Бунт «жёлтых жилетов» во Франции часто сравнивают с майскими беспорядками 1968 года, но это неверно. Май 1968 года называют «буржуазной шалостью», порождением недовольства, вызванного ростом материального достатка (в том числе и не в последнюю очередь желанием французских студентов чаще спать друг с другом). Эти события произошли в Европе, где либеральная демократия всё ещё покоилась на крепком основании надёжных договорённостей эпохи холодной войны и все социальные классы на протяжении целого поколения наслаждались растущим благосостоянием. Несколько протестующих получили травмы головы в результате столкновений с полицией, и деголлевская Пятая республика продолжила своё существование. Появление «жёлтых жилетов», однако, может означать, что дела её плохи и у республики начались предсмертные судороги.
Вполне возможно, что в будущем историки будут рассматривать провал политики Эммануэля Макрона как событие более важное, чем избрание Дональда Трампа, как важнейшую веху на пути к гибели западного либерализма. В США Демократическая партия сохраняет свои позиции и, возможно, победит на президентских выборах 2020 года. Однако сомнительно, что демократам удастся приостановить всё ускоряющееся движение Америки по наклонной плоскости.
Между тем во Франции нет ни центристской оппозиции, ни альтернативного левого движения. Макрон победил на выборах путём объединения разложившихся остатков всех левоцентристских и правоцентристских партий, и даже при этом в первом туре прошлогодних президентских выборов он получил всего 24 процента голосов. Для либералов он в буквальном смысле – последняя надежда. Если в 2022 году он потерпит поражение, то, судя по нынешней ситуации, следующим президентом Франции будет Марин Ле Пен из «Национального фронта» (или «Национального объединения», как он теперь называется).
После этого консервативный национализм проникнет в самое сердце европейской политики, и Европейский союз перестанет существовать в своём нынешнем виде. Более того, к тому времени главной оппозиционной силой страны станет «Непокорённая Франция», марксистское (но от этого не менее враждебное ЕС) левое движение Жана-Люка Меланшона. Если у французских избирателей останется только такой выбор, это будет означать конец либеральной демократии, а вслед за ней – всех других видов демократии.
Урок «арабской весны» состоит в том, что демократии не могут долго существовать, если между главными политическими силами страны нет единства в вопросах, касающихся природы и идентичности государства. Демократия окажется под особо серьёзной угрозой, если в условиях роста мусульманского населения и жёстких полицейских мер, принятых администрацией Ле Пен, противостояние будет всё чаще выливаться на улицы городов.
Так в чём же ошибся Макрон? Его справедливо упрекают за целый ряд ошибок личностного свойства, однако здесь важно подчеркнуть, что его провал является также и крахом всей вскормившей его технократической элиты Франции, всех этих выпускников Национальной школы администрации (ENA), из которой вышел и он. В сущности Макрон, бывший инвестиционный банкир, – это технократ «третьего пути» наподобие Тони Блэра или Билла Клинтона, так же, как и они, являющийся адептом лишь сравнительно умеренной версии «вашингтонского консенсуса», и представить его в роли нового человека или лидера иной формации можно было бы только на фоне полного идейного банкротства главных политических партий Франции.
Во время своей предвыборной кампании Макрон, казалось, осознавал, что убедить французскую общественность, известную своей строптивостью и бунтарским духом, принять меры строгой экономии, можно лишь действуя «по справедливости», то есть заставив богатых нести тяготы наравне со всеми. Вместо этого богатым и корпорациям урезали налоги, а всё бремя мер экономии возложили на плечи малообеспеченных и среднего класса. С какой стати он решил, что такая политическая комбинация может быть успешной спустя десять лет после рецессии 2008 года? Его неудача позволила не только «левым» Меланшона, но и «Национальной партии» представить себя в роли настоящих поборников социальной солидарности и справедливости.
Растворив свою идентичность и цели в ЕС и глобальном либеральном проекте, авторы которого подпитывают национальную гордость Франции заверениями о «величии» страны, а интеллектуальное тщеславие французов – рассказами о том, что они живут «на родине прав человека», французская элита утратила связь с жизненно важным ресурсом французского национализма, продолжающего существовать среди широких масс населения. Ле Пен и Меланшон это прекрасно понимают, и хотя их политические линии во многом расходятся, националистические названия их движений, в сущности, являются взаимозаменяемыми.
Чтобы заручиться народной поддержкой для осуществления мер строгой экономии, Макрон должен был бы воззвать к чувству французского национализма и, предприняв некоторые символические и практические шаги, убедить массы в том, что богатые тоже идут на жертвы ради блага Франции. Символические шаги сделать было проще всего. Как неоднократно отмечалось, неспособность президента Обамы и Демократической партии извлечь политический капитал из финансового кризиса 2008 года проистекала не только из-за того, что они не смогли провести более радикальные меры. Основная причина состояла в том, что потерпели полный крах попытки администрации Обамы привлечь к персональной ответственности за случившееся ведущих банкиров и государственных регуляторов. Макрону во Франции следовало начать жёсткое судебное преследование коррупционеров, лиц, уклоняющихся от уплаты налогов и занимающихся отмыванием денег в рядах французской элиты и в банковской системе, найти которых, казалось бы, совсем несложно. Однако это оказалось затруднительно для того, кто является плотью от плоти этой самой элиты.
Это неосуществимо в США при Трампе и, возможно, неосуществимо в Великобритании, учитывая её зависимость от лондонского Сити, погрязшего в подобных практиках. Это можно было бы осуществить в рамках ЕС после ухода Великобритании, но только при условии, что правящие круги Западной Европы перестанут выдвигать на ответственные должности персонажей, подобных президенту Европейской комиссии Жану-Клоду Юнкеру, и одновременно упорно закрывать глаза на роль Люксембурга в качестве центра по отмыванию денег.
Кризис во Франции, таким образом, является частью общего кризиса западноевропейских элит, доказавших свою неспособность изменяться и реформироваться. Традиционный партийный порядок уже рухнул в Италии, в Германии тем временем христианские демократы, видно позабыв о своих недавних поражениях на выборах, выбрали преемницей Ангелы Меркель особу, которую можно принять за её клона. Трагикомический фарс с выходом Британии из состава ЕС, может статься, и побудит европейских избирателей вновь поверить в Евросоюз и европейский либеральный проект, но я бы за это не поручился.
