Международная политика, основанная на балансе сил, является наименее комфортной с точки зрения общественного восприятия. Она требует признания того, что мир является не больше чем интервалом между активными фазами силового противостояния, а достижение постоянного статуса вообще невозможно. О том, какой может быть история нового этапа в развитии международного порядка, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Помимо продолжающейся драмы пандемии коронавируса, эмоциональное состояние современных отношений между Россией и Китаем, с одной стороны, и США – с другой, является в наши дни основным информационным и событийным фоном международной политики. В течение нескольких недель интенсивность враждебных действий в отношении базовых интересов и ценностей противоположной стороны возросла многократно. Это касается и публичных обвинений в адрес друг друга, и шагов, направленных на взаимное ограничение силовых возможностей.
Россия достаточно решительно показала свою готовность к применению силы в серьёзном масштабе, если официальный Киев пойдёт на провокации и понадеется на помощь США. Китай проводил военные движения в районе Тайваня. Страны Запада вводили против России и Китая новые санкции и одновременно говорили о возможностях диалога. При этом никого, конечно, не могут успокоить почти повсеместные заявления о готовности налаживать отношения и даже происходящие встречи и общение лидеров. Мы понимаем, что, с точки зрения каждой из сторон, условием диалога всегда является уступка со стороны партнёра.
То, что именно сейчас события приобретают такой динамичный характер, и то, что главным источником этого динамизма становятся США и их провокационное поведение, вполне объяснимо. Та международная реальность, к которой все привыкли за последние тридцать лет, была основана на доминировании одной державы, которое не было авторитарным и поэтому создавало возможности для продолжения мировой политики в относительно приемлемой для всех форме. И вряд ли нам нужно удивляться тому, что разрушение этого порядка имеет своим следствием такой накал страстей и государственные решения, создающие у наблюдателей ощущение катастрофичности происходящего. Сейчас эрозия либерального мирового порядка – в основе которого было лидерство США практически во всех областях – дошла до той стадии, когда уничтожаются основные признаки уходящей эпохи.
Поэтому США всё ещё выступают с позиций наиболее значимого участника международного общения в условиях, когда восстановление их прежних позиций невозможно. Бесчисленные санкции в отношении России или Китая являются только подтверждением того, что вернуть лидерство для США – уже за пределами настоящей политики. Результатом таких хаотичных действий становится ещё большая дестабилизация международной политики и паралич институтов.
Можно бесконечно долго говорить о фундаментальных причинах такого развития событий и о том, как добиться стабилизации международного положения. Но в большинстве своём такие дискуссии основаны на гипотезе о возможности возвращения к реальности международной политики после завершения холодной войны. Однако пока это кажется несбыточным, и чем более очевидным это становится, тем более пугающе выглядит новая нормальность международных отношений.
Международная политика, основанная на балансе сил, действительно, является наименее комфортной с точки зрения общественного восприятия. Она требует признания того, что мир является не больше чем интервалом между активными фазами силового противостояния, а достижение постоянного статуса вообще невозможно. То есть отвергает всю систему межгосударственного взаимодействия, сложившуюся во второй половине XX века. Институты при таком международном порядке становятся не более чем инструментами решения частных задач и не могут претендовать на то, чтобы регулировать поведение государств. Военная сила и угроза её применения становятся постоянной частью международных отношений. Другими словами, мировая политика развивается «в тени войны», если пользоваться определением французского философа Раймона Арона. Это, согласимся, не очень привычная и удобная ситуация.
Именно поэтому в дискуссии всё чаще и всё более аргументировано возникают сопоставления текущей ситуации с положением дел в эпоху холодной войны 1948–1990 годов. Это совершенно не удивительно, поскольку именно эти события остаются наиболее близким историческим опытом масштабного силового противостояния великих держав. Да и с точки зрения восприятия общественным мнением и политиками достаточно сложно сделать убедительными те аналогии, которые отсылают нас к опыту двухсотлетней или трёхсотлетней давности. Никто из действующих политиков не жил в те времена, и поэтому они лишены возможности найти там отклик своим современным переживаниям. А по степени взаимной враждебности государств и их готовности создавать рискованные ситуации современная международная политика, действительно, напоминает большую часть второй половины XX века.
Вместе с тем с точки зрения науки о международных отношениях мы, конечно, не имеем права идти настолько простым путём и уравнивать новую реальность с периодом холодной войны. В первую очередь потому, что это был уникальный опыт, при котором силовое противостояние не просто дополнялось антагонизмом на этическом поле, а было во многом основано именно на этом антагонизме. СССР и страны Запада исповедовали разные представления о наиболее справедливом внутреннем устройстве государства, хотя во всём остальном их противостояние, действительно, имело империалистический характер.
Сейчас противоборствующие державы тоже исповедуют отличающиеся ценности. Но существующие между ними различия не являются ни в коем случае настолько экзистенциальными, как это было в период борьбы коммунистической и либеральной идеологий. Основное содержание идеологического фактора в современной международной политике связано с теми внутренними трансформациями, которые переживают западные общества и последствия которых выглядят пугающе с точки зрения традиционных социальных и гендерных отношений. Однако такие разногласия могут в будущем стать более серьёзными. И Россия, как наиболее исторически и цивилизационно близкая к Западу часть незападного мира, окажется в наиболее сложном и уязвимом положении.
Но пока дела выглядят на первый взгляд существенно проще. Россия и Китай, как и США, являются рыночными экономиками, и отличия между всеми тремя состоят только в формах государственного вмешательства в деятельность свободного рынка. Китай, конечно, провозглашает строительство социализма своей целью. Но эта официальная задача правительства КНР отражает видение идеала для себя, а не намерение распространить идеал повсеместно.
Мы начинаем писать историю нового этапа в развитии международного порядка. Холодная война, завершившаяся тридцать лет назад, оставила настолько глубокий след в сознании и структуре международной политической системы, что преодолеть её наследие не получается и сейчас. Однако современные процессы в отношениях великих держав оставляют надежду на то, что законы международной политики неизменны и всё постепенно вернётся в нормальное русло. Глобальная идеологическая конфронтация между двумя наиболее могущественными державами наконец станет частью исторического опыта, а на смену попыткам её воспроизвести придёт баланс сил в его классическом понимании – постоянно меняющийся, никогда не стабильный, но всё же представляющий собой единственный относительно продолжительный международный порядок.
