Глобализация переосмысляется во всём мире, что, в свою очередь, изменит экономические, политические и социальные отношения. Как мир использует эти изменения – для взаимной выгоды или для усиления напряжённости? Пишет Тодд Лефко, председатель Российско-американского совета по бизнесу и культуре Миннесоты.
Система глобализации после Второй мировой войны была организована так, чтобы создать управляемую Америкой структуру с правилами и порядком для установления американской гегемонии в будущем. Эта структура была блестяще выстроена. Организация Объединённых Наций разрабатывает политические решения. Всемирный банк и Международный валютный фонд обеспечивают управление экономикой. Генеральное соглашение по тарифам и торговле, ставшее в дальнейшем Всемирной торговой организацией, регулирует торговлю. Связь, поездки и торговля стали намного дешевле. Контейнеризация и глобальные цепочки поставок позволили получить преимущества мировой рабочей силы и рынков. Всемирная паутина стала связующим звеном, объединяющим всех и вся. Система была важна с американской точки зрения: мы считали, что контролируем положение как самопровозглашённая сверхдержава. Фукуяма объявил конец истории, что, по искреннему мнению Вашингтона, укрепило американскую гегемонию. Затем мировая система начала рушиться.
Под подозрением оказались глобализация и транснациональные элиты. Возросли вопросы о роли демократии и важности неравенства для капитализма. Глобальные цепочки поставок, которые способствовали экономическому подъёму Китая, оказались частью проблематики национальной безопасности в контексте растущего национализма и популизма. Интернет, который должен был объединять, внезапно превратился в инструмент разделения – нации стремятся контролировать трафик, производство и распространение информации.
Во-вторых, технологии стали развиваться гораздо быстрее, чем управление или мораль. Мы столкнулись с новыми проблемами, но смогли действовать только с реактивной позиции. Новые вопросы биоэтики, ядерной войны, кибервойны, секретности и конфиденциальности решаются технологическими гигантами, сосредоточенными на прибыли, а не на идеале международного общего блага. Тот факт, что информация быстро пересекает границы, не гарантирует лучшего понимания или эмпатии.
Сила больше не определяется размером армий, запасами оружия или военными расходами. Теперь она стала асимметричной, с инвестициями в исследования и разработки, образованным населением, силой науки, инвестиционной и налоговой политикой, доступностью ресурсов и национальной культурой риска.
В-третьих, что наиболее важно, возникающие проблемы больше не связаны с национальными границами, в то время как рост национализма и популизма усиливает требования вернуть контроль над принятием решений на национальный уровень. Устоявшиеся институты, такие как ООН, МВФ, Всемирный банк или Парижское соглашение по климату, оказались неспособны справиться с новыми вызовами.
Пандемия заставила нас понять, что вакцинная дипломатия выявила структурные просчёты, а не управленческие способности. Как отмечает Филип Стивенс из Financial Times, «вирусы могут быть глобальными, но политика остаётся местной». Возникающие проблемы, в частности пандемии, изменение климата, международная торговля и коммуникации, терроризм, Арктика, разрешение конфликтов, ядерное оружие и финансовые взаимосвязи, требуют международного анализа и управления. Существует разрыв между нашей потребностью в совместном управлении и нашим требованием национального контроля. Этот разрыв растёт, хотя мы понимаем необходимость взаимодействия.
В-четвёртых, Трамп ускорил процесс, который уже начался. Его выход из Парижского соглашения по климату и Транстихоокеанского партнёрства, отказ от ядерного соглашения с Ираном, глупое поведение с Ким Чен Ыном из Северной Кореи, усиление недоверия к науке, разведке США и решение покинуть Всемирную организацию здравоохранения лишь подстегнули мировую неопределённость. Представление о том, что Вашингтон приведёт к развалу политической архитектуры, архитектуры экономики и безопасности и положит конец системе, основанной на правилах, стало реальностью настоящего времени.
Байден стремится восстановить прежнюю нормальность, предсказуемость и порядок американского лидерства, но мир изменился. Изменилась однополярность Америки, изменилась сила других и изменилась сама природа силы. В ответ мы лишь пересматриваем наши структуры, что повысит нашу неспособность решать общие проблемы.
Для некоторых продуктов сохранятся глобальные цепочки поставок. Но они будут всё чаще заменяться и дополняться тремя крупными региональными цепочками поставок и серией более мелких соглашений. Одна цепочка поставок будет базироваться на Китае при поддержке России. Вторая сеть будет расположена в Европейском союзе, а третья – в США и Северной Америке. Скандинавия, страны Балтии, Африка и Южная Америка будут одновременно стремиться к региональным договорённостям и переходу к более крупным цепочкам поставок. Интернет и социальные сети будут всё больше разделяться на национальные единицы – в этом смысле показательны китайский файрвол и российские правовые структуры для местного контроля. Страны будут всё больше стремиться контролировать информационные потоки, налогообложение и содержание программ. Соединённые Штаты будут наблюдать, как они перестанут быть первыми в плане контента и технологий и переключатся на борьбу с вызовами со стороны растущих китайских, корейских, индийских и африканских фильмов и программ. «Возвышение других» Фарида Закарии будет определяющим фактором в индустрии развлечений во всём мире, даже если локальный политический контроль, сосредоточенный на информации, станет новым процессом управления гражданами. Глобальные финансовые системы перейдут от опоры на доллар к преобладанию доллара, но с постоянными вызовами со стороны юаня, а также новых кибервалют, таких как биткойн и другие. Многие будут стремиться заменить доллар, так как мощь доллара во многом определяет роль Америки в мире.
В-пятых, это опасность, которую несёт протекционизм. Поскольку национальные правительства стремятся упрочить местные рынки труда, валюту и производственную базу, существует вероятность повторения кризиса 1920-х годов. В этот период протекционизм (например, американский закон Смута – Хоули 1930 года) ослабил основу взаимодействия, что привело к Великой депрессии. Опасность не просто экономическая. Реальность заключается в том, что американцы составляют 4,5 процента мирового населения, а рост рынка опирается на остальные 95,5 процента, что понимают транснациональные корпорации, но не большинство политиков. Этот процесс приобрёл политический и социальный характер и делает религиозные, национальные и расовые группы объектами гнева и жертвами экономических потрясений.
Борьба между «нами и ими» стала центральным вопросом глобализации. Мы обвиняем других, потому что не хотим смотреть правде в глаза.
