С 1989 года ход геополитических событий бешено ускорялся, оставляя после себя ощущение зияющей пустоты, заполняемой то страхом, то апатией. Как полагают авторы доклада дискуссионного клуба «Валдай», глобализация совпала по времени с бурным техническим прогрессом – но технический прогресс совсем необязательно означает и прогресс гуманизма. Захлёстнутые потоком информации, люди как бы теряют память, становясь рабами текущего момента, и лишаются глубины взгляда, которую дает история и без которой не осознать XXI века. Невозможно понять людей будущего, не понимая людей прошлого. Прошлое никогда не закрывается от нас – наоборот, прошлое – это то, что ещё наступит (в этой связи советую перечитать «Воскресение» Толстого).
Итак, доклад дискуссионного клуба «Валдай» призывает нас остановиться и подумать о войне в XXI веке – ведь мы, люди и Запада, и Востока, уже забыли войну и думаем только о мире. Убаюканные им, мы погружаемся в иллюзию возврата в тот священный миропорядок, в котором зло находится где-то вовне.
Я предлагаю вам три момента: Карл фон Клаузевиц в XXI веке, продолжение Истории (навеяно небольшим эссе Юбера Ведрина) и о том, что мы называем войной с терроризмом.
1. Клаузевиц в XXI веке
Раздумывая о войне, мы должны порвать с наркозависимостью от информации, поставляемой нам СМИ, и вернуться к самым корням. Как учит Фукидид, бесовская парочка Война и Мир одинаково зависит и от разума, и от безумия. Клаузевиц находится, видимо, в центре наших дебатов так же, как и его толкователи – Раймон Арон и Ленин. Этот последний тщательно исследовал учение отставного прусского офицера, который создал концепцию тотальной войны.
Клаузевиц выдвинул два основных принципа – о войне как продолжении государственной политики иными средствами или совокупностью иных средств, и о волне насилия, достигающей крайних пределов. На первом принципе задерживаться не будем. В мире и так твердо укоренилось понятие об армии как политическом инструменте и о политике как детерминанте военной организации и типа военных действий с целью навязать противнику свою волю.
Намного более злободневной является концепция безграничного насилия. Она прекрасно вписывается в карту мира образца 2016 года и касается азарта, который порождает крайности и придает войне динамизм, иногда неуправляемый. Война возникает из враждебных намерений, но часто ее подпитывают СМИ, как, например, на Балканах или Украине. В таких случаях закон войны нарушается теми, кто за нас определяет, что есть добро и что есть зло, и за нас отличает цивилизацию от варварства. В самом деле, война и все конфликты, особенно сирийский, зиждятся на открытом Клаузевицем треугольнике, в вершинах которого - интерес, азарт и власть.
Бойня Второй мировой войны, казалось бы, перевернула с ног на голову формулу Клаузевица: «Хочешь мира – готовься к войне», где «война» и «мир» превратились в проявления одной, более общей и неясной концепции под названием «конфликт». Но не будем играть словами. Что в наши дни означает «впадать в крайности»? Может ли это означать ядерную войну? Я лично не опасаюсь всеобщей гибели в ней, так как наши враги (т.е. те, кто бил в нас через удары в сердце Парижа, Беслана и Нью-Йорка) предпочитают асимметричные удары. Ядерная война, война с применением обычного оружия, небольшие партизанские войны и кибервойна – это четыре возможных вида военных действий будущего, которые будут варьироваться от несущих наибольшее насилие до несущих наибольшие разрушения.
И последний урок, который нам преподает Клаузевиц – он читался в докладе клуба между строк: «Сильнее всех всегда тот, у кого самая сильная мотивация». Но чтобы проявить свою силу, нужен противник. Исчезновение общего врага после 1991 года ослабило обаяние власти, а позднее стало невозможно различать между добром и злом или судить, какая из стран является бандитской или может стать такой. Незачем умалчивать, что США в настоящее время являются сверхдержавой, держащей руку на всех рычагах власти, какие только есть в мире, и не имеет никакого значения, является ли их сила добром или нет. Именно они определяют, что считать добром и справедливостью, а что злом. И это они насаждают английский как всемирный язык (об этом прекрасно написал лингвист Клод Агеж). Англицизмы одинаково испещряют речь и в Париже, и в Москве.
Поэтому я считаю, что многополярность пока остается мифом или весьма отдаленной целью.
2. История продолжается
Когда, несколько лет назад, Фёдор Лукьянов назвал свою только что открывшуюся газетную колонку «Миры меняются», он прекрасно знал, что ничего не меняется, и что всегда имеет место молчаливая встреча ушедших поколений с нашим. XXI век был ошибочно воспринят как время «обнуления счетов». В России приход Владимира Путина был расценен как конец эпохи Ельцина тогда как, по моему мнению, он только второй избранный президент, и в этом смысле является законным продолжателем движения истории.
Великий историк Фрэнсис Фукуяма прекрасно понимал, что в своем «Конце истории» выдвинул всего лишь гипотезу, так как история постоянно повторяется. Чтобы понять сегодняшние конфликты (в Сирии, Ливии, Сахеле, ЦАР, Афганистане, Йемене…), достаточно только открыть географический атлас, изданный до 1914 года, так как наши прекрасные политические конструкции, возведенные после 1945 года, ныне весьма заметно пошатнулись.
Да, соотношения сил действительно меняются, однако отчуждение жажды власти остается неизменным. Вот почему нам еще предстоит построить тот миропорядок, о котором мечтал Генри Киссинджер в своем замечательном эссе «Дипломатия». Жаждой власти пропитано узнавание Другого – иногда друга, а иногда и врага. Он как Марс против Венеры или как Левиафан у Гоббса: она все та же, эта жажда, которая создала конфликт, а все потому, что мы придерживаемся убеждения, что эта жажда – необходимое добро. Россия предложила создать широкую коалицию в Сирии, даже зная заранее, что этого не произойдет, так как уже существует западная коалиция, в которую России не удастся интегрироваться.
Хотя ведущие историки много раз объясняли это соотношение, представленное как простое недоразумение между Западом и Россией, оно все еще остается крайне неясным. «Не смеяться над поступками людей, не плакать над ними, не ненавидеть, но понимать их», писал Спиноза. В отношении России это не так просто, так как никто даже не спрашивает ее мнения перед тем, как уверенно провозгласить: «Россия увязла в сети предрассудков». А жаль…
Мы, французы, тоже находимся под властью Америки. Ну, и что нам с этим делать? Так проясняется суть вопроса о Западе: союз Старого света с Новым, который старается навязать ему свою парадигму. Есть определенное влечение к лидеру этого союза – США. Вспоминается фраза из Поля Валери: «Янки, убирайтесь домой! Но и возьмите меня с собой!» И отвращение тоже.
Отношения России с Западом в XXI веке в значительной мере будут зависеть от внешней политики США, в которой я различаю три приоритета: безопасность американского народа, избежание самостоятельного, вне коалиции, вовлечения в наземные операции и конфликты, и отказ от знаменитой стратегии сдерживания в пользу стратегии влияния.
3. Какое будущее нас ждет? Какой строй? Чем закончится война с терроризмом?
Как ни печально это признавать, мы проиграем войну с терроризмом – просто потому, что она бесконечна и нельзя полностью искоренить террор, разве что ценой гибели человечества. Да, Ирак, Сирия, Сахель являются зонами военных действий, но мы боремся там с определенными вооруженными отрядами, а не с терроризмом как таковым.
Наиболее тревожным в нашем будущем мне представляется тенденция к явной рефеодализации ООН, с её баронатами и другими вотчинами. Европа возвращается к рубежам и стенам, и на глобализацию отвечает возрождением племенного разделения и в виртуале, и в реале.
В этом мире существует экзистенциальная проблема воскрешения истории. Турция вспомнила, что она Османская империя, Иран – что он могучая Персия, Россия о бывшем СССР, а Европа… с Европой ситуация более сложная, поскольку она сбрасывает свое прошлое, не оглядываясь на других. А ведь перед нами ИГИЛ и другие воины за веру. Они не ждут результатов выборов. Им некуда торопиться, в то время как миграция погрузила Европу в пучину социальных потрясений и движений за свою индивидуальность и национальную принадлежность. Атлас культур ставится выше политики. Украина, которая не существовала в политкорректной среде, возвращается к линии раздела Рига-Сплит. Прежде политика была двигателем Европы. Позднее, после двух мировых войн, мечталось, что мир принесет экономика. В настоящее время политикой становится религия. Происходит возврат от национальных государств к этно-конфессиональной системе. Самое новое (Национальное Государство) всегда уступает место самому старому (культуре, религии, символу).
Для обретения международного равновесия сил необходимо думать о войне и геополитике не как о непостижимых матрицах или образе, а как о реальности.
