Проблема изменения климата в последние годы стала центральной политической темой на Западе. Однако ее идеологизация препятствует как пониманию сложности и неоднозначности данного вопроса, так и тому факту, что в научном сообществе нет единого мнения по вопросу влияния человека на климатическую динамику, пишет экономист Александр Зотин.
К середине зимы 2022 года Европа пришла в состоянии энергетического кризиса. О его непосредственных причинах уже было сказано много (прохладная зима прошлого сезона, спрос на СПГ со стороны стран Восточной Азии, ранний сезонный рост цен, заполняемость газовых хранилищ, постковидное восстановление экономики и т.д.). Но все эти причины меркнут в сравнении с главной, а именно структурной перестройкой энергетического баланса европейских экономик, идущего в последние 10–20 лет (и чуть позднее стартовавшего в других развитых странах).
Данная трансформация является прямым следствием господствующей сейчас в Европе «зелёной» идеологии, ставящей во главу угла крестовый поход против изменения климата Земли, прежде всего за счет сокращения выброса парниковых газов в атмосферу. Решением данной проблемы «зелёная» идеология видит отказ от традиционной энергетики, базирующейся на углеводородах, и переход к возобновляемым источникам энергии (ВИЭ), прежде всего на основе ветра и солнца.
Однако столь ли обоснована современная «зелёная» идеология? Столь ли однозначно и непоколебимо современное научное понимание климатических процессов, чтобы полностью диктовать политическую и экономическую повестку в стиле госплановских «пятилеток», только уже на новый лад – «Сократим выбросы СО2 к такой-то дате!». Для более глубокого понимания научной обоснованности климатической повестки необходимо ответить на два вопроса: насколько мы можем быть уверены в сохранении текущего тренда на потепление глобального климата и насколько важен антропогенный фактор в изменении климата?
На самом деле мы не знаем, каким будет климат Земли через несколько десятков лет. Выводы докладов IPCC (The Intergovernmental Panel on Climate Change, Межправительственная группа экспертов по изменению климата –наиболее авторитетный и часто цитируемый источник по данному вопросу) базируются на математических моделях, носящих вероятностный характер. Проще говоря, модели по определению неполны и могут содержать как верные, так и неверные предпосылки. В итоге это может приводить к неточным прогнозам.
В последние годы доклады IPCC стали всё более и более политизированными. В докладах сейчас содержатся специальные резюме для «лиц, принимающих решения», в которых информация подается в адаптированном для непрофессионалов виде, а значит, в той или иной степени искажённой. В сами же доклады под четыре тысячи страниц и политики, и журналисты вряд ли даже заглядывают. А в то же время к методологии алармистских моделей IPCC есть масса вопросов со стороны независимых от данной организации ученых.
Так, известный американский физик (в 1990-е на русский была переведена его книга «Вычислительная физика», посвящённая компьютерному моделированию физических систем), заместитель директора научного департамента министерства энергетики США при администрации Барака Обамы, Стивен Кунин, в своей недавней книге Unsettled: What Climate Science Tells Us, What It Doesn't, and Why It Matters указывает, что климатические модели IPCC недоучитывают (или учитывают не на основании измеренных физических параметров, а предположений) массу важнейших климатических параметров. Например, циркуляцию облаков или охлаждающий эффект антропогенного выброса аэрозолей в атмосферу. При этом масштабы влияния целого комплекса положительных и отрицательных обратных связей в климатической системе также носят предположительный характер (например, влияние роста концентрации СО2 на концентрацию водяного пара в атмосфере и влияние последнего на парниковый эффект). Соответственно, модели могут на базе ложных исходных данных выдавать ложные же выводы (собственно, авторы последнего доклада IPCC Assessment Report 6 сами признают проблему с облаками, но пишут об этом не в разделе для «лиц, принимающих решения»).
При этом важно понимать, что ошибки в моделировании сложнейших и до конца не изученных процессов, таких как тот же климат Земли, или других комплексных процессов, например в области социологии или экономики, – вполне естественная вещь для науки. К сожалению, ни современные политики, ни журналисты не понимают в должной мере методологические ограничения научного метода. Там, где модели выдают распределение вероятностей, они хотят видеть четкие и однозначные ответы. Но их нет, а возможно, и не может быть в принципе. Печально, что современный западный научный истеблишмент в основном подыгрывает этому не вполне корректному подходу. Тот же Кунин указывает на различные способы «тюнингования» ансамблей климатических моделей и тем более, интерпретации их результатов под наиболее впечатляющий для «лиц, принимающих решения», вид. В общем, имеет место доминирование идеологического убеждения над научным информированием.
В нашей ситуации, видимо, стоит объективно пересмотреть вероятность реализации прогнозов изменения климата и, возможно, провести независимый научный анализ результатов деятельности IPCC.
Ответ на второй вопрос – насколько важен антропогенный фактор в изменении климата? – тесно связан логически с ответом на первый. Здесь действительно существует консенсус ученых, что за более чем сотню последних лет концентрация СО2 и других парниковых газов в атмосфере росла и что этот рост во многом вызван антропогенным фактором (как отмечает Кунин, спорить с этим контрпродуктивно, так как данный факт проверятся пятью независимыми друг от друга способами).
Но вот в дальнейших выводах из данного факта консенсуса нет. Не факт, что рост СО2 приводит к сколь-нибудь значимому потеплению. За него могут быть ответственны другие, не связанные с человеческой деятельностью, факторы. Например, с 1940 года по 1970 год глобальная температура не росла, несмотря на то что СО2 и другие парниковые газы продолжали накапливаться в атмосфере.
Увы, наше понимание, видимо, далеко от необходимой точности. Какие-то относительно краткосрочные циклы в климате ученые более-менее понимают, вроде того же колебания температуры поверхности Тихого океана Эль Ниньо/Ла Нинья (скорее всего аномальное потепление в 1998 и 2016 годах было вызвано именно сильным Эль Ниньо). Но более долгосрочные осцилляции, вроде Тихоокеанского десятилетнего колебания, Атлантического многодекадного колебания (60–80-летние циклы изменения температуры океана), изучены совсем плохо и столь же плохо отражаются в математических моделях. А таких вот циклических процессов в климатической системе десятки, если не сотни. И это только те, о которых мы знаем.
Очень важно, что в моделях одним из основных параметров является так называемая равновесная чувствительность климата к выбросам СО2 и других парниковых газов (ECS – equilibrium climate sensitivity). Грубо говоря, ECS – это то, насколько потеплеет климат в случае удвоения концентрации парниковых газов в атмосфере. Проблема заключается в том, что сами по себе парниковые газы ответственны лишь за меньшую долю общего результата потепления. Большая же часть вызвана процессами положительной обратной связи, в которых рост концентрации парниковых газов приводит к росту концентрации водяного пара, а последний в свою очередь потенциирует ещё более существенный парниковый эффект. Условно говоря, сам СО2 и другие парниковые газы могут быть ответственны за треть всего потепления, а за остальные две трети – водяной пар.
Но тут возникает очень существенная проблема. Дело в том, что образующиеся из пара облака играют крайне сложную роль в энергетическом балансе Земли. В зависимости от высоты и конфигурации они способствуют и потеплению климата (за счёт парникового эффекта), и охлаждению (за счёт отражения солнечной радиации из-за эффекта альбедо). При этом данные эффекты очень плохо считаются в моделях, так как формирование облаков – локальный эффект, не соответствующий разрешению моделей (так называемый subgrid-параметр). В итоге, важнейший параметр климатических моделей, собственно сама чувствительность климата к выбросам СО2, остаётся результатом предположений, а не вычислений. Климатический «мейнстрим» склонен придавать большее значение парниковому эффекту от облаков, что увеличивает положительную обратную связь. Но есть и скептики, которые считают, что недооценивается как раз охлаждающий эффект облаков.
Некоторые ученые, например американские физики Николас Льюис и Джудит Карри, утверждают, что модели IPCC существенно завышают ECS. В IPCC Assessment Report 6 ECS равен 2,5–4°C, с наиболее вероятным значением 3°C, в то время как Льюис и Карри утверждают, что более точной является ECS равный 1,7°C, то есть охлаждающий и парниковый эффект облаков более сбаланисирован, чем в предположениях IPCC. А это кардинально меняет всю картину – долгосрочное потепление оказывается куда менее драматичным, чем в сценариях IPCC (55–70% от среднего сценария предыдущего доклада IPCC).
Кроме того, не стоит забывать, что помимо циклических процессов земного климата, есть и точечные события, способные на него сильно повлиять. Например, крупные извержения вулканов также приводят к резкому похолоданию климата. А они вполне могут случиться в ближайшие десятилетия (например, извержение вулкана Тамбора в 1815 году привело к знаменитому «году без лета» в 1816 году).
Как бы то ни было, ответ на второй вопрос похож на первый ответ: наши знания о столь сложной системе, как климат Земли, слишком ограничены и неполны, чтобы что-то утверждать хоть с какой-либо степенью уверенности. Антропогенное воздействие есть, но его роль в изменении климата не стоит преувеличивать. Важно понимать, что наука – не идеология, ее смыслом является непредвзятый поиск истины в условиях постоянных сомнений, проб и ошибок. «Катастрофизация» климатических исследований и выстраивание на их базе часто абсурдной политической и экономической повестки может стать тупиковой ветвью развития.
Важно также понять, что доминирующие сейчас технологии ВИЭ (ветряная и солнечная генерации, электромобили) в поставленной идеологами «зелёного» перехода задаче сокращения выбросов СО2 являются в целом неэффективными. По словам известного историка энергетики Вацлава Смила, впервые в истории человечества мы наблюдаем переход от более концентрированных источников энергии к менее концентрированным, и, следовательно, менее эффективным. Де-факто это регресс, а не продвижение вперёд. Опять-таки, ВИЭ куда более металло- и материалоинтенсивны и занимают гораздо больше земной поверхности, чем традиционные источники энергии.
Вопрос дискретного, прерывистого характера энергии, вырабатываемой ВИЭ, также не решен. Технологии сохранения энергии не могут справиться с этой проблемой на текущем уровне научного развития в данной области, несмотря на десятилетия огромных вложений в развитие аккумуляторов. Не решены также вопросы с относительно коротким сроком эксплуатации ВИЭ и проблемами утилизации. Однако это отдельная большая тема.
Еще один вопрос, которого стоит коснуться – кому выгодно развитие ВИЭ как альтернативы традиционным источникам энергии? Не стоит быть наивным и не понимать, что бенефициарами развития ВИЭ являются развитые страны Запада, где вопросы обеспечения населения и предприятий электричеством давно решены. В развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки сотни миллионов людей до сих пор не имеют доступа к электроснабжению, а у тех, у кого оно имеется, часто испытывают перебои. Развитие промышленного сектора без дешевой и доступной энергии также немыслимо.
Наконец, Запад вряд ли отдает себе отчет в том, какими будут средне- и долгосрочные последствия масштабного внедрения ВИЭ и перестройки существующего энергобаланса. Многие и физические и социальные явления имеют так называемые пороговые эффекты – до определённого уровня всё идёт как прежде, однако при достижении какого-то значения происходят фазовые переходы. Те же ВИЭ могут не представлять опасности для всей энергосистемы в случае, если их доля в генерации, условно, составляет до 25–30%. Но из этого не следует, что проблемы не начнутся, когда долю доведут, скажем, до 50%. Это уже будет другая реальность, первые звоночки которой Европа, возможно, испытывает сейчас.
России чрезвычайно важно сохранять сдержанный подход в климатической повестке и не сваливаться в очередное западное увлечение с плохо прогнозируемыми последствиями. Необходимо выстраивать свои подлинно национальные приоритеты с учетом того, что происходит в странах-партнерах, однако без слепого принятия чужих идеологических установок.
