Ровно 70 лет назад, 5 марта 1946 года, Уинстон Черчилль произнёс свою знаменитую речь в Фултоне, которую принято считать условным началом холодной войны. Правомерно ли говорить о возвращении железного занавеса сегодня, на фоне ухудшения отношений между Россией и Западом? Об этом рассуждает эксперт Валдайского клуба, писатель и дипломат сэр Родрик Брейтвейт.
В последнее время в Москве, Вашингтоне и Лондоне в моду вошли разговоры о новой холодной войне. С какой-то необыкновенной лёгкостью говорится о ядерном оружии, о способности стереть противника в пепел. Порой употребляются выражения более жёсткие, чем те, что мы слышали в прошлом. К счастью, во всех трёх столицах есть серьёзные и знающие люди, которые пишут и говорят более здраво. Но, хотя ухудшение отношений между Россией и Западом действительно вызывает беспокойство, оно почти ничем не напоминает ту ситуацию на грани ядерной конфронтации, которая почти четыре десятилетия была определяющей характеристикой прошлой холодной войны.
Ровно семьдесят лет назад Уинстон Черчилль произнёс свою знаменитую речь в Фултоне, штат Огайо, которую некоторые считают символическим началом холодной войны. Перечитывая эту речь сегодня, понимаешь, что в ней немало спорных моментов: её язык слишком напыщен, а предложения создать военно-воздушные силы ООН и англо-американский кондоминиум были совершенно неосуществимыми. Это речь пожилого человека, который лишился власти и не несёт ответственности. Но в историю вошёл созданный Черчиллем образ железного занавеса, которой опустился над континентом и позволил Сталину единолично решать судьбы Восточной Европы в нарушение данных ранее обязательств. Этот образ стал провокацией для многих русских и пророчеством для многих на Западе.
Читайте также: Современная Россия для США – системный сбой
Историки до сих пор спорят об истоках холодной войны. Враждебность между Советской Россией и Западом началась после Октябрьской революции, и не стоит возлагать вину за то, что произошло впоследствии, на одну из сторон. Но подлинно поворотный момент – гораздо более важный, чем речь Черчилля в Фултоне, – имел место в августе 1945 года, когда Сталин узнал, что американцы успешно сбросили атомную бомбу на Хиросиму.
Он немедленно задался целью нарушить монополию Америки, дабы у американцев не возникло соблазна использовать её как инструмент шантажа, и к началу 1960-х годов и Америка, и Советский Союз обладали термоядерными боеголовками и ракетами для их доставки на территорию противника. В мае 1961 года президент Кеннеди спросил своих экспертов, сколько погибнет американцев, если русские ударят первыми, и сколько – в случае ответного удара русских. Те ответили, что от первого удара русских погибнет 60 миллионов человек, а если первый удар нанесут американцы – не менее 30 миллионов. Единственным разумным выводом для Кеннеди было то, что ядерной войны необходимо избежать любой ценой.
Тем не менее в последующие двадцать пять лет стороны нарастили свои ядерные арсеналы до такой степени, что могли уничтожить ими не только Америку и Советский Союз, но и значительную часть всего Северного полушария. Ни одна политическая цель не могла оправдать такой исход. И дело не в том, что политики или военные обеих сторон были глупы или безответственны. Напротив, лидеров – Эйзенхауэра, Кеннеди, Хрущёва, Никсона, Брежнева, Андропова – перспектива ядерной войны ужасала. Но они – и их страны – были заложниками своей убеждённости в том, что другой стороне нельзя позволить сделать первый ход. Тем временем их военные планировали ядерную войну, как велел их профессиональный долг, хотя и они опасались того, что после первого ядерного удара ситуация выйдет из-под контроля.
В конце концов именно политики набрались мужества и сумели разорвать порочный круг. Рейган и Горбачёв поняли, что сломать шаблоны можно лишь путём переговоров, создания доверия и преодоления сорокалетнего наследия взаимной подозрительности, конфронтации и страха. Благодаря им мы можем больше не опасаться того, что наш мир исчезнет под радиоактивным облаком. Российским критикам Горбачёва стоит быть благодарными ему хотя бы за это.
Читайте также: Джек Мэтлок: Горбачёв был первым лидером, который реально поставил реформы ради блага страны выше удержания личной власти
Сегодня ситуация совсем иная. За ухудшением отношений между Россией и Западом стоит не идеология, и речь не идёт о конфронтации мирового масштаба, затягивающей в себя третьи страны, не имеющие отношения к предмету спора. Обе стороны по-прежнему располагают разрушительными ядерными арсеналами, но сегодня дело уже не обстоит так, что они будут готовы применить их через несколько минут после получения сигнала о ракетном нападении, который может оказаться и ложным. Какими бы напряжёнными ни были сейчас отношения между Востоком и Западом, вряд ли они ухудшатся до такой степени.
Но я не преуменьшаю сегодняшних проблем. Мы на Западе так и не оценили в полной мере того политического и эмоционального воздействия, которое на русских оказали распад СССР, западное триумфаторство, крах экономики, расширение НАТО и бомбёжки Сербии. Русские в свою очередь не могут понять, почему нас на Западе так обеспокоили война России с Грузией, присоединение Крыма, дестабилизация Восточной Украины. Как и в недобрые старые времена настоящей холодной войны, мы снова ожидаем от другой стороны худшего. Мы вновь принялись демонизировать оппонента.
В недавнем выступлении премьер-министра Медведева в Мюнхене было несколько примирительных моментов, и это хорошо. Он посетовал на приостановление работы каналов для консультаций между Россией и Западом и ослабление механизмов контроля над вооружениями, которые в эпоху холодной войны позволяли удерживать интенсивность конфронтации в приемлемых рамках. Он говорил – на мой взгляд, несколько преувеличивая – о скатывании к новой холодной войне. Но я разделяю его ощущение того, что порой непонятно, в каком году мы живём – в 1962 или 2016. Он прав, говоря, что сегодняшние угрозы нашему маленькому миру действительно сильно отличаются от тогдашних.
Читайте также: Россия и Запад: вспомнить холодную войну
Говоря о фултонской речи сегодня, мы обычно забываем, что Черчилль подчеркнул в ней своё восхищение Россией, своё желание поддерживать и расширять контакты с русским народом и необходимость взаимопонимания с Россией ради сохранения подлинного мира. Семьдесят лет спустя это послание не теряет своей актуальности. Будем надеяться, что нам не придётся вновь сорок лет ждать государственных мужей, которые смогут возобновить диалог.
