Кавказ сильно меняется. Ещё пять лет назад его можно было назвать сферой не только особых интересов, но и приоритетного влияния России. Сегодня это эксклюзивное влияние поставлено под сомнение как внешними игроками, так и самими странами региона. Это не означает, что Россия уходит с Южного Кавказа. Но пространство для манёвра значительно сузилось. Тем не менее меняющийся региональный геополитический дизайн наряду с новыми рисками создаёт для России и новые возможности, пишет Сергей Маркедонов.
Южный Кавказ традиционно является одним из наиболее динамичных регионов Евразии. В результате распада СССР именно на бывшие республики советского Закавказья пришлась большая часть этнополитических конфликтов. И именно в этом регионе в августе 2008 года были пересмотрены Беловежские соглашения, как ключевые принципы постсоветского размежевания, когда за основу межгосударственных рубежей были взяты административные границы между бывшими союзными республиками.
Однако в период с 2020 года по 2025 год количество геополитических изменений на Южном Кавказе настолько велико, что позволяет ставить вопрос о качественных трансформациях регионального порядка.
Новый баланс сил в регионе
За этот короткий период дважды менялся военно-политический статус-кво. Вторая карабахская война (сентябрь – ноябрь 2020 года) радикально сломала баланс сил, который держался на протяжении 26 лет. Значение этого события выходит за рамки отдельно взятого этнополитического конфликта. Дело не только в том, что Азербайджан взял реванш за прошлые поражения и вернул контроль над большей частью потерянных территорий. Произошло значительное усиление роли Турции на Кавказе. Впервые государство, не связанное исторически с СССР, способствовало радикальной трансформации постсоветских геополитических реалий. Ближайшим следствием турецкого вовлечения в конфликт в Карабахе стало не только укрепление турецко-азербайджанского стратегического альянса в регионе, но и наращивание военно-технической кооперации между Турцией с одной стороны и Украиной и государствами Центральной Азии с другой, активизация Организации тюркских государств. В сентябре 2023 года Азербайджан установил полный суверенитет над территорией Нагорного Карабаха, что привело через семь месяцев к досрочному выводу российского миротворческого континента оттуда. Традиционные методы влияния России как эксклюзивного модератора мирного урегулирования конфликта между Азербайджаном и Арменией, перестали работать в полном объёме. Напротив, укрепилось влияние Турции на обе стороны конфликта (в первом случае через усиление военно-политического взаимодействия, а во втором – посредством дипломатического прессинга с предусловиями в виде подписания армяно-азербайджанского мирного соглашения).
Усиление Турции вызвало серьёзные опасения у Ирана, который, с одной стороны, попытался расширить своё дипломатическое присутствие в Армении (открытие консульства в Капане в октябре 2022 года), а с другой – чётко обозначить свои «красные линии», представив открытие Зангезурского коридора (дороги, которая связала бы «ядровый Азербайджан» с Нахичеванью через Сюникскую область на Юге Армении) как угрозу своим национальным интересам.
В 2020 году многим наблюдателям казалось, что влияние США и ЕС на кавказские процессы ослабнет. Но эти предположения не оправдались. С началом СВО на Украине Запад фактически заморозил кооперацию с Россией по армяно-азербайджанскому урегулированию, Минская группа ОБСЕ стала полностью недееспособной. И если раньше расхождения между Москвой, Вашингтоном и Брюсселем касались перспектив предоставления Грузии статуса члена НАТО, то после 2022 года армяно-азербайджанское урегулирование стало ещё одним полем битвы, к счастью лишь дипломатической.
Армения, Грузия и Азербайджан: внешнеполитическая «смена вех»
Ускорение геополитической динамики на Южном Кавказе привело к тому, что все устоявшиеся аналитические схемы и объяснительные модели для описания расклада сил в этой части Евразии перестали быть релевантными. До 2020 года Армения рассматривалась как форпост России на Южном Кавказе. Но в январе 2025 года Ереван подписал с Вашингтоном Хартию о стратегическом партнёрстве. Практически параллельно с этим в парламенте и правительстве началось обсуждение конкретных шагов по организации референдума о европейской интеграции. Армянское руководство не просто критикует ОДКБ (такие негативные выпады случались и в прежние времена), а характеризует эту интеграционную структуру как угрозу для национальной безопасности. На фоне этой непрекращающейся критики происходит сворачивание российского военного присутствия в республике – вывод пограничников из ереванского аэропорта «Звартноц» и с КПП на армяно-иранской границе. Эта служба продолжалась на протяжении 32 лет, но на сегодня она завершена. Хотя остаётся ещё 102-я база в Гюмри. Стремление к вступлению в ЕС, уже обозначенному как важная внешнеполитическая цель, ставит под вопрос и членство Армении в ЕАЭС. Если евроинтеграция пойдёт форсированными темпами, вопрос о выходе Еревана из Евразийского экономического союза встанет на повестку дня.
Напротив, Грузия, которую рассматривали в качестве главного проводника интересов США, ЕС и НАТО на Кавказе, демонстрирует усложнение своей внешнеполитической повестки. После того как Европарламент выступил с резолюцией, в которой фактически не признал парламентские выборы в этой стране, официальный Тбилиси заявил о «заморозке» переговоров по евроинтеграции. Хартия о стратегическом партнёрстве с США, подписанная ещё в январе 2009 года, приостановлена по инициативе Вашингтона. Западные партнёры критикуют Грузию за копирование российского законодательства об иностранных агентах и поддержке «традиционных ценностей», а Россия отменяет визовый режим для грузинских граждан, продержавшийся без малого 23 года, и возобновляет прямое авиасообщение. В сентябре 2023 года Грузия отменила въездные визы для граждан КНР, а в феврале 2024 года китайская сторона предоставила возможность тридцатидневного пребывания для граждан Грузии на территории их страны без виз. На официальном уровне грузино-китайские отношения были названы стратегическими. При этом диверсификация по-грузински не означает полного отказа Тбилиси от европейской и евроатлантической интеграции. Руководство страны демонстрирует готовность к восстановлению испорченных отношений, но сами эти цели, похоже, перестали восприниматься как идефикс.
Азербайджан в региональной палитре Южного Кавказа всегда занимал особое место, аккуратно балансируя между разными центрами силы, сохраняя конструктивные отношения и с Западом, и с Турцией, и с Израилем, и с Ираном, и с Россией. На фоне резкого похолодания в российско-армянских отношениях и благодаря фактическому нейтралитету Москвы в военных противостояниях между Баку и Ереваном в 2020 и в 2023 годах казалось, что Россия и Азербайджан просто обречены на сближение. И свидетельством в пользу этой версии стало подписание Московской декларации о союзническом взаимодействии от 22 февраля 2022 года (буквально на следующий день после признания Россией Донецкой и Луганской народных республик и за два дня до начала СВО). Но на практике некоей «геополитической компенсации» не получилось. Трагедия в небе над Актау (крушение самолёта «Азербайджанских авиалиний»), ответственность за которую официальный Баку возложил на Россию, показала всю неоднозначность двусторонних отношений и хрупкость стратегического партнёрства. Очевидно при этом, что само это событие не открыло, а лишь чётче обозначило имеющиеся разночтения в подходах двух государств (в спектре от украинского вопроса до Ближнего Востока). Стоит также обратить внимание на наращивание стратегической связки Баку – Анкара. Шушинская декларация 2021 года вывела её на новый уровень, стороны взяли на себя серьёзные взаимные обязательства в сфере обороны и безопасности. Всё это привело и к укреплению роли Турции на Каспии, в Центральной Азии и активному продвижению такого интеграционного проекта, как Организация тюркских государств.
Риски и возможности для России
Таким образом, Кавказ на наших глазах сильно меняется. Ещё пять лет назад его можно было назвать сферой не только особых интересов, но и приоритетного влияния России. Этого положения не поколебали ни «пятидневная война» в Южной Осетии и в Абхазии в августе 2008 года, несмотря на беспрецедентную поддержку Грузии со стороны США, ЕС и НАТО, ни «четырёхдневная война» в апреле 2016 года в Карабахе, после которой эксклюзивную российскую модерацию признавали и Запад, и Турция с Ираном. И даже события 2020 года, по итогам которых миротворческий контингент из России был размещён на карабахской земле, воспринимались многими и в США, и в Европе, как укрепление позиций Москвы. Логика была следующей: до ноября 2020 года военного присутствия РФ в Карабахе не было, после оно появилось.
Сегодня это эксклюзивное влияние поставлено под сомнение как внешними игроками, так и самими странами региона. Это не означает, что Россия уходит с Южного Кавказа. Но пространство для манёвра значительно сузилось. Тем не менее меняющийся региональный геополитический дизайн наряду с новыми рисками создаёт для России и новые возможности.
Этому способствует, во-первых, дефицит региональной интеграции, активизация внешних игроков при отсутствии единства в подходах, «как нам обустроить» Кавказ. Во-вторых, экономическое присутствие России в странах Южного Кавказа по-прежнему весомо, несмотря на возникающие кризисы в отношениях с Арменией, Азербайджаном и отсутствие дипотношений с Грузией. Везде РФ в тройке ведущих партнёров кавказских государств. В–третьих, соображения безопасности и суверенитета. Главное грамотно распорядиться ситуацией, отказываясь от инерционных сценариев (схема «никуда они не денутся» уже не работает) и, напротив, продвигая свою версию мирного и стабильного соседства, основанного на прагматике, а не на геополитических химерах.
