16 ноября начиная с 1995 года отмечается как Международный день толерантности. Он был установлен в соответствующей Декларации ЮНЕСКО и за прошедшие годы укоренился в международной практике, однако так и не стал значимым праздником в широких общественных кругах. Почему? Пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
16 ноября правозащитные организации проводят свои мероприятия и семинары, особое место среди них занимают акции по защите прав мигрантов. Но этот день не является всенародным праздником где бы то ни было. И есть такое ощущение, что вряд ли это случится, по крайней мере в ближайшее время. Скорее он так и останется «памятным днём только для своих». Минусы такого положения вещей очевидны – толерантность в современном открытом мире должна лежать в основе человеческого взаимодействия. И потому вопрос о фактическом игнорировании этого памятного дня является серьёзным.
Задача не только в том, чтобы сделать день 16 ноября известным широкой общественности, но и в том, чтобы о толерантности вспоминали не только раз в году. В этих целях позволим себе сравнение Дня толерантности с Международным женским днём 8 марта. Не будем вдаваться в обсуждение того, что этот день, изначально связанный с борьбой женщин за гражданские права в начале XX века, превратился в позднесоветской и постсоветской ритуалистской практике в абсолютно сексистски детерминированный праздник, противоположный его изначальным целям и потому вызывающий оправданную неприязнь феминисток. Даже если воспринимать праздник 8 марта как данность, то известно замечание, что о женщинах заботятся лишь один день в году, а всё остальное время в поведенческих практиках продолжают доминировать мужчины. Не хотелось бы, чтобы в отношении Дня толерантности сложилось бы такое же отношение.
В контексте дискуссий о толерантности отдельным серьёзным вопросом является моральная дилемма: «Нужно ли толерантно относиться к нетолерантным людям?» В своё время известный американский политический философ Джон Ролз (John Rawls) в своей книге «Теория справедливости» (A Theory of Justice), размышляя над этой дилеммой, дал на неё фактически положительный ответ. По его мнению, толерантно нужно относиться ко всем, даже к тем, кто не разделяет этого принципа, – а иначе, какая же это толерантность. Если отойти от узкого и достаточно нового термина «толерантность», то при более широком взгляде на вещи в нашей русской морально-философской традиции подход Ролза в определённой степени созвучен идеям Льва Толстого о непротивлении злу насилием. Слово «толстовство» в своё время стало нарицательным. Толстовство, понимаемое как всепрощение (или как тотальная толерантность в новых терминах), вызвало бурную реакцию в тогдашнем российском обществе. Противниками Льва Толстого стали самые разные сегменты общества и справа, и слева. С осуждением Толстого выступили абсолютно различные и несхожие между собой политики и институты. С одной стороны, это была Русская православная церковь, отлучившая Льва Толстого от церкви. А с другой – Владимир Ильич Ленин – что гораздо более знакомо советскому поколению – с его критикой толстовства как морального оправдания злодеяний власти и необходимостью замены толстовства на морально оправданную классовую борьбу. Эта дилемма взглядов Толстого и Ленина, заметим, не утратила своей актуальности и сегодня, в нынешней политической борьбе. Поэтому моральный выбор того или иного ответа на неё представляется крайне важным и сейчас.
В другом контексте, если шире посмотреть на максиму Ролза о «толерантности для противников толерантности», её можно переформулировать и так: «Возможна ли свобода для противников свободы?» Или же: «Возможна ли демократия для противников демократии?» Здесь, с одной стороны, есть известный тезис о том, что «Гитлер пришёл к власти демократическим путём» и потому демократия должна защищать себя от противников демократии и вполне может (и даже обязана) действовать в их отношении недемократически. С этим, наверное, мало кто будет спорить, вопрос лишь в том, где провести ту грань, за которой чётко и общепризнанно определяются «враги демократии». А иначе возникает большой соблазн постепенного или быстрого перехода демократии в авторитаризм – и закрепления политического доминирования сложившихся элит.
В современном глобальном общественном мнении, на наш взгляд, вполне сложилось убеждение, что критика элитного статус-кво допустима только «слева», и потому левопрогрессистские течения, которые действительно во многом опираются на гражданское недовольство и протестные настроения, не только получают электоральную поддержку в ряде стран, но зачастую становятся и «любимцами» мировых СМИ и их образ рисуется почти исключительно в положительных чертах. С другой стороны, критика тех же самых элит и часто по тем же самым основаниям и с теми же самыми аргументами, но не «слева», а «справа» вызывает целый шквал обвинений. И лидеров несистемных правых партий в Европе, и Трампа в США уже рутинно сравнивают с Гитлером. Возможно, это и так, но как быть с тем, что за них голосует от четверти до половины избирателей и электоральные результаты несистемных правых сил во многих западных странах выше, чем у несистемных левых, прогрессистов и зелёных. Допустимы ли недемократические ограничения в отношении четверти, а то и половины собственного населения? Допустима ли нетолерантность в отношении от четверти до половины своих граждан – которые, безусловно, нетолерантны сами, но чаще всего просто озлоблены на доминирование сложившихся элит и их отрыв от собственных граждан.
И здесь главный моральный вывод XXI века состоит в том, что да, это допустимо и возможно. Более того, не просто возможно, но и обязательно. И главная моральная тенденция нашего столетия – в том, что критика элит возможна только слева, но не справа. Поэтому пределы демократии, толерантности и свободы в нашем веке будут расширяться только влево – в сторону прогрессистских и эколого-прогрессистских движений. Если, кто-то этого не понял – что ж, тем хуже для них. Даже если таковых и до половины избирателей. А с учётом антилокдаунных протестов, возможно, и больше. Не будем здесь приводить исторические примеры того, как быстро борцы за свободу, придя к власти, скатывались не просто в тоталитаризм, но в террор против собственного населения. Примеры как Робеспьера, так и Ленина, Троцкого и Сталина здесь излишни. Моральная детерминанта XXI века – это данность. С которой не поспоришь.
Вышеупомянутая книга Джона Ролза о толерантности к нетолерантным была написана не так уж и давно – в 1971 году, ещё при жизни нынешнего старшего поколения. Но кажется, что современный мир от неё отделяет целая пропасть. В моральном смысле ситуация абсолютно изменилась. И если мы фиксируем в качестве морально оправданного право на нетолерантность к нетолерантным, то следующий вопрос – насколько далеко оно может зайти. Здесь с одной стороны, речь идёт о перерастании нетолерантности к нетолерантным в морально оправданное насилие по отношению к ним. А с другой – о пределах исторической ответственности, которая и делает это насилие морально оправданным. Здесь тоже, с понятной долей условности, можно провести параллель с ленинской теорией классовой борьбы. Которая чётко фиксировала моральное оправдание и политическую необходимость революционного насилия. Поскольку без него у угнетённых не будет шансов на победу против угнетателей. В этом контексте не просто моральное осуждение, но и морально оправданное насилие со стороны дискриминируемых в отношении их нетолерантных оппонентов вполне может следовать в русле ленинской логики. С исторической ответственностью, на первый взгляд, сложнее. Несёт ли сегодняшний белый выпускник Оксфорда/Гарварда или, хуже того, белый фермер-реднек ответственность за то, что его предки были расистами? И даже если принять предыдущую логику о моральном праве на насилие в отношении непосредственно угнетателей, то допустимо ли с этической точки зрения право на историческое возмездие? Даже с пониманием того, что нынешние практики дискриминации, хотя и стали тоньше прежних, но никуда не исчезли.
Здесь логика глобальной эволюции морали в XXI веке вроде бы тоже склонна говорить: «Да!». И этически допустимое насилие по отношению к угнетателям, и право на историческое возмездие начинают получать в моральном дискурсе всё большее оправдание. Вопрос лишь в манипулировании этим со стороны старых элит и в их возможности этим насилием управлять в своих целях. События в США в 2020 году показали, что когда управляемое протестное насилие оказалась созвучно задачам старых элит по недопущению перевыборов Трампа, оно быстро получило медийное моральное оправдание. Затем ситуация начала меняться.
В целом эти вопросы о толерантности, справедливости и морали, с одной стороны, сложны, если углубляться в теоретические рефлексии, а с другой – предельно просты и понятны. Толерантность должна стать ключевым фактором морального поведения. Моральной детерминантой XXI века стало осуждение нетолерантных. Пределы этого осуждения могут быть различными, что и показала политическая практика последних лет. Манипулируемость этим процессом со стороны элит, на циничный взгляд политолога, тоже налицо. В то же время подлинная революционность этого процесса также очевидна. Стоит ли бояться этой новой толерантной революции? И нужно ли во избежание этого вдаваться в сервильную апологию отживающего (?) статус-кво старых элит? Каждый читатель вправе сам сделать свой моральный выбор.
