Если борьба с коронавирусом затянется, а «блицкриг» саудитов на нефтяном рынке не удастся, противостояние между производителями может перейти в фазу «траншейной войны». В таком случае нефтяные цены надолго задержатся на уровнях около 30 долларов за бочку, а потери для всех сторон могут стать очень значительными, пишет Виталий Ермаков, заведующий Центром изучения энергетической политики НИУ ВШЭ. Несомненно, по итогам кризиса нас ожидает масштабная «перезагрузка нефтяной матрицы» и появление новых победителей и проигравших.
Меры по ограничению передвижения населения между странами и внутри стран из-за эпидемии COVID-19, на наших глазах переходящие в мировой карантин, привели к беспрецедентному замедлению экономической активности и началу глобальной экономической рецессии. Особенность нынешней ситуации в том, что мир столкнулся сразу с тремя кризисами, совпавшими во времени: глобальной пандемией; острейшим структурным кризисом на нефтегазовых рынках, связанным как с накопившимися искажениями в структуре предложения, так и с угрозой спросу на углеводороды в рамках радикального энергоперехода к безуглеродным источникам энергии; и, наконец, с обострением геополитического соперничества между великими державами, приведшим к санкциям и торговым войнам. Каждый из них сам по себе представляет угрозу экономическому росту, но именно их сочетание стало серьёзнейшим вызовом для человечества со времён Великой депрессии прошлого века.
Для врача первое правило в лечении больного: прежде всего, не навреди (или primum non nocere – так на латыни звучит фраза, приписываемая Гиппократу). Мировая экономика сейчас – тот же больной. Структурные дисбалансы, которые проявились во время кризиса, формировались длительное время, они требуют срочного, но в то же время аккуратного лечения. К сожалению, мы видим, что развернувшаяся с начала марта борьба за передел мирового нефтяного рынка нарушает гиппократовскую заповедь. Вместо того чтобы быть частью решения в борьбе с кризисом, мировая нефтяная отрасль и её основные игроки стали частью проблемы.
Нефтяные котировки рухнули с уровней около 70 долларов за бочку смеси Brent в начале года до 20 долларов к концу марта, что ниже критического уровня краткосрочных маржинальных затрат для многих мировых производителей. На физическом рынке в США уже были зафиксированы случаи негативных цен для ряда регионов, удалённых от потребителей и не имеющих хранилищ, например, для высокосернистых битуминозных нефтей (Wyoming Asphalt Sour); в некоторых регионах цены за бочку для некондиционных сортов нефти не могут подняться до двузначных значений (Oklahoma Sour). Если такая ситуация продлится несколько месяцев, это неизбежно приведёт к массовым разорениям среди компаний нефтегазового сектора и других секторов, включённых в связанные цепочки стоимости, увольнениям и безработице, создаст дополнительные проблемы для многих стран, ведущих тяжёлую борьбу с пандемией COVID-19.
Можно ли было избежать «жёсткого приземления» и паники на рынке? История не знает сослагательного наклонения, но, несомненно, не случись разрыва сделки ОПЕК+, экономический ущерб для мировой нефтяной отрасли мог бы быть значительно меньше. Что же произошло и есть ли шанс, что Саудовская Аравия и Россия, ключевые члены ОПЕК+, «отыграют назад»?
Как известно, саммит ОПЕК+ в Вене 5–6 марта проходил в условиях растущей озабоченности относительно того, что эпидемия COVID-19 в Китае может перерасти в глобальную пандемию. Уже появились оценки серьёзного замедления экономического роста в мире, но подлинный масштаб кризиса в тот момент ещё не проявился. Это, видимо, и сыграло фатальную роль. Члены альянса не пришли к согласию относительно необходимости нового сокращения добычи на 1,5 млн баррелей в сутки в дополнение к существовавшим на тот момент ограничениям (предложение Саудовской Аравии). Вариант продления действовавшего сокращения добычи на второй квартал 2020 года, чтобы лучше оценить масштабы воздействия эпидемии на мировой спрос на нефть (альтернативное предложение России), также не нашёл общей поддержки. Павел Сорокин, заместитель министра энергетики России, который был активным участником переговоров, в своих недавних интервью очень дипломатично высказался о разногласиях между участниками, назвав их «разными точками зрения» и «разным подходом к решению проблемы».
Одновременно в течение марта происходила постоянная ревизия масштабов сокращения спроса на нефть и нефтепродукты по мере распространения эпидемии коронавируса на новые страны. В настоящее время сокращение спроса на нефть в апреле оценивается в 16–20 млн баррелей в сутки (то есть около 20% мирового спроса), а в целом за год – в 5 млн баррелей в сутки. Это самое серьёзное сокращение спроса на нефть в этом веке. Очевидно, что согласись ОПЕК+ снизить добычу на 1,5 млн баррелей в сутки в начале марта, это могло бы иметь лишь гомеопатический эффект. Товарные запасы нефти и нефтепродуктов всё равно росли бы очень быстро, и угрозу заполнения большинства легкодоступных нефтехранилищ можно было бы лишь отсрочить, но не предотвратить.
Вышесказанное вовсе не означает, что позиции Саудовской Аравии и России были иррациональны, а неспособность договориться вызвана персональными амбициями и негибкостью переговорщиков. Существуют объективные ограничения для сокращения добычи, и они различны для разных стран. С технологической точки зрения именно Саудовская Аравия может сравнительно легко балансировать объёмами своей добычи, в силу как наличия гигантских месторождений, так и концентрации производства в руках государственной компании «Арамко». Производители нефти плотных пород в США также могут довольно быстро балансировать своей добычей, сократив новое бурение и операции по гидроразрыву пласта. Проблема, однако в том, что многочисленные компании никак не согласовывают действия между собой – более того, это прямо запрещено американским антимонопольным законодательством.
Сланцевая революция в США привела к тому, что за последние десять лет наибольший прирост добычи нефти в мире пришёлся на американских производителей нефти плотных пород. Только с начала действия соглашения ОПЕК+ в 2017 году американская добыча нефти выросла на 4 млн баррелей в сутки и «съела» весь инкрементальный прирост мирового спроса на нефть за этот период. Каждое новое сокращение добычи в рамках ОПЕК+ поддерживало цены на уровне, позволявшем американским производителям оставаться на рынке и расширять свою долю. Помимо «сланца», в мире оживились инвестиции в дорогостоящие проекты по добыче нефти в Канаде, Мексике, Бразилии, а также в глубоководные проекты, то есть начались инвестиции длительного цикла. Многие участники рынка решили, что ОПЕК+ будет защищать нижний уровень цены и стали вкладываться в высокорискованные авантюры. Всё это происходило на фоне активизации дискуссий о необходимости быстрого и радикального перехода к безуглеродной энергетике для предотвращения глобального потепления и необратимых изменений климата. Встал вопрос о том, что страны-обладательницы гигантских запасов нефти, такие, как Саудовская Аравия, могут просто не успеть их монетизировать.
Как представляется, Саудовская Аравия чувствовала, что соглашение ОПЕК+ стало для неё ловушкой, которая медленно, но верно ухудшает её стратегическое положение и лишает способов воздействия на ситуацию. Политика саудитов стала меняться, и появились чёткие сигналы о том, что они готовятся сделать ставку на рост своей рыночной доли. В декабре 2019 года прошло первичное публичное предложение 1,5% акций «Арамко», что явилось одним из способов монетизации нефтяных запасов, а также сигналом о начале переориентации приоритетов компании с удовлетворения бюджетных потребностей королевства к максимизации прибыли. После почти 50 лет переговоров было достигнуто соглашение с Кувейтом о добыче нефти в так называемой «нейтральной зоне» на границе двух стран, что позволит увеличить добычу на 0,5 млн баррелей в сутки. Также Саудовская Аравия строит планы активно наращивать добычу природного газа для использования его как топлива для своих электростанций, а это высвободит большие объёмы нефти для экспорта (Саудовская Аравия – одна из немногих стран, до сих пор использующих нефть как топливо для электрогенерации).
Применительно к мартовской встрече ОПЕК+ фундаментальная причина разногласий заключалась в следующем: Россию устраивал долгосрочный диапазон цен в 40–50 долларов, что сдерживало бы появление новых проектов с высокой себестоимостью добычи, в то время как для бюджета Саудовской Аравии этих цен было недостаточно. Несмотря на очень низкие затраты на добычу нефти в королевстве, его бюджет зависит от высоких цен на нефть. В этом году, по оценкам МВФ, Саудовской Аравии для бездефицитного бюджета нужно, чтобы баррель нефти стоил 83,6 доллара США. Все последние годы рыночные цены были существенно ниже этого уровня, что заставляло королевство тратить огромные суммы золотовалютных резервов (более 400 млрд долларов за последние пять лет) для финансирования дефицита бюджета. В отличие от России, которая решала эту проблему за счёт масштабной девальвации рубля и активного импортозамещения, особенно на рынке продовольствия, обменный курс риала к доллару в годы оставался фиксированным, отражая огромную зависимость Саудовской Аравии от импорта оборудования, технологий и потребительских товаров.
Саудиты несколько раз за последние годы предпринимали попытку протестировать способность конкурентов выжить в условиях низких цен. Видимо, ставка Саудовской Аравии на очередной «блицкриг», молниеносную войну, которая заставит других производителей с высоким уровнем затрат резко сократить добычу и приведёт к последующему росту цен, основана на убеждении, что в 2020 году она будет иметь долгосрочный успех – в отличие от ситуации в конце 2014 и начале 2016 годов, когда американская добыча быстро восстанавливалась после падения.
Проблема в том, что королевство выбрало для реванша самый неподходящий момент. Развязывание войны за передел рынков в ситуации разворачивающейся эпидемии коронавируса выглядит в лучшем случае как неуместные действия, а в худшем – как сознательная провокация. Более того, это хуже, чем преступление, это ошибка. Масштаб падения цен настолько велик, что перекрывает возможное увеличение объёмов продаж в краткосрочной перспективе, а риски неудачи стратегии долгосрочного увеличения рыночной доли велики. На практике саудиты уже столкнулись с тем, что нефтеперерабатывающие заводы в Европе отказываются от их нефти (несмотря на огромные скидки) просто потому, что в настоящее время нет спроса на нефтепродукты, и непонятно, когда этот спрос вернётся.
В этих условиях ответственные политики в России и Саудовской Аравии могут вспомнить правило Гиппократа и приостановить заявленные ранее планы об увеличении добычи. Это не исправит ситуацию (падение спроса слишком велико), но, по крайней мере, не сделает её ещё более напряжённой. Были надежды, что виртуальная онлайн-встреча лидеров G20, организованная Саудовской Аравией 26 марта как страной-председателем организации в этом году, даст возможность США, России и Саудовской Аравии заявить о согласованных мерах по нормализации ситуации на нефтяном рынке, но этого не произошло. Саудиты, очевидно, хотят избежать потери лица и не готовы обсуждать одностороннее непропорциональное сокращение добычи. США не готовы применять прямое регулирование к своим нефтяным компаниям. Россия, видимо, считает, что пока не пройдено дно падения спроса, попытки выправить ситуацию за счёт регулирования предложения малоэффективны.
В 2019 году прошла череда банкротств «сланцевиков», и, несомненно, в этом году на фоне резко снизившихся цен, мы увидим новые банкротства. С другой стороны, опыт лучших американских сланцевых производителей показал, что они могут длительное время выживать в условиях низких цен благодаря концентрации на так называемых sweet spots – наиболее продуктивных участках месторождений, активному использованию ценового хеджирования и доступу к дешевому финансированию, а, главное, гигантскому технологическому прогрессу в бурении протяжённых горизонтальных скважин и технике многостадийного гидроразрыва пласта. До недавнего времени это позволяло продлевать кредитные линии и продолжать получать финансирование. Новый фактор, проявившийся буквально в последние пару лет – это отношение к нефтегазовым инвестициям как к крайне «токсичным», вызывающим обвинения в игнорировании проблем глобального потепления, и потому, социально безответственным. Многие инвестиционные фонды теперь ограничивают или полностью запрещают инвестиции в компании традиционной углеводородной энергетики. Если раньше банкротство сланцевых производителей означало, что кто-то другой возьмёт их активы на баланс и сможет получить новое долговое финансирование, то теперь такой сценарий выглядит более проблематичным.
Если реализуется сценарий достаточно быстрого и масштабного (до 2 млн баррелей в сутки) сокращения добычи нефти в США, а пандемия коронавируса к лету пойдёт на спад, цены до конца года могут вернуться к уровням 50–60 долларов за бочку на волне восстановительного роста мировой экономики. Российские экспортёры нефти смогут отстоять большую часть своей доли рынка, а российское правительство – выполнить свои бюджетные обязательства благодаря девальвации рубля и использованию средств ФНБ.
Если, однако, борьба с коронавирусом затянется, а «блицкриг» саудитов на нефтяном рынке не удастся, противостояние между производителями может перейти в фазу «траншейной войны». В таком случае нефтяные цены надолго задержатся на уровнях около 30 долларов за бочку, а потери для всех сторон могут стать очень значительными.
Длительный период низких цен на нефть заставит Саудовскую Аравию сокращать социальные программы, что чревато взрывом недовольства в королевстве с молодым, многочисленным, и патерналистски настроенным населением. Худшего развития событий для правящих элит в момент возможного скорого перехода престола в королевстве в новые руки трудно представить. Ещё один риск для Саудовской Аравии – это быстрое исчерпание золотовалютных резервов, которые и так заметно уменьшились с 2014 года.
Россия во времена резкого снижения нефтяных цен в конце 2015 года продемонстрировала, как она будет бороться с кризисом, – путём масштабной девальвации рубля и использования резервов, накопленных в стабилизационном фонде, а также контрциклических государственных инвестиций и программ государственно-частного партнёрства. Но затяжной период низких цен на нефть, безусловно, отрицательно скажется на темпах роста ВВП, увеличит безработицу, а ослабление рубля приведёт к росту инфляции и обнищанию населения.
Наконец, в США низкие цены на нефть хотя и создадут проблемы для производителей, но принесут выгоды потребителям. Традиционно низкие цены на нефть однозначно расценивались как выгодные для американской экономики. Сейчас, когда страна превратилась в чистого экспортёра нефти, ситуация несколько изменилась. При снижении нефтяных цен и американским компаниям, и американским рабочим, занятым в отрасли, стало что терять. Но США является крупнейшим потребителем нефти и нефтепродуктов в мире, и для страны в целом низкие цены на нефть будут способствовать восстановлению экономического роста по завершению кризиса. Также и другие крупные потребители углеводородов, в первую очередь Китай, смогут перезапустить экономический рост.
Кризис рано или поздно закончится. По итогам нас ожидает масштабная «перезагрузка нефтяной матрицы» и появление новых победителей и проигравших. А вот уже следующая перезагрузка будет связана с переходом к безуглеродным технологиям в энергетике, и она уже не за горами. Этот вызов потребует от стран, зависящих от углеводородов, масштабной перестройки экономических моделей и реформ в энергетических секторах. Но это уже другая история.
