Клуб «Валдай»

На этот суверенитет как на принципиально неограничиваемое полномочие

делать то, чего положение дел требует в интересах государственной безопасности,

без оглядки на будто бы препятствующий этому конституционный порядок,

ссылалась королевская власть Реставрации.

Шмитт К. «Диктатура»

Будущее «воскресшего модерна» (или «неомодерна»?), в котором мир вдруг оказался в ходе пандемии, будет зависеть, прежде всего, от того, насколько долго национальным государствам придётся бороться с коронавирусом в одиночку и каких успехов они смогут в этом добиться. Неслучайно в Европе уже звучат сравнения значения пандемии со Второй мировой войной, а это означает, вероятно, что после окончания пандемии Европе потребуются новая Ялта и новые договорённости о том, какой будет жизнь «после»., пишет Елена Алексеенкова, старший научный сотрудник, руководитель Центра итальянских исследований Института Европы РАН, доцент НИУ ВШЭ.

История пандемии коронавируса на долгие годы станет предметом тщательного изучения и анализа для вирусологов, экономистов, финансистов, международников, социологов. Однако, пожалуй, не меньший интерес она представляет и для политических философов и политологов-теоретиков, с каждым днём обнаруживающих всё больше признаков того, как из далёкого прошлого на наше постмодернистское настоящее наступает, казалось бы, давно похороненный развитым демократическим миром призрак модерна вместе со всеми его атрибутами: жёстко охраняемыми государственными границами, разделением людей на «своих» и «чужих», восстановлением приоритета национального суверенитета над международными обязательствами.

«Корона» становится подтверждением того, в чём весь мир боялся признаться уже несколько лет: глобальных ответов на глобальные вызовы нет. А национальные государства меж тем за годы иллюзий о том, что значительную часть ответственности можно перенести на наднациональные или глобальные структуры, во многом утратили способность суверенно, а главное – эффективно, гарантировать своим гражданам безопасность.

Уже написано довольно много алармистских статей на тему того, что Европейский союз – пример самой глубокой в мире наднациональной интеграции – не смог консолидированно ответить на пандемию. Не разделяя крайних точек зрения, хотелось бы отметить несколько факторов, которые определённо будут иметь значение для будущего Союза, да и для всего мира, который вместо того, чтобы дать глобальный постмодернистский ответ на глобальный вызов, возвращается в мир модерна, а местами и дремучего домодерна.

Первое. ЕС, очевидно, ждёт новый виток кризиса доверия к наднациональным институтам. На фоне стремительно развивающейся пандемии мы наблюдаем, как в ЕС – эпицентре постмодерна – начинают сбываться самые страшные сны Ангелы Меркель и Эммануэля Макрона: действие единой Шенгенской зоны приостановлено, прекращена всякая миграция внутри и извне Союза, на фоне введённого чрезвычайного положения национальные государства принимают суверенные решения на основании оценки собственных правительств о целесообразности ограничительных мер. А меж тем эти меры касаются самой сути суверенитета индивида в демократическом государстве – права на свободу передвижения, права на труд, на охрану здоровья и безопасность. И вводят все эти ограничения не главные «суверенисты» Европы – Маттео Сальвини, Марин Ле Пен или Виктор Орбан, – как это снилось в страшных снах последние несколько лет, а все: и Макрон, и Меркель, и Орбан, и далее везде. Страны ЕС делят граждан на «своих» и «чужих», позволяя своим вернуться, а чужим запрещая въезжать. На фоне пандемии, которая является, безусловно, глобальным вызовом, даже самым продвинутым государствам Союза не приходит в голову предоставить возможность получать лечение всем гражданам ЕС вне зависимости от места их пребывания и заболевания. Приоритет национальной идентичности вдруг снова заслонил собой общеевропейскую солидарность. И несмотря на попытки Урсулы фон дер Ляейн уверить итальянцев, что “L’Italia non e` sola”, для многих итальянцев сегодня эти слова имеют не большую ценность, чем солидарность в сфере миграции, обещанная предыдущим главой Еврокомиссии с 2015 года. И от этого лишь возрастает признательность другому итальянскому партнёру, с которым в марте 2019 года вопреки всем наставлениям Брюсселя было подписано соглашение о сотрудничестве, – Китаю, направившему на Апеннины уже два борта с медикаментами и группу медиков. А местами модерный национализм уступает место даже домодерной местечковой идентичности, жертвой которой становятся «другие» внутри своей же страны – либо возвращающиеся из-за границы, как это было на Украине, либо северяне, не очень тепло встреченные на юге Италии.

Второй момент, имеющий принципиальное значение, это отношения индивида и государства, кардинально поменявшиеся в условиях «чрезвычайного положения». Речь в данном случае идёт не только о государствах ЕС, но в них как в развитых либеральных демократиях данные изменения ощущаются наиболее остро. Повсеместное введение «чрезвычайного положения» не может не вызывать в памяти классические работы по политической теории, где это состояние государства и общества рассматривается наиболее подробно. В частности, всплывают в памяти ключевые положения «Диктатуры» Карла Шмитта, в которой он пристально изучает вопрос осуществления «чрезвычайной власти». Классик различал «правовым способом упорядоченное, то есть ограниченное осуществление суверенитета» и «всё время скрыто наличествующую, в принципе неограниченную субстанцию всевластия государства», которая «если и налагала на себя ограничения в силу обычного законодательства, то эти ограничения касались как раз того, что она считала нормальным состоянием». А в ненормальном состоянии, или, как Шмитт его ещё называет, «осадном положении», суверенитет проявляется как «принципиально не ограничиваемое полномочие делать то, чего положение дел требует в интересах государственной безопасности». Однако столь широкие полномочия требуют и чрезвычайно высокого уровня доверия к власти со стороны граждан. Очевидно, что в либеральных демократиях «принципиально не ограничиваемые полномочия властей» воспринимаются наиболее остро. И это второй вызов, на который государствам ЕС, очевидно, придётся найти ответ по окончании эпидемии.

На примере многочисленных комментариев в социальных сетях мы сегодня можем наблюдать, что далеко не все граждане стран, вводящих на своей территории «чрезвычайное положение» и жёсткий карантин, считают легитимным введение столь радикальных мер, которые к тому же крайне негативно сказываются на экономике и ещё скажутся и впредь на их, граждан, экономическом благополучии. Так, например, в Италии за неделю с 11 по 18 марта было зафиксировано 52 тысячи случаев нарушения карантина. И когда пандемия, наконец, закончится, соотношение доверия граждан к действиям правительства, их личных потерь и эффективности предпринятых мер будет, безусловно, пересмотрено и, возможно, не в пользу многих действующих правительств.

Сегодня повседневная жизнь для жителей многих стран сведена к понятию “bare life” (дословно «голая жизнь»), о котором много писал Джорджо Агамбен: к состоянию, когда многочисленные ограничения существенно сокращают права граждан, а суверен тем самым резко вторгается в приватную сферу индивида. Многие в настоящий момент готовы это терпеть, поскольку чувствуют угрозу своей жизни, и общественный запрос на жёсткие меры кажется вполне оправданным. Тем более что перед глазами пример недемократического Китая, довольно быстро победившего вирус. И в этих условиях перед государством возникает на первый взгляд неочевидная дилемма: с одной стороны, если наиболее жёсткие меры продемонстрируют эффективность, то это может стать фактором легитимации сторонников «жёсткой руки». Безусловно, в каких-то странах это будет аргумент в пользу крайне правых и «суверенистов», которые традиционно выступают за «сильное государство». С другой стороны, боязнь действовать жёстко может повлечь обвинения в бездействии и в итоге опять-таки сыграть в пользу правых. Готовность терпеть непрозрачность «тёмного колодца власти», когда решения принимаются быстро, на основании недоступной гражданам информации и узкой группой лиц, может кому-то показаться «разумной» ценой за собственную безопасность. Победителей, как известно, не судят, а значит, и с политических элит, победивших эпидемию, вряд ли спросят, насколько демократичным способом они этого добились.

Однако главная ловушка заключается в том, насколько эффективно современное национальное государство способно гарантировать безопасность своим гражданам? Может ли оно так же хорошо функционировать в режиме «чрезвычайной власти» как государство модерна? Или же оно уже в значительной мере утратило навыки контроля, столь необходимого в чрезвычайной ситуации, и не готово нести трансакционные и ресурсные издержки по реализации этого контроля?

Глядя на то, как отчаянно некоторые из них пытаются уговорить собственное население соблюдать карантин, на половинчатые решения в вопросах ограничения авиасообщения или закрытия границ, на неспособность обосновать принципы тестирования на коронавирус и наладить производство и поставку предметов первой необходимости, на нехватку койко-мест и неспособность их быстро развернуть, складывается впечатление, что некоторые современные государства давно уже утратили навыки быстрой мобилизации внутренних ресурсов. Однако ещё более быстрая мобилизация им понадобится, чтобы вывести свои страны из экономического пике после окончания эпидемии...

В-третьих, текущий кризис обостряет проблему глобального позиционирования ЕС. Может ли Союз предлагать миру общие ответы на глобальные вызовы, если он продемонстрирует неконкурентоспособность по сравнению со своими же государствами-членами? Или, возможно, данная пандемия обнаружит миру всю хрупкость постмодерна и заставит признать, что у глобальных вызовов нет глобального ответа? Что мир рассыпался на множество зеркальных осколков, каждый из которых отражает теперь свою часть реальности? Что структуры модерна, и национальное государство в частности, на сегодняшний день проявляют больше эффективности в обеспечении безопасности граждан, чем структуры постмодерна – наднациональные и глобальные организации? Сможет ли наднациональная интеграция предложить национальным государствам эффективное решение по восстановлению экономических связей после окончания пандемии? Представляется, что будущее этого «воскресшего модерна» (или «неомодерна»?) будет зависеть от многих факторов, и для начала от того, насколько долго национальным государствам придётся бороться с пандемией в одиночку и каких успехов они смогут в этом добиться. Неслучайно в Европе уже звучат сравнения значения пандемии со Второй мировой войной, а это означает, вероятно, что после окончания пандемии Европе потребуются новая Ялта и новые договорённости о том, какой будет жизнь «после».