Пока и Россия, и Запад показывают высокую степень внутренней устойчивости и способности к продолжению борьбы. Это делает сложными любые предсказания о том, когда стороны почувствуют необходимость к возвращению за стол переговоров. Но нельзя поддаваться эмоциям и исключать вероятность того, что российские предложения годичной давности о взаимных гарантиях безопасности ещё могут стать предметом обсуждения, полагает Тимофей Бордачёв, программный директор клуба «Валдай».
Год назад безрезультатно закончилась серия переговоров между Россией и Западом по вопросам международного порядка в Европе. Речь шла о предложениях Москвы о взаимных гарантиях безопасности, выдвинутых в декабре 2021 года. Несмотря на то, что формально они касались только военно-политической сферы, гипотетически их следствием могло бы стать создание нового международного порядка. Однако российские предложения не вызвали готовности к серьёзному обсуждению со стороны США и их союзников, и месяцем позже решение наиболее важных вопросов переместилось, по определению одного высокопоставленного российского дипломата, в военно-техническую плоскость.
К началу 2023 года стороны сделали достаточно много для того, чтобы их конфликт приобрёл масштабный характер и закрепил новый раскол Европы, границы прохождения которого пока остаются неопределёнными. При этом США весьма последовательно воспроизводят логику и механизмы противостояния, свойственные позднему этапу холодной войны 1949–1990 годов, когда практически любые формы и масштабы противоборства на локальном уровне сопровождались мерами по недопущению эскалации непосредственно между самими великими державами.
Такое решение представлялось, по мнению классика, сравнительно надёжным способом избежать того, чтобы новый международный порядок, который должен был появиться после разрушения Версальско-Вашингтонской системы, привёл бы к мировым войнам. В качестве причины конфликта Карр выделяет не столько внутренние факторы, в результате действия которых государство проводит революционную внешнюю политику, сколько системные, то есть обусловленные специфическими особенностями распределения сил и власти на том или ином историческом этапе. В итоге его базовая идея сводится к тому, что государства должны проявить зрелость и умеренность, достаточные для того, чтобы отказаться от полностью эгоистического взгляда на мир. Карр утверждал, что международное управление в любом случае останется в руках ограниченной группы держав, однако максимальный учёт реального баланса сил при формировании этой группы он видел в качестве главного залога вероятного сохранения мира на более продолжительный период.
Признание того, что устойчивый международный порядок должен хотя бы формально отражать существующее распределение сил, стало результатом серьёзного и драматического опыта, приобретённого в ходе кризиса системы, построенной на доминировании стран Западной Европы в мировой политике и экономике. Для Карра причины кризиса очевидны и достаточно просты – исключение из того, что мы сейчас бы назвали «глобальным управлением», Германии, Италии, Японии и Советской России. Монополизация всех возможностей влияния на содержание постоянного статуса, возникшего после Первой мировой войны, тремя державами-победительницами – Британией, США и Францией – привела к имманентной несправедливости возникшего порядка и исключала возможность его изменить мирным способом. Результатом стала Вторая мировая война. Сейчас положение дел отличается по содержанию, но исключительно близко к первой половине прошлого века по своей природе.
У нас нет оснований сомневаться в том, что и сейчас автор концепции «политического изменения» не сомневался бы в основной причине европейского кризиса – это эгоистическое поведение стран Запада, заставившее Россию перейти к революционному методу решения проблемы её безопасности на западном направлении. Однако это не сильно меняет ситуацию – наблюдаемое нами развитие событий показывает, что рассчитывать на мудрость в делах международной политики не приходится. Тем более, мы видим сейчас, насколько конфликтным становится поведение США и союзников в отношении растущих амбиций Китая.
Сейчас все стороны конфликта показывают способность удерживать его в достаточно ограниченных рамках, но история знает примеры, когда фактор случайности приводит к весьма драматическим последствиям. Также мы не знаем точно, какими окажутся действия США в том случае, если Россия посчитает на определённом этапе необходимым усилить военное давление на киевские власти ради того, чтобы приблизить завершение горячей формы конфликта. Пока никаких признаков, что подобный вариант рассматривается, нет, но здесь мы опять имеем дело с высокой степенью неопределённости. Собственно говоря, переживаемый сейчас всеми участниками интересный этап международной политики действительно содержит в себе колоссальный элемент неопределённости – и это неудивительно: раньше ни Россия, ни Запад ничего такого не проходили. И никакие попытки США воспроизвести в максимальной степени опыт прошлой холодной войны не могут служить здесь достаточно надёжной гарантией того, что результат не окажется совершенно другим.
Но в том случае, если всеобщей катастрофы удастся избежать, военная фаза взаимодействия России и Запада по поводу европейского международного порядка сможет рассматриваться как продолжение дипломатии другими средствами. И то, насколько долго она будет продолжаться, зависит от способности сторон быть убедительными в демонстрации своих военных возможностей, а также устойчивыми к неизбежным экономическим вызовам, связанным с конфликтом. Пока как Россия, так и Запад показывают высокую степень внутренней устойчивости и способности к продолжению борьбы. Это делает сложными любые предсказания о том, когда стороны почувствуют необходимость к возвращению за стол переговоров. Но нельзя поддаваться эмоциям и исключать вероятность того, что российские предложения годичной давности ещё могут стать предметом обсуждения. Это вполне вероятно после того, как будут созданы условия, – в чём, собственно, и состоит задача военно-технической фазы отношений.
