Клуб «Валдай»

Международный порядок, возникновение которого мы предвидим, – многополярный мир, основанный на балансе сил и согласии держав, будет гораздо более демократичным. Он будет допускать различия не только внутри обществ, как это принято при либеральных порядках, но и между государствами. В этом отношении он может быть даже более либеральным, чем международный порядок, сложившийся после 1945 года, считает Рейн Мюллерсон, президент Института международного права (Женева), профессор Таллиннского университета.

Случилось так, что вскоре после завершения Мюнхенской конференции по безопасности (МКБ) 2017 года я закончил свою последнюю книгу «Заря нового порядка: геополитика и столкновение идеологий» следующими словами:

«Пессимистический доклад, подготовленный для февральской международной конференции по безопасности в Мюнхене 2017 года и тревожно озаглавленный “Пост-правда, пост-Запад, пост-порядок”, полон опасений относительно того, что мир может оказаться “на грани эпохи пост-Запада, в которой незападные игроки формируют международные отношения, часто параллельно или даже в ущерб именно тем многосторонним структурам, которые формировали основу либерального международного порядка с 1945 года”. “Вступаем ли мы в мир пост-порядка?” – такой вопрос ставится в докладе».

Однако тогда я писал, что не стоит так мрачно смотреть в будущее. Мир и особенно страны либеральной демократии, безусловно, выиграли от либерального международного порядка. Но ни один порядок, будь то международный или национальный, не вечен. И этот либеральный международный порядок был не таким уж либеральным. Скорее, это был порядок, при котором либеральные государства правили миром, пытаясь расширить круг либеральных обществ (особенно после распада СССР), в то же время подвергая остракизму или даже уничтожая те, которые не могли или не хотели становиться либеральными.

Международный порядок, возникновение которого мы предвидим, – многополярный мир, основанный на балансе сил и согласии держав, может быть не либеральным в этом смысле, но он будет гораздо более демократичным в той степени и в том смысле, в каких эти понятия – либерализм и демократия – применимы в международных отношениях. Он будет допускать различия не только внутри обществ, как это принято при либеральных порядках, но и между государствами. В этом отношении он может быть даже более либеральным, чем международный порядок, сложившийся после 1945 года. 

Прошу прощения за длинную самоцитату, но эти слова могли быть написаны и после МКБ этого года. Поэтому у меня возникает странное ощущение, что, хотя мир и продолжает меняться, и в основном по лекалам того, что существовало до МКБ 2017 года, МКБ 2019 года стала повторением МКБ 2017 года, чем-то вроде Дня сурка из романтической комедии 1993 года с Биллом Мюрреем в главной роли. Поэтому то, что было написано о Конференции два года назад, может быть правдой (или неправдой, в зависимости от точки зрения) и в отношении дня сегодняшнего.

Сегодня президент США делает или по крайней мере пытается делать более или менее то, что обещал сделать кандидат в президенты Дональд Трамп, будь то строительство стены между Соединёнными Штатами и Мексикой или отказ от иранского ядерного соглашения 2015 года. Единственным заметным исключением являются отношения между Вашингтоном и Москвой, но в этом вопросе вина противников Трампа гораздо больше, чем его самого. Нападая на Трампа, они ставят мир на путь опасного столкновения. Реальная заслуга президентства Трампа заключается в том, что с его приходом к власти стало очевидным то, что до этого скрывалось за политкорректным дискурсом. Выяснилось, что европейские политики, слишком долго находившиеся под защитой ядерного зонтика Соединённых Штатов, разучились не только действовать, но и думать самостоятельно, не говоря уже о критическом размышлении об изменениях в мире.

Поэтому меня вдохновляет то, что директор римского Института международных отношений и специальный советник Федерики Могерини Натали Точчи написала в Facebook о МКБ 2019 года:

«Мы знаем, что пришло время (на самом деле уже давно) стать более ответственными и креативными и начать придерживаться более передовых взглядов в отношении нашего собственного лидерства. Но сделать даже такой психологический шаг, не говоря о материальном, трудно, и мы по-прежнему слишком робки в этом отношении. Канцлер Меркель, когда её спросили, о чём она сожалеет больше всего, сказала, что больше всего она сожалеет о традиционных колебаниях Германии в отношении того, чтобы взять на себя более явное лидерство в вопросах европейской интеграции. Германия, по её словам, часто отстаёт от времени. Этот же аргумент можно экстраполировать и применить ко всем европейцам (и не только). Мы действительно не можем больше сомневаться в необходимости вырваться из зоны комфорта, взяв на себя большую ответственность и наладив более творческое партнёрство, чтобы гарантировать, что при переходе от одной международной системы к другой мультилатерализм, общие правила и международное право останутся опорой международного сообщества». 

Я бы подписался под этими её словами, если бы они не сопровождались некоторыми заявлениями, почти неизбежными в качестве ремней безопасности для европейских политиков и экспертов и показывающими, что её понимание мультилатерализма и даже её ссылка на международное право несколько ограничены, даже робки, и вовсе не креативны. Совершенно правильно обвиняя Вашингтон, который в Мюнхене представлял вице-президент Пенс, в отсутствии мультилатерализма, Натали Точчи пишет, что она была «потрясена, услышав, как член Политбюро Китая Ян Цзечи и глава МИД России Лавров воспевают достоинства мультилатерализма и европейской интеграции, хотя понятно, что зачастую они подразумевают под этими терминами, совсем не то, что мы».

Таким образом, мультилатерализм приемлем только в отношениях между западными либеральными демократиями или на условиях Запада. Но что это за мультилатерализм без Китая или России? Или без Индии, Ирана, Египта, Турции? Да и без любой другой страны. Это было бы, и в некоторой степени так оно и было в течение определённого времени, тем же старым западным унилатерализмом под руководством США. Именно о нём и говорил Майк Пенс в Мюнхене. 

В этом может быть что-то личное, но с некоторых пор во мне возникло отвращение к термину «единомышленники». Ещё ребёнком я не любил, когда мне говорили, что нужно делать, а что нельзя. Позже мне стало не нравиться, когда мне указывали, на каком языке я должен разговаривать и что я должен думать об окружающем мире. Кроме того, общение только с «единомышленниками» может быть комфортным, но это также признак интеллектуальной лени, поскольку научиться многому, общаясь исключительно или преимущественно с «единомышленниками», не получится. Это сродни «проповеди для обращённых» – зачастую пустая трата времени, которая даёт нам только утешительное чувство, исходящее от посыла «я уважаю тебя, ты уважаешь меня – значит, мы уважаемые люди». Кроме того, в политике, особенно международной, такое умонастроение опасно и является одним из главных источников конфронтационного менталитета, который столь широко распространился в мировой политике. 

Как юрист-международник, я не могу пройти мимо комментария об «общих правилах и международном праве», тем более что не только Натали Точчи, но и министр иностранных дел России упоминал эти термины в своей мюнхенской речи. Правила общие для кого? Может прозвучать политически некорректно, но трудно удержаться от вопроса: относятся ли к этим «общим правилам» те правила, которым следовали те, кто бомбил Белград в 1999 году, а затем признал независимость Косово, вторгся в Ирак в 2003 году без санкции Совета Безопасности или в 2011 году превысил мандат Совета Безопасности и уничтожил Ливию? Разумеется, Россия тоже пошла на конфликт с международным правом, признав независимость Абхазии и Южной Осетии. Даже воссоединение Крыма с Российской Федерацией в 2014 году едва ли соответствовало нормам международного права, несмотря на чётко выраженное желание большинства населения полуострова присоединиться к Российской Федерации. Подрыв международного права с его принципами неприменения силы, невмешательства во внутренние дела и суверенного равенства государств начался в 1990-х годах с попыток заменить международно-правовую систему, основанную на переговорах и компромиссах, своего рода мировым правом, то есть правилами, которых придерживались те, кто верил в конец истории и в победу либеральной демократии во всём глобализированном мире. Чем скорее, тем лучше.

Бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин в своём недавнем интервью газете «Фигаро» сказал следующее:

«Я уже некоторое время предупреждал об опасности того, что европейские элиты могут стать локомотивом без вагонов. Однако всё это необходимо рассматривать в более широком контексте: Запад утратил монополию на мировое лидерство. Это изменение должно быть очевидным даже для тех, кто безразличен к геополитике. Наши универсальные ценности, наша особая миссия, вмешательство в происходящее в других странах – все эти понятия, столь ценимые и популярные до недавнего времени во Франции (конечно, не только во Франции, но и на Западе в целом, и в США в частности), не могут скрыть тот факт, что в сегодняшнем, погружённом в хаос мире мы занимаем оборонительную позицию». («Фигаро», 15 февраля 2019 года)

Эта утрата монополии одного лидирующего мирового государства или группы государств не означает, что Запад, или в частности Европа, не имеет права голоса в международных делах. Но их голос может быть услышан только в мире реального и всеобщего мультилатерализма, а не в ограниченном мире трансатлантического мультилатерализма. Хотя Ведрин считает, что это может быть неприемлемо для американцев и травматично для европейцев, но Европа и Франция должны смириться с изменившейся реальностью. 

Напоследок несколько слов о сети Facebook, в которой я нашёл интересный комментарий Натали Точчи о МКБ 2019 года. Речь идёт о последней блокировке трёх видеостраниц в Facebook, имеющих отношение к компании RT (Russia Today) и ставших слишком популярными среди пользователей Facebook, так как, по мнению CNN, они предлагают американской аудитории освещение событий с критической по отношению к правительству США и благоприятной для России точки зрения. Такие ограничения свободы информации под лозунгом «войны с фейковыми новостями», напоминающим недавнюю «войну с терроризмом» Джорджа Буша, приобретают всё более широкий характер.

Хотя социальные сети, в том числе Facebook, полны всевозможного сора и слухов, которые до изобретения и широкого распространения интернета ограничивались в основном пьяными разговорами в пивных или между соседями-«единомышленниками», главная и общая причина этой новой «войны» заключается в том, что основные средства массовой информации, то есть те, что до недавнего времени играли главную роль в создании общественного мнения и манипулировании им, утратили свою монополию.

Президент Франции Эммануэль Макрон, выступая в начале месяца перед авторами редакционных статей авторитетных французских изданий (используя английскую терминологию), обвинил их в отказе от их роли в «расстановке приоритетов» при освещении новостей. Смотрите, сказал он, «начиная с декабря на первых позициях в рейтингах Russia Today, а не BFM (главный французский новостной телеканал)». По его мнению, сегодня слово ответственного лица (мэра, депутата, министра) имеет тот же вес, что и слово «человека с улицы» («citoyen lambda»). В своём высокомерии, которое было замечено и подчёркнуто основными французскими СМИ (см., например, статью Эммануэля Берретты в Le Point за 2 февраля 2019 года), Макрон точно определил, что стоит за «войной против фейковых новостей». Это утрата элитами контроля над тем, что люди думают и во что верят.