Администрация Дональда Трампа приступает к исполнению своих обязанностей, и многие в Вашингтоне (как и в Москве) ожидают, что новый президент будет стремиться к улучшению отношений с Россией, в том числе с целью сотрудничества в борьбе с терроризмом.
Продолжающаяся почти шесть лет гражданская война в Сирии, ставшая изначальной причиной напряжённости в американо-российских отношениях, несмотря на достигнутое соглашение об уничтожении запасов химического оружия и неоднократные попытки договориться о прекращении огня и установлении мира, может стать первым испытанием на прочность для тех, кто решит заняться восстановлением связей между США и Россией, причём испытанием более серьёзным, чем кажется сейчас.
Проблема отчасти заключается в том, как американцы воспринимают российскую политику в Сирии после избрания Дональда Трампа. Если коротко, то немалое число американских аналитиков и комментаторов считают, что российское правительство намеренно использовало последние месяцы пребывания администрации Обамы у власти и его явное сопротивление попыткам ещё глубже втянуть США в сирийское противостояние, чтобы создать новую военно-политическую обстановку в стране – обстановку гораздо более выгодную для президента Башара Асада и его правительства. Лишь немногие официальные лица (если таковые вообще существуют) из числа тех, кто хотел бы наладить сотрудничество с Москвой и кто, как хорошо известно российским властям, составляет меньшинство в американском политическом и внешнеполитическом истэблишменте, готовы приветствовать усиление позиций России после взятия Алеппо. Тот факт, что такое развитие событий было обусловлено пассивным поведением Обамы, для многих, в частности конгрессменов от Республиканской партии, не так важен, как неприемлемость ситуации, в рамках которой условия сирийского урегулирования диктует российское руководство, да ещё при участии Ирана.
Заявление начальника Генерального штаба генерала Валерия Герасимова о том, что Россия начинает сокращать свою военную группировку в Сирии, не способно рассеять такие опасения. Во-первых, многие члены Конгресса помнят, что в марте 2016 года Владимир Путин уже отдавал приказ о «начале отвода главных сил» российской группировки из Сирии, также они осведомлены о событиях, которые произошли за истекшие с того момента десять месяцев. Во-вторых, как и в заявлении Путина, в словах генерала Герасимова практически нет подробностей, за исключением упоминания о том, что на место постоянного базирования возвращается авианосец «Адмирал Кузнецов». Поскольку боевые возможности «Адмирала Кузнецова» оказались не совсем адекватными, его отвод выглядит как попытка сделать хорошую мину при плохой игре.
Если избранный президент Дональд Трамп сохранит скептическое отношение к «умеренной» сирийской оппозиции, что, безусловно, облегчит процесс налаживания сотрудничества с Россией, он может столкнуться с серьёзным сопротивлением внутри собственной страны, и это сопротивление будет исходить от обеих партий. Впрочем, решение о прекращении помощи оппозиционным группировкам, которые пользовались поддержкой администрации Обамы, вряд ли существенно повлияет на ситуацию не только потому, что объёмы этой помощи со стороны Соединённых Штатов были крайне ограничены, но и потому, что некоторые партнёры США будут продолжать поставлять оружие оппозиции. Например, министр иностранных дел Катара уже заявил, что правительство его страны намерено и впредь вооружать повстанцев, независимо от того, продолжат ли это делать США. Катар и Саудовская Аравия довольно долго содержали боевиков за свой счёт – до того, как президент Обама решил, что США тоже стоит поучаствовать в поставках оружия.
Какие бы надежды ни питали некоторые американские покровители сирийских боевиков, вряд ли дальнейшее предоставление американской помощи в нынешнем объёме способно произвести какой-либо эффект, кроме того, чтобы ещё на какое-то время затянуть гражданскую войну, которая и так продолжается уже шестой год. После освобождения Алеппо оппозиция находится в самом невыигрышном положении с начала конфликта. Урегулирование на условиях, выгодных боевикам, да ещё в разумные сроки, потребует прямого военного вмешательства США, на что Трамп вряд ли пойдёт. В США эта идея также непопулярна. Как явствует из опроса общественного мнения, проведённого Институтом Чарльза Коха и Центром национальных интересов, идею применения сухопутных сил США поддерживают не более 23% респондентов. И в самом деле, ввиду значительного ослабления боевой мощи оппозиции для достижения этой цели сейчас понадобилось бы куда больше усилий, ресурсов и времени, чем когда-либо в прошлом.
Пока Дональд Трамп только готовился вступить в должность, режим прекращения огня в Сирии, установленный при посредничестве России, соблюдался весьма условно, а американские военные начали подготовку к нанесению ударов с воздуха в поддержку турецких сил на севере Сирии. В то же время, согласно сообщениям СМИ, Москва не пригласила представителей администрации Обамы на мирные переговоры в Астане, намеченные на 23 января, но пригласила официальных лиц из администрации Трампа.
Возможно, российские официальные лица надеются с помощью Ирана и Турции достичь политического урегулирования между правительством Сирии и силами оппозиции до того, как администрация Трампа разработает чёткую позицию по Сирии. В нынешних обстоятельствах в результате такого урегулирования, скорее всего, выиграет сирийское правительство и Башар Асад, который останется на посту президента – по крайней мере на ближайшие несколько лет. Стратегическая логика такого подхода состоит в том, чтобы поставить новую американскую администрацию перед выбором: борьба с ДАИШ* (и, следовательно, помощь Асаду в восстановлении контроля над территорией Сирии), либо роль стороннего наблюдателя. Кремлевское руководство, по всей видимости, ожидает, что администрация Трампа предпочтёт более активную позицию, созвучную предвыборной риторике вступающего в должность президента.
При этом успех России зависит от ряда факторов, неподвластных российскому руководству. Способны ли сирийское правительство и оппозиция достичь соглашения? Будут ли обе стороны впоследствии соблюдать договорённости? Примут ли достигнутое лидерами соглашение боевики оппозиции? Не поддадутся ли некоторые из них соблазну дезертировать из рядов умеренной оппозиции и примкнуть к более радикальным силам, чтобы продолжить борьбу против Асада? Решат ли Саудовская Аравия, Катар и другие игроки, не приглашённые на переговоры в Астане, продолжать поддерживать отвергающие урегулирование наиболее экстремистские группировки, чтобы с их помощью изгнать Асада или подорвать его позиции и ослабить иранское влияние в Сирии? Ответы на эти вопросы будут иметь для Москвы существенное значение, не говоря о возможных действиях со стороны США.
Размышляя об американской политике, Трамп ясно дал понять, что в первую очередь его беспокоит угроза Соединённым Штатам со стороны ДАИШ, а не Асад или судьба сирийской оппозиции. Тем не менее администрация Трампа разработает несколько вариантов подхода к Сирии, а заодно к России и её роли в этой стране. Один из вариантов состоит в том, чтобы наращивать удары по ДАИШ и расширять тактическое взаимодействие с Россией и, косвенно и опосредованно, с правительством Сирии и даже Ираном. Это самый быстрый и действенный способ покончить с ДАИШ военным путём. Однако это встревожит многих союзников США на Ближнем востоке, которые считают Иран своим главным врагом, а сирийского президента Асада – клиентом Ирана.
Альтернативный подход предполагает начало нового раунда взаимодействия с Россией в рамках общих усилий по восстановлению американских позиций в области ближневосточной безопасности и отстаиванию прочих интересов США, в том числе укрепление связей с традиционными союзниками в регионе. Такая политика будет зиждиться на том понимании, что, несмотря на значительную военную поддержку России сирийскому режиму, Вашингтон располагает куда большими военными, экономическими и дипломатическими возможностями на Ближнем Востоке, которые будут задействованы, если так решат американские лидеры. Видимая непредсказуемость президента Трампа в этом вопросе является мощным инструментом, позволяющим США проявить тактическую гибкость при решении стоящей перед ними триединой задачи: окончание гражданской войны в Сирии, борьба с ДАИШ и восстановление американских позиций в регионе. В результате США будут в состоянии как поощрять других – скажем, путём налаживания более тесного взаимодействия с Москвой в борьбе с ДАИШ, за что давно выступают российские власти, так и охлаждать их пыл, действуя так, чтобы России (не говоря уж об Иране) стало понятно, что в водительском кресле ей придётся потесниться. Если администрация Трампа пойдёт в этом направлении, то у Вашингтона может появиться множество сторонников.
С этой точки зрения, успехи России пока что создают для неё не только преимущества, но и значительные проблемы. Как долго способны Россия и Тегеран осуществлять финансовое и политическое обеспечение военных операций, которые они проводят? Если соглашение о мире всё же будет достигнуто, сколько они смогут заплатить за «государственное строительство» в Сирии и устойчивый режим, при котором не нужно обращаться к Всемирному банку, МВФ или США за помощью и инвестициями? Если Асаду вновь придётся прибегнуть к насилию, чтобы поддержать порядок в разорённой стране, смогут ли недовольные граждане снова взяться за оружие? Стратегия президента Путина («воевать с ними там, чтобы не воевать здесь», то есть в России) требует такого урегулирования, чтобы демобилизованные сирийские боевики оставались в собственной стране. Но вмешательство России в Сирии – особенно её участие во взятии Алеппо – превратило её в первоочередную цель в глазах как сирийских, так и международных экстремистов, о чём свидетельствует недавняя трагическая гибель российского посла в Турции. Сколько бывших боевиков возненавидят Россию за своё поражение? В контексте всех этих проблем время работает в большей степени на Вашингтон, чем на Москву. Всё это ни в коей мере не исключает возможность достижения новых американо-российских договорённостей по Сирии и ДАИШ, если Москва и Вашингтон будут придерживаться реализма при осуществлении этой цели.
* Террористическая организация, запрещённая в России.
