Третий межкорейский саммит запомнится автору сочетанием небывалой пиар-волны и относительно скромных результатов, умело оттенённых глубоким символизмом в каждом элементе протокола. Было много улыбок и прекрасных, частично постановочных, фото. В конце концов, даже СМИ Республики Кореи проговорились о том, что два дня перед саммитом президент Мун потратил на его репетицию. Впрочем, и Ким Чен Ын был весел и даже шокировал часть южнокорейской аудитории вопиющим несоответствием сложившимся клише.
Конечно, южане первый раз проводили саммит «на своей половине демилитаризованной зоны». Однако экспертам стоит разбирать не столько то, кто с кем обнялся, сколько то, привели ли эти объятия к важным результатам.
Главное значение саммита в том, что он состоялся. Само мероприятие и прозвучавшие на нём заявления вызвали поддержку международного сообщества, так что олимпийское потепление может смело продолжаться ещё минимум два-три месяца. Но превратится ли тактическое потепление в стратегический курс – по-прежнему неясно.
Отражающую итоги саммита Пханмунчжомскую декларацию можно назвать историческим или прорывным документом только в том случае, если плохо помнить итоговые документы предыдущих саммитов. Судите сами:
Текст устремлен в будущее, в том смысле, что стороны «обязуются принимать меры для…», «стремиться к…» и «активно участвовать в…». Конкретики меньше, чем ожидалось.
С точки зрения режима снижения военной напряжённости – налицо определённый откат к тому уровню, который был между Севером и Югом в 2013–2015 годах, но это уже хорошо. Впрочем, первой проверкой отказа от враждебных действий будет реакция властей РК на очередную попытку консервативных некоммерческих гражданских организаций запустить на Север новую порцию листовок.
Однако из новых идей – только военный центр связи в Кэсоне. И переговоры на высоком уровне, и активизация контактов военных, и развитие мер доверия – всё это уже было. Даже действительно очень важная идея зоны мира на спорной морской границе (так называемой северной разграничительной линии) в Жёлтом море – уже была записана в итогах саммита-2007.
То же самое касается воссоединения железных дорог Юга и Севера, поскольку на деле речь идёт о восстановлении регулярного сообщения с Юга до северокорейского Кэсона – таковое было прекращено только в 2016 году, когда власти Юга закрыли тамошний совместный промышленный комплекс.
Острые темы были убраны из повестки во избежание срыва. Не обсуждались ни права человека в КНДР, ни экономическое сотрудничество. И даже тема денуклеаризации не нашла в итоговой декларации особого внимания: мораторий Ким специально объявил ранее (чтобы нельзя было сказать, что на него надавили или уговорили), так что лидеры Юга и Севера просто подтвердили единую цель объявления Корейского полуострова безъядерной зоной.
Специального документа, подводящего итог Корейской войны, тоже не подписали. Таковой решено подписать позже (ориентировочно – до конца 2018 года), организовав для этого трёхсторонний саммит с участием США или четырёхсторонний – с участием США и Китая.
Развитие культурных обменов и возобновление встреч разделённых семей – вещь хорошая, но значение её или церемониальное, или затрагивает небольшую группу родственников.
Конечно, надо учитывать и то, что возможности для прорыва были очень сильно ограничены. Политическое движение между Севером и Югом сдерживается необходимостью соблюдать нерушимость союза РК и США. Если Сеул начнёт вести себя слишком своенравно, у Соединённых Штатов хватит рычагов влияния, в первую очередь – экономических, чтобы жёстко его осадить. Собственно, именно поэтому Мун отрабатывает тему денуклеаризации, позиционирует межкорейский саммит как ступеньку к саммиту Кима и Трампа, предлагает дать президенту США Нобелевскую премию мира (ибо это его мудрые санкции подтолкнули Север к сотрудничеству) и вообще представляет Сеул главным посредником между Пхеньяном и Вашингтоном, организатором их сближения.
Экономическое сотрудничество не менее жёстко ограничено существующим режимом санкций. Конечно, если Северная Корея в течение долгого времени будет соблюдать взятый на себя мораторий, его можно будет попробовать смягчить – но тут ключевое слово «попробовать».
На дальнейший ход межкорейского сближения могут повлиять следующие факторы:
Внутриполитическая обстановка на Юге. Мун Чжэ Ин во многом «выжимал» межкорейскую повестку в преддверии выборов в местные органы власти, которые состоятся 13 июня. Так как Мун – не столько демократ, сколько популист, не исключено, что после этой даты активность на межкорейском направлении существенно снизится.
Судьба ядерной сделки США и Ирана. Если Трамп её разорвёт, Северная Корея получит очередной урок того, что в современном мире гарантии могут не работать, а соглашения не стоят бумаги, на которой они написаны. Копилка не доверяющих Соединённым Штатам пополнится очередным аргументом.
Обострение американо-китайских отношений, связанное не только с торговыми войнами, но и с тем, что Вашингтон отходит от политики «одного Китая». Если визит нового советника по национальной безопасности Болтона на Тайвань состоится, это может вызвать серьёзные пертурбации в треугольнике «Вашингтон – Пекин – Пхеньян».
Наконец, неочевидно, состоится ли саммит Кима и Трампа, а если и состоится, сумеют ли стороны не только поговорить, но и договориться. Если Трамп, как обещал, «встанет и уйдёт», нас может ждать новый виток обострения, потому что нелюбители Пхеньяна смогут смело заявить: «Мы были готовы к диалогу, но раз они отказались капитулировать, нам ничего не остаётся, кроме как перейти к плану «Б» – от слова «бомба».
Прорыв наступит, если указанные события пройдут без происшествий и осенью 2018 года лидер Южной Кореи сумеет провести в Пхеньяне следующий саммит с более определённым итогом.