Италия была последней и, вероятно, самой маленькой из европейских колониальных империй. Она так и не разработала полноценную имперскую стратегию, в основном из-за отсутствия военного потенциала. Тем не менее стратегические интересы Италии на Балканах и в Северной Африке сохраняются до сих пор, поэтому время от времени звучат призывы к усилению влияния в mare nostrum. Но это не имперский рефлекс, считает Винсент Делла Сала, доцент политологии факультета социологии и Школы международных исследований университета Тренто (Италия).
Когда думаешь о Веке Империи, как назвал британский историк Эрик Хобсбаум десятилетия перед началом Первой мировой войны, Италия не сразу приходит на ум. Вновь объединённая страна опоздала на имперский банкет в конце XIX века, удовольствовавшись тем, что осталось после дележа, когда европейские великие и не очень великие державы уже опустошили Африку и Азию. Хотя Италии так и не удалось построить колониальную империю, имперский импульс сформировал её историю в первой половине XX века и до сих пор продолжает влиять на отдельные элементы внутренней и внешней политики страны. Идея о том, что Средиземное море – это mare nostrum («наше море»), является центральным стержнем итальянской внешней политики и даже представлений о внутренней безопасности.
Относительно позднее объединение и государственное развитие Италии вовсе не означает, что у современных итальянцев нет имперской истории, через призму которой они рассматривают часть своего культурного наследия. Рим до сих пор в просторечии называют «Вечным городом», как во времена расцвета Римской империи, и каждого итальянского ребёнка учат, что когда-то Рим был Caput Mundi («столицей мира»). От вала Адриана на севере Англии до храма Геркулеса в Иордании политическая власть когда-то принадлежала Риму, и памятники Империи по-прежнему разбросаны по всей Европе и Северной Африке. Хотя формально католическая церковь не является ни империей, ни политическим образованием, она также обеспечивает ещё одно имперское наследие, исходящее из Рима, а любому гостю Венеции сразу напоминают, что существовала и третья империя – Венецианская республика, – которая когда-то правила Средиземноморьем с территории современной Италии. Как и все империи, эти три оставили материальные и культурные сокровища, которые всё ещё можно увидеть во многих частях Италии.
Ясно, что прошли столетия с тех пор, как Средиземное море и Итальянский полуостров были центрами политической и экономической власти. Затем в 1860 году состоялось объединение Италии. Поздний выход Италии на имперскую шахматную доску означал, что ей оставалось либо завоёвывать чужие земли, уже находившиеся под контролем европейских империй, либо участвовать в дипломатических манёврах, чтобы убедить другие государства уступить части своих колоний. Не имея военного потенциала, чтобы бросить вызов европейским державам, Италия начала заключать серию соглашений о приобретении колоний в Африке или форпостов в Китае, что, по-видимому, и подготовило почву для участия Италии в Первой мировой войне. Например, решение Франции захватить Тунис, а не уступить его Италии привело к присоединению Италии к Германии и Австрии в рамках Тройственного союза в 1882 году.
Амбиции Италии конца XIX века обернулись не только воплощением имперских мечтаний, но и всевозможными кошмарами. Желание получить территорию в Азии было в значительной степени подавлено другими европейскими державами, и Италии пришлось довольствоваться доступом к порту в Китае, а не к заветному Борнео. Секретное соглашение с Британской империей обеспечило ей присутствие на Африканском Роге, что привело к контролю Италии над Эритреей и Сомали. Однако всё пошло не так, как планировалось. Италия приобрела контроль над портом Массауа в 1896 году, получив возможность развивать свои африканские колониальные амбиции, но также лишив Эфиопию доступа к Красному морю. Это стало первой из многих напряжённых ситуаций, которые привели по крайней мере к двум крупным военным столкновениям на Африканском Роге и решающему поражению при Адуа в 1896 году.
Политические последствия военного поражения от эфиопских войск отразились на внутренней политике и привели в начале XX века к росту национализма и требований расширения итальянских колониальных территорий. В 1911–1912 годах Италия вступила в войну с Османской империей и смогла получить в качестве уступки большую часть территории, которая сегодня называется Ливией. Наряду с Африканским Рогом и Албанией, также захваченной у разрушающейся Османской империи, это составляло пространство имперских владений Италии в начале Первой мировой войны.
Неудивительно, что фашистский режим Италии в 1920-х и 1930-х годах восхвалял то время, когда Рим действительно был Caput Mundi. Муссолини стремился воссоздать имперскую державность и его приход к власти отчасти был вызван «унижением» послевоенного урегулирования, не позволившего Италии получить территории, особенно в Адриатике, которые, по её мнению, были обещаны ей за участие в войне на стороне победителя. Фашистская Италия возродила идею mare nostrum, надеясь использовать её, чтобы стать крупной морской державой, способной соперничать с Великобританией и Францией. Кратковременная оккупация Корфу оправдывалась тем, что остров был частью Венецианской республики на протяжении более четырёхсот лет.
Имперские мечты фашистской Италии привели к вторжению в Эфиопию в 1936 году, что, по сути, положило конец неэффективной Лиге Наций. Это также стало важной частью официального создания Итальянской империи в том же году. На момент вторжения в 1939 году в Албанию, из которой Италия ушла в 1920 году, фашистская империя уже включала в себя нынешние Ливию, Эритрею и Эфиопию. Впрочем, она не продвинулась намного дальше, несмотря на стремление аннексировать большие части побережья Далмации и даже Румынии. Империя просуществовала недолго: в результате военных поражений в начале 1940 года её границы сократились и фактически к 1941 году она прекратила своё существование. Послевоенное урегулирование лишило Италию каких-либо имперских претензий, хотя она продолжала управлять тем, что называлось Итальянским Сомали. Мандат ООН действовал до 1960 года.
Короткий и не очень обширный имперский опыт Италии не привёл к политическим, экономическим и даже культурным результатам, которые Соединённое Королевство продолжает использовать в Содружестве наций, Франция – со странами-франкофонами и даже Испания – в своих сохраняющихся контактах с Латинской Америкой. Итальянский язык не стал широко распространённым языком в Африке или Азии, а колониальные связи не создали привилегированных отношений с недавно образованными государствами или развивающимися странами. Отношения Италии с бывшими колониями создают столько же проблем, сколько и возможностей. Это особенно верно в отношении Ливии, которая остаётся плацдармом Италии в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Постколониальные отношения Италии с Ливией во время режима Каддафи прошли через несколько этапов. Одним из первых его указов был пересмотр договора между двумя странами и национализация итальянских активов в 1970-х годах, а также требование колониальных репараций.
Географическое положение Италии в центре Средиземного моря и история полуострова гарантируют, что идея mare nostrum всегда рядом. Даже недавно сформированное правительство Марио Драги, предположительно более проевропейское интернационалистское, посчитало важным отправить премьер-министра и министра иностранных дел в Ливию для наблюдения за переговорами, чтобы помочь восстановить порядок в стране (и обеспечить экономические интересы Италии).
Но ностальгию по роли в формировании порядка в Средиземноморье не следует интерпретировать как желание реализовать давнишние имперские мечты. На самом деле, это признак слабости государства, которому пришлось столкнуться с последствиями нестабильности в регионе. Первый опыт массовой миграции в Италию произошёл после краха государства и социальной нестабильности в Албании в начале 1990-х годов. Это привело к многочисленным усилиям по обеспечению безопасности внутренних границ путём отправки сил безопасности в Албанию и помощи в модернизации государственных структур. Ливия также оказалась в центре внимания Италии в связи с мигрантами, которые, пересекая Средиземное море, ищут убежища в Европе. Распад ливийского государства после падения режима Каддафи был именно тем результатом, который в 2011 году побудил итальянское правительство во главе с Сильвио Берлускони выступить против военного вмешательство после «арабской весны», распространившейся на эту страну.
Италия была последней и, вероятно, самой маленькой из европейских колониальных империй. Она так и не разработала полноценную имперскую стратегию, в основном из-за отсутствия военного потенциала. Тем не менее стратегические интересы Италии на Балканах и в Северной Африке сохраняются до сих пор, поэтому время от времени звучат призывы к усилению влияния в mare nostrum. Но это не имперский рефлекс по двум причинам. Во-первых, имперский опыт Италии не закрепляется с помощью инструментов институциональной памяти. Дети в школе узнают о военном поражении в колониях – так же, как и о славе Римской империи. Это связано и с тем временем, когда Италия изо всех сил пыталась найти своё место в мире и стать «современным» европейским обществом. Во-вторых, нет политической партии или движения, у которых есть стимул призывать к возврату к имперской внешней политике. Итальянская политика по-прежнему сосредоточена на внутренних проблемах, на защите нынешних границ, а не их расширении.
