Уникальность и драматизм современного положения дел в международной политике состоит в том, что мы не можем рассчитывать на способность одного государства или группы достаточно могущественных стран играть в будущем роль лидера. А это означает, что нам сложно представить, кто и каким образом сможет заставить государства соблюдать правила поведения в своей внешней политике, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба, специально к XIX Ежегодному заседанию Международного дискуссионного клуба «Валдай».
Действительно, вопрос о том, почему индивидуумы, в нашем случае это государства, должны соблюдать правила, является наиболее фундаментальным в политической философии. И, несмотря на всё несовершенство силового метода, другого способа добиться этого даже в минимальных объёмах, кроме силы, человечество пока не изобрело.
На протяжении последних пятисот лет правила международного общения создавались в рамках узкого сообщества стран Запада – Европы, а с XX века к нему подключились США, которые и предоставляли силу, необходимую для соблюдения правил. Сначала это происходило через баланс силовых возможностей ведущих европейских государств, к которым с 1762 года присоединилась и Россия. После того как возникший в середине XVII века европейский международный порядок подвергся атаке со стороны революционной Франции, контроль над соблюдением правил стал делом узкой группы крупных империй. Они, во главе с Россией и Британией, одержали победу над Наполеоном и создали в 1815 году порядок, в центре которого было общее согласие относительно недопустимости революции в международных делах.
В конце XIX века политика стала глобальной, но европейские державы, включая Россию, всё ещё могли контролировать остальных посредством грубой силы и колоссального военно-промышленного превосходства. Драматические события 1914–1945 годов вывели на авансцену мировой политики США, ставших лидерами сообщества стран Запада на глобальном уровне. Были созданы международные институты, начиная с ООН, основной целью которых было сохранение монопольного положения Запада. Хотя это и потребовало появления формальных признаков справедливости в виде международного права или участия в высшем органе ООН – Совете безопасности (СБ) – России и Китая, имманентно враждебных интересам США И Европы.
Институциональная форма силового доминирования Запада стала последней, и сейчас главный вопрос состоит в том, можно ли будет сохранить форму при неизбежном исчезновении содержания и основной функции. Поэтому коллапс силовых позиций США и Европы в международной политике влечёт за собой не просто смену лидера, а пересмотр действующих на глобальном уровне институтов и правил. Другими словами, прекратит существование весь формальный международный порядок, возникший после Второй мировой войны (а в действительности – за несколько последних столетий).
В его основе находилась особая система прав и привилегий ограниченной группы великих держав, иллюзию справедливости которой создавали международные институты во главе с ООН. Именно эта система играла роль основного легитимизирующего принципа существующего мирового порядка, хотя на практике она часто подменялась способностью Запада оказывать решающее воздействие на мировые дела. Таким образом, распад международных политических институтов, весьма возможно, окажется следствием исчезновения их силовой основы, присутствие которой было неоспоримым на протяжении нескольких столетий. Мы в настоящее время наблюдаем разрушение как формальной, так и реальной основы международного порядка. По всей вероятности, этот процесс уже невозможно остановить.
Мы также не знаем, насколько внутреннее развитие Запада нуждается в том, чтобы осуществлять экспансию, как это было в предыдущие периоды. В том случае, если формирующиеся на Западе внутренние порядки будут, подобно революционной Франции, режиму большевиков или нацистской Германии, требовать не просто признания со стороны других, но распространения, будущее станет очень тревожным. Мы уже видим, что конфликт между ценностной экспансией Запада и основами внутренней легитимности в целом ряде стран становится основанием для обострения политических отношений.
Было бы, однако, ошибочно надеяться на то, что противостоящие Западу остальные великие и средние державы полностью едины между собой в понимании основ справедливости на внутригосударственном уровне. Даже если Россия, Индия, Китай или Бразилия сейчас демонстрируют общее понимание базовых принципов «должного» мирового порядка, это не означает, что они одинаково видят лучшее внутреннее устройство. Тем более это касается государств исламского мира и других крупных развивающихся стран. Их консервативные ценности часто конфликтуют с западными, но это не значит, что они могут образовать единство между собой.
Другими словами, новый международный порядок впервые не сможет иметь надёжную связь с внутренним порядком в ведущих державах, и это, действительно, качественное изменение по сравнению со всеми хорошо известными нам историческими эпохами. Такой феномен представляется очень важным, поскольку у нас нет опыта понимания того, как развиваются отношения между державами в таких условиях. Единственной сравнительно осязаемой основой для порядка становится грубая сила, но этого может оказаться недостаточно для того, чтобы навязываемые ей условия отношений оказались устойчивыми даже в краткосрочной перспективе.
Ещё одна уникальная особенность современной революционной ситуации состоит в том, что пересмотр международного порядка не осуществляется одной или несколькими державами – сейчас это стало делом мирового большинства. Страны, население которых составляет порядка 85 процентов жителей Земли, тем или иным образом не готовы больше жить в условиях, созданных без их непосредственного участия. Их революционные действия выражаются часто без прямого на то умысла и в зависимости от силовых возможностей конкретной державы.
То, что с точки зрения России или Ирана в отношениях с США является проявлением недостаточной решительности, для Казахстана или другой молодой суверенной страны может быть большим подвигом – ведь вся их социально-экономическая система создавалась под возможности либерального мирового порядка. Неустоявшиеся суверенные государства Африки или пространства бывшего СССР гораздо менее способны к тому, чтобы вести себя последовательно, чем процветающие монархии Персидского залива. Китай, хотя и является сейчас второй по степени могущества экономической державой, также понимает свои слабости. Но всё это не меняет наиболее важного – даже если разрушение существующего порядка происходит в форме мягкого саботажа, а не решительных военных акций, оно не просто отражает общее недовольство авторитаризмом Запада, но создаёт новый порядок, основные признаки которого пока являются неопределёнными.
В ближайшие годы большинство стран мира будет стремиться к тому, чтобы в своих эгоистических интересах максимально воспользоваться ослаблением силовой основы международной политики. Пока эти действия представляют собой конструктивный конфликт, поскольку объективно подрывают систему, основанную на фантастической несправедливости. Однако с ходом времени США, а тем более Европа, будут слабеть и замыкаться в себе, а Россия или Китай никогда не станут настолько сильны, чтобы занять их место. И в перспективе десяти-пятнадцати лет перед международным сообществом встанет проблема замены силовой монополии Запада новыми универсальными инструментами принуждения, природа и содержание которых нам пока неизвестны.
