Появление в США и ряде европейских стран популистских кандидатов и движений вызывает множество вопросов о природе демократии, её эффективности в качестве модели управления и её специфических особенностях как в Америке, так и за её пределами. Более всего американские и европейские элиты обеспокоены феноменом республиканского кандидата на пост президента Дональда Трампа, Brexit и схожими проявлениями недовольства действиями элит и государственных институтов по всему миру.
Однако гнев избирателей является естественным следствием глубокой неудовлетворённости, которую испытывает электорат в отношении своего экономического положения и политических элит. Впрочем, даже в пылу гнева граждане в большинстве своём признают, что демократия, несмотря на её недостатки, обладает значительными преимуществами перед существующими в мире альтернативными вариантами государственного устройства.
Отцы-основатели США учредили республику с выборными руководителями и правительством с ограниченными полномочиями потому, что они хорошо понимали человеческую природу. Будучи людьми верующими, они осознавали изначальную порочность человека и созданных им учреждений. Это заставило их задуматься о том, чтобы ограничить власть с помощью общества. В «Записках федералиста», серии анонимных статей в поддержку ратификации Конституции США, написанных Джеймсом Мэдисоном (ставшим четвёртым президентом США), Александром Гамильтоном (впоследствии первым министром финансов) и Джоном Джеем (первым председателем Верховного суда США), говорится: «Будь люди ангелами, ни в каком правлении не было бы нужды. Если бы людьми правили ангелы, ни в каком надзоре над правительством – внешнем или внутреннем – не было бы нужды. Но при создании системы, в которой люди будут управлять людьми, главная трудность состоит в том, чтобы обеспечить правящей элите возможность надзирать над управляемыми; а затем необходимо обязать правящих надзирать за собой. Зависимость от народа, безусловно, обеспечивает надзор над правительством, но человеческий опыт учит: дополнительные предосторожности здесь отнюдь не лишни».
Таким образом, подчинения правительства народу только через механизм выборов недостаточно, необходимо «разделять и расставлять должности таким образом, чтобы каждое должностное лицо могло надзирать над другим, чтобы личный интерес каждого чиновника служил охране общественных прав». В США это привело к созданию трёх равных ветвей власти – исполнительной, законодательной и судебной – причём законодательная ветвь, которая, по мнению отцов-основателей, обладает в республике наибольшим могуществом, разделяется на Сенат и Палату представителей, призванных ограничивать полномочия друг друга.
В европейских парламентских системах, большинство которых образовалось естественным путём, а не в результате сознательных усилий группы лиц на определённом этапе развития, исполнительные и законодательные функции обычно объединены, так как министры правительства назначаются из членов парламентского большинства. Однако многопартийные системы европейских стран отличаются большей раздробленностью, нежели двухпартийная система США. Часто это приводит к созданию коалиционных правительств, что налагает на них ограничения иного рода, так как здесь приходят в столкновение интересы правящих партий. Хотя первый президент США Джордж Вашингтон и предостерегал сограждан против увлечения «партийным духом», который, как он полагал, пагубен для добросовестного правления, ибо ставит частные интересы выше общего блага, всем последующим поколениям лидеров и политических мыслителей как в США, так и в других странах партии (и оппозиция) представлялись необходимыми.
В то же время для ограничения государственной власти в демократиях широко используется свободная пресса. Один из авторов Декларации о независимости США Бенджамин Франклин писал: «Свобода слова является одним из основных столпов свободного правления: если эту опору изъять, то постройка свободного общества рушится и на её развалинах воздвигается тирания. Республики и ограниченные монархии усиливаются и крепнут народным надзором за деятельностью государственных чиновников».
Какое отношение всё это имеет к популистским вождям и движениям сегодняшнего дня? Непосредственное, поскольку ограничения, налагаемые на власть в США и многих европейских демократиях, мешают правительствам действовать. Одновременно свободные СМИ подвергают правительства резкой критике за их бездействие. Едва ли удивительно поэтому, что правительства временами неповоротливы и малоэффективны, что это приводит в гнев некоторых избирателей и что постоянное пристальное внимание СМИ к бездействию правительства вкупе с общественным недовольством подрывает доверие к государственным институтам. С этой точки зрения, популизм является предсказуемым следствием политической модели демократии – модели, специально сконструированной для того, чтобы ограничить государственную власть путём ограничения полномочий правительства.
В сущности, популизм может послужить полезной и конструктивной силой, доводящей до сведения правителей устойчивые настроения общественности. В рамках исправно функционирующей демократической политической системы популизм может стать стимулом для реформ, побуждая правительства к действию в тех случаях, когда у них связаны руки. Со временем это могло бы повлиять на источники общественного недовольства и уменьшить привлекательность популистских лозунгов и кандидатов.
Две самые большие опасности популизма связаны с тем, что, во-первых, воля народа может быть недостаточно чётко выражена или не в полной мере отражать интересы масс, а во-вторых, с возможностью злоупотребления властью со стороны популистских лидеров. Такие опасения не являются чем-то новым. Не успел начаться второй президентский срок Джорджа Вашингтона, как во Франции популистским Комитетом общественного спасения был развязан кровавый террор против приверженцев «старого режима». Но ещё до этого всплеска жестокого насилия отцы-основатели США разошлись во взглядах на Французскую революцию. Джон Адамс, бывший вице-президентом при Джордже Вашингтоне (и сменивший его на президентском посту), считал кровавую революцию поводом для глубокого беспокойства и ставил под сомнение её будущность, тогда как государственный секретарь Томас Джефферсон (избранный президентом после Адамса) поначалу полагал, что революция послужит делу обновления прогнившей аристократической системы правления во Франции.
В большинстве демократий первая опасность сводится к минимуму с помощью систем представительства: избиратели выбирают представителей, которые в свою очередь принимают и воплощают в жизнь законы. Однако для обеспечения поддержки важных решений со стороны народа они время от времени всё же прибегают к прямой демократии (например, референдумам). Так, во многих американских городах, графствах и поселениях избиратели (в качестве налогоплательщиков) обязаны одобрять выпуск облигаций с целью мобилизации заёмных средств на государственные расходы.
В других случаях национальные лидеры, видимо, переоценив силу общественной поддержки своей политики, вдруг представляют на одобрение общественности важнейшие решения. Примером здесь может служить Brexit или недавний неожиданный отказ правительства Колумбии от утверждения проекта мирного договора с марксистской повстанческой группировкой FARC. Подобный исход – это не свидетельство структурной слабости демократического правления, а всего лишь следствие ошибок руководства.
Вторая опасность – злоупотребление властью – угрожает любой политической системе. Как говорил британец лорд Актон, «всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Однако отцы-основатели США выстраивали политическую систему страны специально с той целью, чтобы этой опасности избежать.
Государственная система США не совершенна в том смысле, что она не всегда способна предотвратить злоупотребление властью со стороны должностных лиц. Но в общем и целом ей это удаётся, а в тех случаях, когда случаются сбои, злоупотребления выявляются и виновные наказываются. Более того, воображаемые последствия публичного разоблачения и унижения являются мощнейшим средством, удерживающим чиновников от неблаговидных поступков. Обвинения в коррупции и иных незаконных деяниях (связанные ли с Фондом Клинтонов, сделками Дональда Трампа или с деятельностью политиков в других странах) столь часты и сокрушительны в политической жизни именно потому, что американцы (и граждане других стран) считают злоупотребление властью одним из самых опасных явлений.
Независимо от того, как мы выстраиваем наши политические системы, фундаментальной проблемой для всех человеческих обществ является то, что наша политика вырастает из отношений между конкретными людьми, преследующими собственные цели.
Демократические политические системы пытаются налагать ограничения на эти взаимоотношения и препятствовать достижению частных целей за общественный счёт, но это не всегда удается. Прочие политические системы стремятся справиться с этой проблемой иными путями, но в историческом плане явно проигрывают первым. Часто это происходит оттого, что они применяют правила более избирательно. (Демократические системы также способны действовать избирательно, но чаще воздерживаются).
Бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль сказал об этом так: «В этом грешном мире были испробованы и ещё подвергнутся испытанию многие формы правления. Да никто и не утверждает, что демократия есть само совершенство или воплощённая мудрость. Более того, говорят, что демократия – это наихудшая форма правления. Так бы оно и было, если бы другие опробованные формы не оказались ещё хуже». Несмотря на вполне реальные угрозы, исходящие от популизма, Черчилль, по всей видимости, по-прежнему прав.
