Клуб «Валдай»

Россия в Азии должна играть роль, какую Франция играла в Европе на заре европейской интеграции – главного интеллектуального мотора нового формата отношений между государствами. Нужно дать Азии то, чего там в силу исторических причин не хватает, считает Тимофей Бордачёв, программный директор Клуба «Валдай».

Поворот России к Востоку состоялся. Но региональные политические и военно-стратегические реалии показывают – закрепиться там Россия сможет только если предложит азиатским государствам свою уникальную повестку, сможет заинтересовать их играть с ней «в долгую». Без этого азиатский вектор национальной внешней политики будет постепенно выхолащиваться и терять всякий практический смысл. Российские дипломаты и эксперты, даже бизнес, примелькаются на азиатских площадках, но серьёзного влияния, а значит и заметной выгоды для себя, страна не добьётся. Нужно дать Азии то, чего там в силу исторических причин не хватает.

Поэтому инструментом такого долгосрочного влияния могли бы стать институты многостороннего сотрудничества. И здесь Россия в Азии должна играть роль, какую Франция играла в Европе на заре европейской интеграции – главного интеллектуального мотора нового формата отношений между государствами. Необходимо создавать и продвигать новую повестку, последовательно и настойчиво убеждать азиатских партнёров Москвы в том, что в мире XXI века ставка на тактические союзы, основанные на прагматических интересах, может быть не самой адекватной стратегией. Вместо них должны создаваться международные институты, учреждённые на понимании того, что национальный интерес отдельной страны не может рассматриваться в отрыве от интересов других. В Европе это поняли уже давно. В Азии такое понимание ещё только должно прийти, и на его пути стоит много факторов, связанных с региональной стратегической культурой и наследием.

Исторически в Азии, на Востоке вообще, не возникло традиции союзов, прежде всего военных. В Европе эту традицию знала ещё античная Греция, где полисы либо совместно отражали вторжения извне, либо воевали между собой, разделившись на достаточно стабильные группировки. Классический пример – Пелопонесская война, которую вели между собой Делосский и Пелопонесский союзы, возглавляемые Афинами и Спартой. На всём протяжении своей истории европейские государства участвовали в союзах. И когда в середине прошлого века возникло понимание того, что даже прежде могущественные континентальные державы не могут рассчитывать на самостоятельную роль в мировых делах, возникла идея европейской интеграции. Но она оказалась такой успешной именно потому, что имела глубокие корни в стратегической культуре европейских народов.

В гораздо меньшей степени традиция союзов присутствует в США. Там участие в институтах рассматривается только с точки зрения продвижения собственных, достаточно эгоистических интересов и гегемонии. Как только международные институты перестают такую функцию обеспечивать, они становятся для США избыточными и подлежат либо ликвидации, либо реформированию, которое вернуло бы им полезность для Америки. Нечто подобное мы можем сейчас наблюдать в отношениях между США и их европейскими союзниками. То, в какую панику ввергло европейцев выступление вице-президента США Майкла Пенса на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале этого года показывает – в Европе понимают неизбежность реформы всей системы трансатлантических отношений. И понимают, что заплатить за эту реформу им придётся не только деньгами, но и свободой. 

То, что традиция устойчивых союзов практически полностью отсутствует в стратегической культуре Азии, имеет простое объяснение – географический фактор. Азиатские государства всегда были значительно удалены друг от друга, и в случае войны союзник просто не успевал бы прийти на помощь. Этот фактор делал установление стабильных союзнических отношений совершенно бессмысленным. Кроме того, два наиболее значительных азиатских игрока – Китай и Индия – всегда были настолько масштабны, что не нуждались в союзниках и вообще представляли из себя самостоятельные цивилизации. А создание союзов предполагает, пусть даже и формально, отношения равенства между его участниками. Ещё одним препятствием является хорошо известный азиатский прагматизм. Большинство авторитетных экспертов по региону сходятся во мнении, что культуре азиатских народов присуща способность развивать международное сотрудничество только тогда, когда очевидна немедленная и осязаемая выгода. А как только такая выгода исчезает, исчезают и мотивы для сотрудничества. И оно не может иметь в своей основе некий стратегический «общий интерес» – абстрактную абсолютную выгоду для всех, вне зависимости от текущих потерь или приобретений.

Таким образом, традиции устойчивых союзов и институтов в стратегической культуре Азии не существует. И именно поэтому сейчас для азиатских государств очень сложно представить, насколько важны институты многостороннего сотрудничества. Уникальный пример – Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), созданная в 1967 году. Однако сейчас абсолютное большинство наблюдателей сходятся во мнении, что, несмотря на все свои достижения, эта организация достигла пределов интеграции. Причина – неспособность её участников пойти на реальные ограничения своего суверенитета и – шире – рассматривать национальные интересы других стран объединения как часть своих национальных интересов. Результатом становится достаточно высокая степень уязвимости блока к влиянию третьих внешних игроков.

 Россия в этом отношении уникальна. Она одновременно слишком велика и могущественна, чтобы входить в союзы других и недостаточно масштабна для полностью самостоятельных действий с опорой только на себя. Поэтому она создаёт и продвигает международные институты. Стремится решать проблемы безопасности и развития при помощи многосторонних механизмов. Но одновременно способна воспринимать устойчивые объединения – и инструменты достижения общего блага, и дипломатические площадки большей или меньшей степени эффективности. Это объясняется именно указанной выше двойственностью российского стратегического масштаба и положения и продиктованной ими внешнеполитической культуры. Такие уникальные преимущества необходимо использовать.

Это уже делается. Конфликт между Индией и Пакистаном вновь поставил вопрос о том, насколько верной была российская инициатива принять оба государства в Шанхайскую организацию сотрудничества. Отдельные наблюдатели, и не только в России, считают, что участие в организации двух очевидных соперников может поставить её на грань развала либо полной утери функциональности. Но при этом необходимо понимать, что долгосрочная стратегическая значимость участия Индии и Пакистана в обсуждении вопросов, не связанных с их двусторонними отношениями, гораздо выше временной дисфункциональности ШОС. Эти государства рано или поздно будут общаться. И это общение не должно происходить без российского участия. 

Российская политика в Азии должна учитывать региональную специфику, стратегические культуры и – не в меньшей степени – текущие интересы стран региона. Но она не должна отказываться от своих собственных уникальных преимуществ – и это совершенно необязательно её глобальное военно-стратегическое значение. Тем более что ход и содержание международной дискуссии по вопросу северокорейской ракетно-ядерной проблемы показывает ограниченные способности России быть активным и нужным участником процесса.

В Азии есть запрос на Россию. Но ответ на этот запрос не должен быть просто зеркальным отражением того, чего хотят азиатские страны. В международной политике вообще достаточно странно исходить при целеполагании из тех или иных желаний и способностей партнёров. Несколько лет назад достижением российского МИД стало решение о подготовке договора между Китаем и Евразийским экономическим союзом о сопряжении ЕАЭС и «Одного пояса, одного пути». Хотя многие уважаемые эксперты авторитетно и аргументированно утверждали, что Китай останется привержен двустороннему сотрудничеству со странами союза, результат оказался иным, и Пекин принял стратегическое решение о движении по многостороннему треку. Именно так, принося свои идеи и концепции, Россия может стать в Азии необходимым игроком.