Хотя идеи популизма и продолжают завораживать значительные слои избирателей как в США, так и в Западной Европе, неясно, сумеют ли политические руководители государств обеспечить все те блага, которые, по замыслу, должна была бы принести политика экономического национализма.
Перед правящими неолиберальными элитами встали новые серьёзные вызовы, ознаменовавшиеся избранием Дональда Трампа, выходом Соединённого Королевства из состава ЕС и растущей популярностью популистских партий во Франции, Греции, Голландии, Венгрии и Польше. Получившие название «популистских», эти социальные движения обещают избирателям выбор, но нам по-прежнему неясно, каким политическим курсом они намерены следовать.
Напрашиваются параллели с Европой в период после Первой мировой войны, когда Джон Мейнард Кейнс заявил: «Прогнивший международный, но по сути индивидуалистический капитализм, в руках которого мы оказались после войны, не имеет успеха. Он не умён … и не обеспечивает поступления товаров. Короче говоря, он нам не нравится, и мы начинаем его презирать. Но, размышляя о том, чем бы его заменить, мы приходим в большое замешательство» («Национальная самодостаточность», 1933).
Хотя современные протестные движения во многих отношениях отличаются друг от друга, все они имеют одинаковое мнение по ряду важных политических и экономических вопросов. Во-первых, это осуждение экономической политики, которую до сих пор проводят находящиеся у власти крупные политические партии. Во-вторых, это критика в отношении того, что экономический механизм и политический процесс привели к поляризации общества. В-третьих, это утверждение, что электоральная демократия произвела олигархический блок безответственных элит, которые использовали неолиберализм для узаконивания своих собственных интересов.
Скептицизм по поводу глобального экономического порядка
Эти пороки породили два политических вызова. Во-первых, скептицизм относительно выгод глобального порядка. Государственные мужи на Западе поголовно разделяют образ мышления, который можно охарактеризовать как глобальный неолиберализм. На деле глобальный неолиберализм означает свободное движение рабочей силы, капиталов, товаров и услуг между странами. Кому, как и где производить товары и услуги, решает рынок. Глобальный рынок должен обеспечить эффективное использование ресурсов, направляя капиталы и рабочую силу туда, где они могут быть употреблены наилучшим образом.
Однако результаты деятельности глобализованных рынков не способствуют устранению многих несоответствий и тем самым подпитывают рост движений, выступающих против нынешних властей предержащих. Капиталовложения не обеспечивают социального развития там, где оно более всего необходимо. Как указывал Кейнс, рынок не содействует наилучшему использованию рабочей силы. Несмотря на сокращение бедности в мировом масштабе, всё больше исследователей – от экономиста Томаса Пикетти до главы МВФ Кристин Лагард – убеждены в том, что социальное неравенство выросло до такой степени, что уже является причиной замедления экономического роста. Разрыв между богатыми и бедными расширяется в развитых странах.
В США появился яркий лидер, Дональд Трамп, осудивший социальные и политические пороки страны, где 7,5 миллионов граждан постоянно ищут работу, многие города пребывают в запустении, растёт бытовая преступность и так далее. Об уровне нищеты можно судить хотя бы по тому, что талоны на питание в рамках Программы льготной покупки продуктов получают свыше 43 миллионов американцев.
И это в одной из самых богатых, по описанию Трампа, стран мира! Конечно, не следует приписывать все эти недостатки «глобализации». Однако ясно, что действие рыночных механизмов не привело к установлению желаемого экономического равновесия. Рынок порождает рецидивы экономической и финансовой нестабильности и – даже в богатых странах – стойкие коллективные формы бедности.
Разочарование масс отражается в опросах общественного мнения. Исследование, проведённое в 28 странах – членах ЕС в 2017 году, свидетельствует о том, что 86 процентов респондентов считают, что «имущественное расслоение в [нашей] стране» либо «очень значительное», либо «значительное». (1000 респондентов в каждой стране – члене ЕС; опрос проводился с 10 апреля по 31 мая 2017 года). Отвечая на вопрос: «Как вы полагаете, глобализация и формирование глобальной экономики – это в целом хорошо или плохо для вашей страны?», влияние глобальной экономики как «хорошее» оценило менее половины населения в 15 странах из 28 (Великобритания, Испания, Португалия, Хорватия, Словакия, Словения, Австрия, Италия, Венгрия, Бельгия, Чешская республика, Кипр, Франция, Латвия и Греция). С утверждением же, что «компании должны переносить своё производство туда, где они смогут найти самую дешёвую рабочую силу, даже если это является причиной потери рабочих мест в вашей стране», не согласились в целом 79 процентов опрошенных.
Государственное управление и координация
Вторая задача, стоящая перед популистскими движениями, заключается в том, чтобы переключить экономический механизм с координации деятельности на глобальном рынке на обеспечение государственного управления. Обычно в качестве аргумента приводится тезис о том, что проблема неограниченного движения капитала, рабочей силы, товаров и услуг будет решена на основе законов «сравнительного преимущества». Если страны производят то, что они умеют делать лучше других, и затем обменивают свои товары на товары соседей, то тем самым достигается оптимальный уровень производства. Рабочая сила и капитал направятся туда, где возможно получение наибольшей выгоды.
Но законы сравнительного преимущества укрепляют скорее нынешнее распределение ресурсов, нежели «естественное» разделение между странами или регионами. Это не обеспечивает автоматического притока капиталовложений и переобучения кадров, то есть условий, необходимых отсталым и деградирующим регионам для создания новых форм производств. Путь решения этой проблемы, предлагаемый неолиберализмом, подразумевает исход населения, которое убеждают «брать от мира всё, что оно заслуживает». Но это чревато кумулятивным эффектом: сильные в экономическом отношении регионы становятся сильнее, а слабые слабее. Москва и Лондон обогащаются, а Иваново и Вентспилс нищают. В мировом масштабе бедные безработные в поисках работы мигрируют из Африки даже в ослабевающие регионы ЕС вроде Греции, тем самым только отбрасывая их назад и усугубляя кризис.
Но какова альтернатива? Если координация рыночной деятельности приводит сначала к быстрому экономическому подъёму, а потом к депрессии, к обогащению одних и обеднению других, то одной из альтернатив является режим административной координации. Проблемы не разрешить, оставаясь в рамках существующей глобальной неолиберальной модели. Более того, ввиду отсутствия демократических учреждений, способных обеспечить необходимую координацию в мировом масштабе, остаются лишь государственные структуры управления. Как-никак государство является единственным институтом, обладающим легитимностью, а порой (хотя и не всегда) и экономическими возможностями для обеспечения развития на системной основе и в долгосрочной перспективе.
Экономический национализм
Суть вышеописанных политических событий состоит в том, что ими движет доктрина экономического национализма – совокупность умонастроений и политических мер, направленных на первоочередное развитие отечественной (национальной) экономики. Теория экономического национализма основывается на предположении о том, что у людей, составляющих нацию, заключённую в географические границы государства, имеется общая заинтересованность, которая сильнее классовых и социальных различий и обладает преимуществом перед связями отечественных и иностранных акторов. Важнейшим постулатом этой доктрины является требование о том, что результаты хозяйственной деятельности должны определяться национальной социокультурной самобытностью. Перед экономическим национализмом стоит задача защиты отраслей отечественной промышленности и национальной культуры от влияния иностранцев.
Каких-либо особых политических мер или установлений, в которых однозначно воплощалась бы суть «экономического национализма», не существует. Экономический национализм – это оболочка, внутри которой способны уживаться разные направления философии экономического развития. Интересы национального государства можно обслуживать, применяя различные политические установки, в том числе «консерватизм одной нации», автократический корпоративизм, социалистическое планирование и принципы социал-демократической смешанной экономики. Государство охраняет и помогает тем, кто заинтересован в развитии отечественной экономики. Для достижения своих целей государство применяет законы – тарифы и меры налоговой политики, – посредством которых оказывает влияние на направление торговой деятельности. Осуществляется и прямой контроль, чему способствует собственность на активы и/или выработка условий для деятельности частного капитала и рыночных механизмов.
Последствия глобализации
Глобалистская неолиберальная экономика воздвигла множество препятствий, мешающих правительствам стран проводить политику экономического национализма. Страны связаны международными торговыми соглашениями с организациями типа ВТО и международными соглашениями с посредниками вроде МВФ. Эти организации обеспечивают поддержание неолиберальных условий, при которых исключается как государственная собственность, так и оказание предпочтения отечественным компаниям при распределении контрактов.
Осознание могущества глобальных ограничений подобного рода внушило некоторым писателям, одним из которых является Сэм Прайк, пессимистическую мысль о полной невозможности осуществления политики экономического национализма в XXI столетии. Выравнивание тарифов через ВТО произвело качественную перемену в условиях географической мобильности факторов производства, а свобода передвижения капитала способствовала значительному росту количества слияний и поглощений. Значительно выросли размер и значение транснациональных компаний. Но хотя транснациональные корпорации и не приписаны к какой-то одной определённой стране, владеют ими западные гегемонистские компании, объединённые в структуру, известную как «Большая семёрка» (G7).
Национальные законы, защищающие права отечественной рабочей силы (путём установления минимального уровня заработной платы и предоставления гарантий трудоустройства) способствуют повышению затрат на оплату труда. Как следствие, корпорации начинают искать «обходные пути», а транснациональные компании переносят производство из страны своего происхождения за границу. В результате создаётся ситуация, при которой отечественные компании и их владельцы богатеют на прибыли и отчислениях, получаемых из-за рубежа, а их бывшие работники становятся безработными, поскольку дававшая им работу компания вывела своё производство за пределы страны. В соглашениях, существующих в рамках ВТО, не оговариваются ставки заработной платы. Свободное передвижение рабочей силы играет на руку капиталу, препятствуя повышению затрат на оплату труда. Ради удержания или привлечения компаний национальным правительствам приходится предоставлять иностранным корпорациям финансовые гарантии. В таких случаях экономический национализм, стараясь охранять отечественную экономику, в то же время, по иронии судьбы, способствует обогащению транснациональных компаний и их иностранных владельцев.
Проблематичность экономического национализма
Хотя идеи популизма и продолжают завораживать значительные слои избирателей как в США, так и в Западной Европе, неясно, сумеют ли политические руководители государств обеспечить все те блага, которые, по замыслу, должна была бы принести политика экономического национализма. Однако даже политическая элита США во главе с Дональдом Трампом не является независимым актором, а составляет органическую часть делового сообщества. Администрация старается помогать американскому бизнесу и одновременно стремится сохранить на нынешнем уровне, а то и усилить, поддержку Дональда Трампа со стороны избирателей.
Правительства имеют возможность налагать штрафные санкции на импортёров, а экспортёрам предоставлять обширные налоговые льготы. Но власть администрации ограничена политическими, конституционными и экономическими рамками. Даже если правительствам и удаётся переместить цепочки поставок на территорию своих стран, всё-таки следует признать, что дни, когда в производстве имелись целые армии высокооплачиваемых квалифицированных и среднеквалифицированных рабочих, давно прошли и никогда уже не вернутся. Природа производства изменилась коренным образом. Нынешнее производство характеризуется высоким уровнем механизации, а с внедрением робототехники и иных автоматизированных технологий значительно сократилась численность рабочих мест и номенклатура рабочих профессий. С 1975 по 1990 годы доля промышленных рабочих в 500 крупнейших американских производственных компаниях сократилась с 17 до менее 10 процентов. Кроме того, американские активы скупались иностранцами: в 1977 году не-американцы владели только 3,5 процентами производств (в ценностном измерении), а уже к 1990 году эта цифра увеличилась до 11 процентов.
Изменения в технологии производства
Большой проблемой для сторонников экономического национализма, в особенности для тех, кто занят в таких технически сложных отраслях промышленности вроде самолётостроения и автомобилестроения, является трансграничный характер цепочек поставок и снабжения. Например, мексиканский экспорт в США на 40 процентов состоит из американских компонентов. Даже простейшие изделия вроде пристяжных ремней изготовляются по следующей схеме: мексиканский нейлон экспортируется в Канаду, где он проходит стадию плетения, после чего продукт возвращается в Мексику для раскроя и установки на экспортируемые (в США) транспортные средства. Для постройки «Дримлайнера» корпорации «Боинг» требуются буквально тысячи импортных деталей, включая не только двигатели, но также конструкторские разработки и прочие высокотехнологичные услуги. Некоторые из этих производств можно было бы репатриировать в США. Но далеко не все.
Ещё более важно то, что обрабатывающая промышленность претерпела значительные изменения в технологии производства, а также в характере и структуре рабочей силы. На протяжении долгого времени работники в массовом порядке переходили из промышленности в отрасль услуг. С 1980 по 2010 год доля промышленных рабочих в США сократилась с 31 до 17 процентов. Если сравнивать с Россией, то здесь происходили аналогичные процессы: с 1990 по 2014 год доля индустриальной рабочей силы сократилась с 40 до 28 процентов, но даже и такая численность рабочего класса представляется вполне внушительной.
Экономист Сергей Бодрунов, безусловно, прав, утверждая, что «возвращение» промышленного производства в «родные» страны происхождения принесёт последним пользу и будет способствовать созданию новых рабочих мест. Но промышленное производство не воссоздаст условия, которые в послевоенный период обеспечивали в США существование зажиточного рабочего класса, а в России – полную занятость населения. Уровень оплаты труда в промышленности (у работающих) упал по сравнению с тем, что предлагают в индустрии услуг, а многие, прежде высоко оплачиваемые, виды ручного труда попросту исчезли под натиском механизации.
Желающим порадеть «национальным» интересам на территории национальных государств придётся серьёзно скорректировать свои планы ввиду транснационального характера немалого числа корпораций. Покровительствуя компаниям, работающим в США, и наказывая иностранные фирмы-импортёры посредством мер тарифной и налоговой политики, правительство сможет, конечно, поднять уровень занятости среди американцев, но одновременно сыграет на руку иностранным фирмам, имеющим производства на территории Америки.
В отношении одного из главных тезисов теории экономического национализма – о том, что все члены нации (страны) объединены общим интересом – можно сделать три существенные оговорки. Во-первых, не все граждане капиталистических стран получают одинаковую выгоду от политики экономического национализма. Классовая структура общества порождает значительное неравенство, так как уровень квалификации, род, характер занятий и объём находящихся в собственности активов у всех разные. Во-вторых, производство и сфера услуг находятся в зависимости от структур международного характера, которые нечем заменить. Можно, конечно, создать аналогичные национальные структуры, но это потребует огромных расходов. В статье о национальной самодостаточности Мейнард Кейнс утверждал, что всё-таки стоит заплатить и такую цену, но вряд ли на это согласятся компании, работающие на прибыль. В-третьих, транснациональные компании, переместившиеся в другие страны, приносят пользу не только принимающей стране, но и своей собственной за счёт репатриации прибыли.
Ещё один политический порок корпоративного государства, в котором предприятия работают ради приобретения прибыли, состоит в том, что в случае неудачи предприятия все риски примет на себя государство, а в случае успеха всю прибыль прикарманит частный сектор. Иные, более социалистические по своей природе, разновидности экономического национализма ещё не появились. Но многих из таких неприятностей можно было бы избежать, если бы экономическая деятельность координировалась на основе принципов планирования и увеличения общественного благосостояния.
