В начале февраля 2020 года верховный представитель Европейского союза, авторитетный испанский дипломат Жозеп Боррель выступил с заявлениями о том, что в новом мире Европа должна усвоить правила силовой политики. За пределами ЕС эти заявления были восприняты со скепсисом, переходящим в недоумение и иронию. Однако такое отношение довольно поверхностно. И не потому, что Европа действительно располагает военными возможностями и политической волей, достаточными для такой политики, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».


«Это не было проблемой, когда Россия была слабой и бедной»

Роберт Каган, Новая Европа, Старая Россия.

6 февраля 2008 г. Washington Post


Причина скептицизма сторонних наблюдателей в том, что у них в целом мало сомнений по поводу гипотетической способности европейцев применять силу, если бы у них были для этого возможности, а международные условия способствовали бы их силовой политике.

Как и в случае с Россией, трансформация стратегической культуры Европы неизбежно затрагивает вопросы отношения к силе и силовой политике, морали и представления о справедливости. И точно так же, как и в российском случае, Европа в современных обстоятельствах обнаруживает необходимость переоценить отдельные представления, сложившиеся в предыдущие годы, то есть в период, когда европейские державы наслаждались участием в силовом доминировании Запада. Такая переоценка предполагает оживлённую дискуссию о том, каким может быть силовой компонент участия Европы в международной политике и как он согласуется с теми формами внешнеполитического поведения, в которых Европа последние два-три десятилетия чувствовала себя наиболее комфортно. При этом разговоры о падении международного влияния Европы и её неспособности даже относительно на равных вступать в обсуждение наиболее острых международных ситуаций стали уже общим местом. Наиболее ярким и высокопоставленным европейским спикером по этому вопросу является в последние полтора-два года президент Франции Эммануэль Макрон.

Европейская оборона: всё идёт по плану?
Дмитрий Данилов
«Внимание США к Европе слабеет, и так будет при любом президенте. Поэтому все мы в Европе, а особенно в Германии, должны брать на себя больше ответственности», – сказала в опубликованном интервью газете Financial Times канцлер ФРГ Ангела Меркель. По мнению Дмитрия Данилова, заведующего Отделом европейской безопасности Института Европы РАН, таким образом Меркель обозначила ключевые темы германской и европейской политики в программном ключе. Она готовится передать эстафету не только своим преемникам в Берлине, но и дать ясные сигналы новым лидерам в ЕС и внешним партнёрам – в Вашингтоне, Пекине, Москве.
Мнения участников

При этом положение Европы намного более неоднозначно, чем положение России. Эта неоднозначность связана с неспособностью Европы как объединения выступать в качестве силового игрока и одновременно с сохранением таких возможностей на уровне отдельных государств. Такие ведущие европейские державы, как Великобритания, Франция и – в меньшей степени – Италия, на протяжении периода после холодной войны периодически достаточно энергично применяли силу при решении тактических вопросов внешней политики. Наиболее яркие примеры – это активное участие европейцев в операции НАТО против Югославии 1999 года или против режима Каддафи весной 2011-го. Более частные примеры – участие французских вооружённых сил в военных конфликтах на Африканском континенте, ограниченное итальянское военное вмешательство в Албании весной 1997 года.

Таким образом, нельзя говорить о том, что европейские державы полностью утратили вкус и способность к применению силы за рубежом. Более того, даже малые страны ЕС, такие, как, например, Нидерланды, Дания или большая по масштабам и амбициям Польша, участвовали в военных операциях НАТО или США на всём протяжении международной истории после 1991 года. Европейские военные принимали участие во вторжении в Ирак 2003 года и в операции НАТО в Афганистане с 2001 года. Само собой, данная практика не может считаться даже примерно сопоставимой с использованием силы для решения внешнеполитических задач США или Россией. И тем более – совокупные военные возможности и способность их использовать в практических целях у европейцев намного ниже этих двух военных сверхдержав или даже Китая, который в последний раз демонстрировал решимость добиваться своих целей с помощью силы 40 лет назад, осуществив вторжение во Вьетнам в 1979 году. На протяжении практически всей послевоенной истории Европы вопрос о создании общего механизма военно-политического реагирования и общих инструментов решения военных задач ставился неоднократно. Это не получало почти никакого практического продолжения. Хотя можно отметить, что за период после холодной войны и вплоть до настоящего времени страны ЕС смогли создать несколько механизмов и процедур совместного реагирования на вызовы военного характера, сформировать в рамках ЕС инфраструктуру, имеющую непосредственное отношение к военной тематике. Однако объективная оценка результатов этих усилий не позволяет говорить о каких-либо измеряемых достижениях.

Россия и глобальные риски
Мюнхенская конференция – 2020: назад к утопии?
Иван Тимофеев
В мюнхенском докладе – 2020 много говорится о том, что Запад стоит перед целым рядом угроз. Но упущено то, что ровно перед такими же угрозами стоят и «напористые автократы». И Запад для них – один из источников опасности. Тот факт, что многие западные страны являются демократиями, вряд ли отменяет вероятность того, что некоторые из них на международной арене чувствуют себя хищниками, пишет Иван Тимофеев, программный директор клуба «Валдай».
Мнения участников

Как и Россия, Европа располагает продолжительной историей и традицией использования силы при достижении своих целей. С конца XV века и вплоть до середины XX века европейские державы обладали практически абсолютным силовым преимуществом в мировых делах и регулярно обращались к военной силе при решении своих национальных задач. 400 лет своей истории Европа была в первую очередь военным лидером мира, способным навязать остальным, за исключением России, своё видение порядков и справедливости. В XX веке это лидерство пошатнулось и обрушилось, но вплоть до настоящего времени Европа, уже как часть международного режима во главе с США, располагает вооружёнными силами более совершенными и организованными, чем большинство средних и малых стран мира. А при помощи НАТО и американской поддержки, как мы видели выше, активно использовала это преимущество даже в тех случаях, когда это шло в разрез с международным правом и обычаями. Если стратегическая культура России имеет в своём центре постоянное сочетание заботы о территориальном аспекте безопасности и выживания, то стратегическая культура Европы – это культура силы и продолжительной способности эту силу эффективно использовать. В том числе и в первую очередь в двусторонних отношениях между самими европейскими державами.

Великая европейская катастрофа 1914–1945 годов привела к революционным изменениям в способности европейских держав переоценить в отношениях между собой аксиому Фукидида «сильные делают то, что могут, а слабые – то, что им позволяют сильные». Как правильно подчеркнул в своих заявлениях Жозеп Боррель, Европа смогла создать уникальную культуру сотрудничества и решения спорных вопросов без необходимости прибегать к военной силе. Философия европейской интеграции и её политическая практика основаны на относительном равенстве прав всех стран-участниц без прямой зависимости от их индивидуальных совокупных силовых возможностей, хотя издержки этого принципа и корректируются механизмами принятия решений в ЕС. Крупные страны-члены в любом случае способны отстоять свои национальные интересы за счёт более многочисленного представительства в квотах голосования. Но в целом природа и содержание международной политики внутри ЕС качественно отличаются от общепринятых. Это, наряду с использованием институтов европейской интеграции для продвижения национальных интересов её участников, является одним из двух важнейших политических достижений Европы во второй половине XX века.

Мы видели, что к моменту завершения холодной войны Европа сформировала внутри интеграционного объединения уникальную международную среду. Отказ от насилия и силового фактора вообще – её отличительные черты, и вряд ли это можно поставить под сомнение, если сравнивать с историческим и международным опытом, в том числе и европейским. Однако было бы странно автоматически экстраполировать сформированные европейцами способности к организации политического пространства внутри Европы на связи с внешним миром. Другими словами, мы не обладаем убедительными доказательствами того, что Европа в равной степени может отказаться от силового фактора или опоры на силовое доминирование вовне, как она это сделала внутри. Единственный реальный ограничитель здесь связан с недостаточностью военных и политических возможностей и инструментов.

Европа готова создать собственную армию?
Фёдор Басов
Идея создания европейской армии не нова. В годы холодной войны, когда была реальная угроза существования для стран Западной Европы, их безопасность нельзя было обеспечить без участия США. Поэтому идеи европейской армии в виде Западноевропейского союза и робких попыток развития европейского оборонного сотрудничества остались в тени НАТО, пишет Фёдор Басов, старший научный сотрудник отдела европейских политических исследований ИМЭМО.
Мнения участников

Эти возможности и инструменты у Европы отсутствуют в силу по меньшей мере трёх фундаментальных причин. Во-первых, военное могущество США в рамках западного сообщества демократий настолько велико, что не оставляет европейцам рациональных причин стремиться к достижению сопоставимых возможностей. Груз социальных обязательств, существующий у европейских государств в отношениях с их гражданами, настолько велик, что не оставляет бюджетных возможностей для военных расходов, сопоставимых с их политическим и экономическим значением в мире. Во-вторых, европейская интеграция никогда не покушалась на суверенитет стран-участниц в базовых и принципиальных для его сохранения вопросах экономической политики и политики безопасности. Вряд ли можно ожидать, что европейские политики смогут когда-либо отказаться от этого базового признака суверенитета в международных делах.

И, наконец, у Европы нет врагов. Единственный потенциальный противник, который у Европы существует – это Россия, но её военное могущество настолько велико, что не оставляет европейцам шансов на победу, даже если они захотят объединить свои военные машины. Создав при СССР и усовершенствовав свои ракетно-ядерные стратегические силы, Россия решила для себя проблему военной угрозы со стороны Европы раз и навсегда. Любое военное столкновение с Западом подразумевает участие сопоставимых с Россией США и тем самым делает присутствие европейцев на поле боя маргинальным.

Что же касается собственно стратегической культуры, то вряд ли мы найдём существенные изменения в европейском отношении к государствам и народам, находящимся вне Европы и её институтов сотрудничества. Изучение опыта отношений Европы и России на протяжении исторического периода 1991–2008 годов свидетельствует о том, что Европа в своих действиях исходила именно из объективного силового преимущества. Наука и практика международных отношений на протяжении нескольких десятилетий рассматривают силу не как исключительно военные возможности, а в качестве совокупных ресурсов государства, или группы государств. В этом смысле экономические и политические ресурсы Европы в международной политике достаточно значимы, и европейские державы никогда не останавливались перед их применением.

Поэтому важнейшее значение в дискуссии о будущем Европы в мировой политике занимает вопрос не о том, может ли она применять свои силовые возможности и извлекать выгоду из преимуществ, – она может и делает это последовательно на всём протяжении своей истории. Центральная проблема – это понимание категории силы как таковой и её связи со способностью делать относительно всеобщими собственные представления о морали и справедливости. Европа не слаба, она по-прежнему располагает убедительными экономическими и политическими ресурсами. Но тут важна и способность конвертировать эти ресурсы в доминирование на поле моральных и правовых категорий.

Пока Европа ищет ответ в области усиления внутренней солидарности и формирования единой точки зрения. Февральские заявления руководителя европейской внешней политики содержали в себе призывы к большей солидарности европейцев в важнейших вопросах международной и региональной безопасности. Так, в частности, позиции ведущих стран Европейского союза существенно разошлись по вопросу о Ливии, а точнее – поддержки тех или иных борющихся там за власть группировок. Сможет ли готовность европейцев выступать с действительно общей позицией не только на словах изменить восприятие Европы в мире и заставить внешних партнёров относиться к ЕС более серьёзно? Ответ зависит и от того, как возможные солидарные действия будут восприняты вовне. Возможно, что Европа ищет ключ от своих глобальных позиций не там, где он на самом деле, а под фонарём, потому что там светло.

НАТО: семьдесят лет российской угрозы
Олег Барабанов
Уверенность в том, что альянс защитит любого союзника от пресловутой «российской угрозы», – не более чем иллюзия. Естественно, понимание этого – не повод испытывать «натовский зонтик» на прочность. Но сам факт, что важнейший составной элемент единства НАТО – противодействие России – является лишь фантомом, это, согласимся, весьма показательный итог 70 лет существования альянса, пишет программный директор клуба «Валдай» Олег Барабанов.
Мнения участников
Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.