Очевидно, что разворот Турции в сторону России уже начался: первая встреча на высоком уровне со времени, когда в небе над Сирией в ноябре прошлого года был сбит российский военный самолёт, состоялась. Заместители премьер-министров Турции и России встретились в Москве для подготовки последующей встречи в верхах между президентами Путиным и Эрдоганом в родном городе Путина – Санкт-Петербурге – в августе, чтобы договориться о новом сближении.
Заключается ли этот разворот просто в разыгрывании Эрдоганом «русской карты» против США и НАТО или он представляет собой реальный сдвиг? Конечно, лидеры Партии справедливости и развития (ПСР) усилили риторику в отношении участия США в попытке переворота до такой степени, что «разворот в обратную сторону» теперь стал бы политическим конфузом для ПСР. Если Турция действительно нацелена на разворот в сторону России, то, конечно, в этом случае это имеет большое стратегическое значение. Это будет означать исчезновение последней реальной точки опоры гегемонии США на Ближнем Востоке, а также разрыв кольца НАТО вокруг России.
Но что станет с неоосманизмом? Особый характер тюркских, националистических и суннито-исламистских устремлений Эрдогана не встраиваются в российские представления о безопасности Ближнего Востока и Центральной Азии. В этом суть. И президент Путин хочет быть уверенным в том, что Эрдоган не использует разворот в сторону России только для того, чтобы получить дополнительные уступки со стороны Запада или чтобы разыграть карту России против Америки. Россия терпеливо работала, чтобы добиться сотрудничества США в Сирии: она не хочет, чтобы эти инвестиции пропали втуне.
Итак, в чём же тогда заключается особый характер неоосманизма Эрдогана? И почему он потенциально может быть весьма проблематичным?
Один из аспектов довольно очевиден – это реваншизм. В августе 2014 года Пётр Залевский писал, что Ахмет Давутоглу, прежде чем стать министром иностранных дел (в 2009 году), сказал совершенно недвусмысленно: «Мы – новые османы. Всё, что мы потеряли между 1911 и 1923 годами, из каких бы земель мы ни ушли, мы вновь встретимся с нашими братьями в этих странах в период между 2011 и 2023 годами». Другими словами, «мы» (Турция) снова станет великой суннитской державой.
Ранее, я подробно останавливался здесь на амбициях Турции по восстановлению древних (османских) вилайетов Алеппо и Мосул, а также на усилиях по поселению (тюркских) уйгуров и туркмен в северной Сирии и развёртыванию турецких войск в северном Ираке – с долгосрочной перспективой создания великой суннитской державы.
В прошлом году, например, турецкая газета «Таквим» объявила о том, что «Алеппо [должен стать] 82-й [провинцией Турции]: На севере Сирии будет создана "буферная зона". Эта область, которая включает в себя Алеппо, будет полностью под контролем Турции. [После того как] США и Турция заключили "Соглашение об [авиабазе] "Инджирлик", военно-политический баланс стал быстро меняться [...] По сообщениям американских газет, "новая карта [Сирии] будет определена в ходе встречи Эрдогана с Обамой».
Согласно размещённой на первой странице «Таквим» карте области [северной Сирии], которая должна была стать «нашей 82-й провинцией», включённым в неё оказался не только Алеппо, но и Идлиб, и север Латакии. Включение этих территорий теперь уже невозможно. Ход событий в Сирии и Ираке изменился с вмешательством России.
Более сложным вопросом (для России) являются тюркские и исламские аспекты неоосманских амбиций Анкары. И по этому вопросу, как это ни парадоксально, Эрдоган имеет много общего с движением «Хизмет» Фетхуллаха Гюлена. История «единения» Эрдогана и Гюлена и совместное создание ПСР носят сложный характер, так же, как и их последующие столкновения и вражда. Но, по существу, обе идеологии возникли из националистических, исламских, и (консервативных) либерально-экономических корней.
В обеих присутствует «парадигма» восстановления Османской империи, о чём упоминал Ахмет Давутоглу, говоривший о «великой реставрации», в которой «мы должны полностью принять древние ценности, которые мы потеряли». Затем он перешёл к восхвалению исторических уз, связывающих тюркские народы, противопоставляя их «новым идентичностям, которые были навязаны нам в современную эпоху». Эти исторические узы и ценности, которые упомянул бывший премьер, конечно, – турецкий язык, ислам и халифат.
Гюлен начинал с движения Нур – реформистской и модернистской ветви ислама, вдохновлённой трудами священнослужителя и активиста Саида Нурси. Движение Гюлена – социальное и образовательное, как минимум, не является политическим движением, хотя и взаимодействует с правительствами, и проводит то, что можно с разумным основанием назвать «дипломатией», с государствами (западными и исламскими), как если бы оно являлось значимой политической единицей.
Целью джамаата (общины) гюленистов с её акцентом на науку, технологии и западную либеральную рыночную экономику является обучение и влияние на будущие национальные элиты, которые будут говорить на английском и турецком и выступать за свою принадлежность Западу. «Религиозные вопросы полностью отсутствуют в их учебных программах. [Учителя джамаата] никогда открыто не исповедуют философию ислама – они живут ею. Например, преподаватели школ этого движения должны быть вежливыми, безукоризненными и уважительными. Такая этика жизни требует от миссионеров напряжённой работы и принятия hizmet insani ("служения") или помощи другим», – отмечает франко-турецкий ученый Байрам Балчи. Это очень богатая организация, с аналитическими центрами, школами и публикациями, охватывающими весь земной шар. Однако многие её школы сосредоточены на Балканах и в Центральной Азии.
По словам Балчи, это в прямом смысле «миссионерское движение. Его миссия состоит в восстановлении ислама в регионе, который в течение последних 70 лет был во власти безбожников, преследовавших ислам. Для этой цели, нурчу (общины, придерживающиеся доктрины Нур) используют методы, аналогичные методам иезуитов. В самом деле так же, как и иезуиты, нурчу разработали элитистский метод рекрутирования новых членов: они хотят изменить общество через образование и воспринимают образование как глобальный контроль за учащимися в школе и вне школы. Кроме того, это миссионерское движение поддерживает прекрасные отношения с целевыми группами, чтобы впоследствии «обратить» их.
В номинальном отношении джамаат (по оценкам, насчитывается около 3 миллионов членов) придерживается суфийской ориентации (более культурной, нежели философской), но в отличие от большинства суфийских ориентаций, он категорически против шиитов и враждебен по отношению к Ирану. В некоторых отношениях джамаат имеет атрибуты, аналогичные масонским обществам. Присоединение к джамаату в Турции – или в Центральной Азии – даёт путь к получению работы, продвижению по службе и в конечном счёте – места в элите. (Нетрудно понять, почему такое движение, с очень либеральным акцентом на изучение английского языка и науки, широким охватом и либеральной прозападной рыночной ориентацией – может прийтись ко двору в правительстве США, которое стремится формировать будущее исламского мира).
Эрдоган, напротив, начинал с Партии национального движения, базу которого составляли набожные провинциальные предприниматели и фермеры. Изначально враждебно настроенные по отношению к гюленистам как опасным пешкам светских сил, последователи Эрдогана отделились от Партии национального движения после переворота 1997 года, чтобы совместно с гюленистами основать ПСР.
Итак, что же общего у Гюлена и Эрдогана? Они разделяли – несмотря на все их последующие столкновения – очень схожие взгляды на неоосманскую парадигму.
Байрам Балчи, написавший докторскую диссертацию о школах джамаатов, отмечал, что движение Гюлена служит для достижения трёх интеллектуальных целей: во-первых, отуречивания ислама; во-вторых, исламизации турецкой националистической идеологии; и, в-третьих, исламизации самой современности. Это немало.
Короче говоря, Гюлен стремится к созданию нового глобального исламского движения огромных размеров. В 1997 году Гюлен заявил: «Сегодняшнее население Турции [...] – 60 миллионов человек. Вместе с тюрками в Центральной Азии – это 120–130 миллионов. Если ему удастся сломать эту "китайскую стену" и объединиться с тамошними тюрками, то это будет уже 300 миллионов». В некоторых отношениях в этой критике есть зерно истины в том смысле, что Хизмат является параллельным государством, которое проводит тихую инфильтрацию, заходя во властные артерии, в то время как государство просто сдаётся ему без всякого сопротивления.
Эрдоган полностью разделяет пантюркистские цели Гюлена. Но он резко отличается в вопросах методологии. Президент Турции без всяких сомнений создал бы тюркскую Умму (община верующих), включающую все тюркские народы от западного Китая до Восточной Европы. Он был ярым сторонником охвата всех тюркских рас. В 2009 году Эрдоган охарактеризовал присутствие Китая в Синьцзяне как «своего рода геноцид». Бюлент Арынч, соучредитель ПСР и тогдашний вице-премьер, заявил: «У нас есть глубокие исторические связи с нашими братьями в Уйгурском регионе», а также трёхсоттысячная община уйгуров в Турции.
Эрдоган также умело «отуречил» «Братьев-мусульман» (БМ) – ведущее движение арабских исламистских государств; он убедил их принять турецкую точку зрения о «современности», а также о месте исламистов в современном обществе. Например, в ходе президентских выборов в Египте, БМ агитировали на основе единой платформы социально-экономического прогресса и либеральной рыночной экономики, а не на ценностях справедливости и ислама. Всё это было сделано во многом по указанию Эрдогана, (и, по его совету, принятие Вашингтонского консенсуса будет служить прививкой БМ от любой западной реакции на это).
Конечно, есть много причин расхождений Эрдогана с Гюленом (не в последнюю очередь в связи с тем, что гюленисты пытались извлечь выгоду из антиправительственных настроений на волне протестов в Гези в 2014 году, начав судебные дела о коррупции, которые могли бы привести к падению правительства. Эрдоган объявил им войну и с тех пор очищает страну от гюленистов).
Но, кроме этих прямых ссор, модель нового исламского порядка Эрдогана совершенно отлична от модели Гюлена. У него под крылом уже была крупнейшая партия «Братьев-мусульман», действия которой он направлял, и которая, в результате арабской весны, казалось, готова была добиться серьёзных политических достижений в арабском мире. Это была политическая «платформа» в готовом виде. У неё были миллионы последователей и необходимая организационная структура в виде «ячеек» по всему арабскому миру.
В любом случае мейнстримовский арабский исламизм, представленный, например, БМ, становился в то время всё более буквальным и доктринально пуританским (то есть более салафистским). Он не хотел иметь ничего общего с суфиями (или Гюленом). Не было никакой необходимости «проникать» во власть в стиле джамаата. Если «политическая платформа» БМ каким-то образом могла быть увязанной – на другом уровне (и с Эрдоганом за пультом управления) – с военным потенциалом джихадистских движений, действующих по отдельности, но в направлении той же конечной цели (создания исламского государства), то «новая Умма» вполне могла бы захватить исламский мир.
В этом заключался основной подход Эрдогана в Сирии: турки играли роль так называемых «умеренных» на глобальной политической арене, одновременно поддерживая джихадистов на внутренней арене. Ваххабитам-джихадистам была отведена роль бульдозера – убрать старый культурный «мусор» левантийского суннитского ислама и историческое видение толерантной Сирии. В то время, как «умеренные» должны были заполнить прокопанные джихадистами «пустоты» буквальным, пуританским, салафистским исламом, но тем не менее «современным» в том, что касается финансов, науки и продвижения «социального прогресса» (а именно Хамас).
Конечно, этот грандиозный замысел не реализовался ни в Сирии, ни в Египте. Но исчезли ли амбиции?
Это вопрос к президенту Путину: отступит ли Эрдоган от своих представлений о том, чтобы сделать Турцию глобальной неоосманской державой с глубинным влиянием в Европе, на Кавказе, в России, Центральной Азии и Синцзяне? Отвернётся ли он от своих ваххабитских «ударных частей», которые смели «старые» культурные достопримечательности и сооружения, освобождая место для его нового «порядка»? Остановит ли он подготовку джихадистов с Северного Кавказа, уйгуров, узбеков и албанцев? Или мы наблюдаем всего лишь временную, служащую определённой цели, паузу?
Испытание истинных намерений президента Эрдогана может наступить весьма скоро. Министр иностранных дел Сергей Лавров сказал 22 июля:
«Развитие отношений между Россией и Турцией будет зависеть от их сотрудничества по Сирии и от того, будет ли Турция принимать меры против тех, кто использует её территорию для финансирования террористов в Сирии <...> Многое будет зависеть от того, как мы будем взаимодействовать по урегулированию сирийского кризиса <...> В ходе дискуссии по сирийскому кризису мы предъявили очень много фактов, которые говорят о том, что турецкая территория активно используется для подпитки террористов, переправки боевиков в Сирию, и эти факты остаются на столе <...>
Сейчас, когда мы возобновили наши отношения, уже трудно будет игнорировать то, что мы предъявили. Мы рассчитываем, что наши турецкие партнёры теперь уже будут отвечать на эти вопросы. Причём не только отвечать, но и принимать меры, для того чтобы их территорию не использовали с целью поддержания этой братоубийственной войны в Сирии».
