и вопрос заключается только в том, как увеличить инвестиции со стороны Китая […] Китай является вторым крупнейшим торговым партнёром России после ЕС; в 2015 году объём двусторонней торговли оценивался в 68 млрд долл. Но доля ЕС в торговом балансе России сокращается, а Китая – растёт».
6. Fu Ying, Are China and Russia Partnering to Create an Axis? (Фу Ин, «Намерены ли Китай и Россия создать ось?»), http://eng.globalaffairs.ru/book/Are-China-and-Russia-Partnering-to-Create-an-Axis-18434
7. Andrei Kazantsev, chapter: Interstate relationships in Central Asia (Андрей Казанцев, глава: «Межгосударственные отношения в Центральной Азии») в: Eurasia on the Edge: Managing Complexity
