Современная война на тактическом уровне становится всё менее отличимой от компьютерной игры. И эта эстетика безнаказанной смерти, которая привлекает многих в компьютерных «стрелялках», где вообще не возникает вопроса об этической стороне действий, переносится в реальную жизнь. О том, победит ли эстетика этику войны, пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
Использование ударных беспилотников становится одним из важных элементов современного вооружённого конфликта. Это меняет тактику ведения боевых действий, влечёт за собой серьёзные политические и этические вопросы и влияет на динамику баланса сил в мировой геополитике. Поэтому проблемы и перспективы использования ударных дронов вполне обоснованно становятся объектом всё более пристального экспертного анализа. Международный дискуссионный клуб «Валдай» недавно провёл специальную дискуссию, посвящённую этой проблеме.
Особо показательным в деле использования ударных беспилотников в реальных боевых действиях стал карабахский конфликт 2020 года. Наличие дронов у азербайджанской стороны стало весомым фактором её итогового успеха и возвращения ранее потерянных территорий. И если о чисто боевых результатах их применения эксперты ещё спорят и приводят абсолютно полярные оценки эффективности, то психологический, эмоциональный и медийный аспекты их использования налицо. Пиаровский эффект оказался действительно мощным. Впечатляющие видео, показывающие нанесение ударов и поражение целей и живой силы врага в прямом эфире, быстрое распространение таких кадров в СМИ и социальных сетях оказывали вполне эффективное информационное воздействие. К тому же своего рода эстетика войны является тем фактором, который, несмотря на всю его провокационную неполиткорректность, не стоит сбрасывать со счетов. На подсознательном уровне она обладает притягательной силой для многих.
В результате этого ощущение асимметрии конфликта при использовании дронов одним государством и их отсутствии у другого стало поразительно явным. В медийном плане складывалась вполне чёткая картина: все видели с одной стороны конфлита эффективную армию будущего, технически оснащённую вооружением XXI века и придающую важную роль бесконтактной борьбе. Причём это была армия не сверхмощных Соединённых Штатов, к чьей военной оснащённости и подобным видео и картинкам все уже привыкли, но вполне обычной страны. И это, к слову, может поставить перед многими схожими по уровню развития государствами вопрос: если это смог сделать Азербайджан, то почему не можем мы? При этом с другой стороны конфликта, опять же в медийном плане, мы видели устаревшую армию XX века, оснащённую «замшелым» советским оружием, с неэффективным и, мягко говоря, растерянным командованием. Тот же карабахский конфликт 2020 года поставил и непростые вопросы насчёт реальной эффективности армянских (то есть российского производства) систем ПВО и радиоэлектронной борьбы в деле защиты от массового примения ударных беспилотников.
Эта асимметрия конфликта имеет и чёткое измерение, выражаемое в человеческих жизнях. Если атака дронов будет неудачной и их собьют, то будет разбито и потеряно только «железо», пусть и недешёвое. Его, при желании, можно будет наклепать сколько нужно. А если в бою будут сбиты обычные самолёты, то погибнут лётчики. Потерянную жизнь, в отличие от «железа», не вернёшь. Сам дрон, впрочем, тоже убивает людей, не забудем и это.
Всё это очень остро ставит вопрос об изменившейся в связи с распространением ударных дронов этике войны. Становится совершенно обычной ситуация, когда оператор дрона находится далеко от поля боя, в тишине и безопасности, с чашкой кофе и джойстиком в руках и лишает жизни реальных людей. В итоге современная война на тактическом уровне становится всё менее отличимой от компьютерной игры. И эта эстетика войны и смерти, которая, что уж греха таить, привлекает многих в компьютерных «стрелялках», где вообще не возникает вопроса об этической стороне действий, переносится в реальную жизнь. И компьютерные симулякры с их полнейшей безответственностью могут стать моделью поведения в реальной войне. Что представляет очень сильный соблазн и может привести к ужесточению боевых действий и появлению дополнительных жертв у противника. Ведь чувство собственной власти над жизнью и смертью, право казнить и миловать, которое, повторим, представляет собой важнейший аспект соблазнительной эстетики войны в компьютерных играх, теперь переносится в реальность. В результате эстетика побеждает этику в самом важном вопросе – о человеческой жизни.
Отдельным вопросом являются перспективы использования искусственного интеллекта при разработке ударных беспилотников. Одно из направлений, по которым ведётся работа, – повышение автономности дрона в ходе боевого вылета. Ставится задача, чтобы он сам, без участия оператора, мог принимать решение о цели удара, реагируя на постоянно меняющуюся боевую обстановку. Если этого удастся эффективным образом достигнуть, то тогда искусственный интеллект дрона практически полностью заменит живого пилота истребителя или бомбардировщика не только в управлении летательным аппаратом, но и в ведении боя. С одной стороны, это шаг вперёд, поскольку ещё больше жизней лётчиков будет сохранено (хотя и востребованность в их профессии снизится). С другой стороны, пока является открытым вопрос, сможет ли искусственный интеллект дрона смоделировать те эмоциональные факторы, которые во многом сейчас определяют поведение реального пилота в бою, особенно в часто очень суеверном мире военной авиации. Такие факторы, как интуиция лётчика, его везение, боевой кураж, ярость или же ненависть к врагу, – будут ли они доступны для дрона в том случае, если в бою им будет управлять не живой оператор, а холодный искусственный интеллект? И помогают ли эмоции при ведении боя или только мешают – на самом деле открытый вопрос. Вроде бы практически во всех военных мемуарах видно, что эмоциональная заряженность на бой имеет ключевое значение для его успешного проведения. Но данных о том, лучше или хуже ведёт себя в бою холодный интеллект машины, чем живой человек, пока слишком мало. И эта проблема моделирования чувства и эмоций при создании искусственного интеллекта, которая крайне важна для этой сферы вообще, получает дополнительное измерение в контексте будущего войны.
В любом случае наука и технологии не стоят на месте, и появление автономных дронов с искусственным интеллектом уже не за горами. А они вызывают ещё большие этические страхи, которые напоминают достаточно распространённые в обществе опасения перед беспилотными автомобилями. Можно ли доверить им свою жизнь? Не будут ли они сбивать пешеходов? Хватит ли их искусственного интеллекта на это? Не замкнёт ли у них контакт в опасный момент? А теперь подобное отношение приходится вырабатывать к реальным орудиям войны, которыми являются боевые дроны. Разработчики искусственного интеллекта для них заявляют, что в него будут заложены все необходимые предохранители. Увидел красный крест на крыше госпиталя – не стреляй. Определил группу людей как мирных жителей и некомбатантов – не пускай в них ракету. И поскольку у искусственного интеллекта дронов, по крайней мере пока, будет отсутствовать та самая «боевая ярость», их использование в войне будет для мирных жителей менее опасным, чем поведение реальных живых солдат. Но страхи, разумеется, всё равно остаются.
Проблема ударных беспилотников важна и для России. Понятно, что их не будешь сбивать ядерными ракетами, и потому асимметрия конфликта на тактическом уровне может затронуть и Россию. Это особенно значимо в контексте различных появляющихся сценариев эскалации украинского конфликта. По некоторым оценкам экспертов, в том числе звучавшим и на вышеупомянутой дискуссии клуба «Валдай», в России может присутствовать отставание от других стран в этом виде вооружений. Причём уже не только от США, но и от средних держав, не сравнимых по общему военному потенциалу с Россией. Проблемы разработки и производства электроники называются в качестве одной из причин такого возможного отставания. В любом случае становится очевидным, что гонка вооружений в XXI веке будет не только гонкой ядерных ракет, но и гонкой боевых дронов. Исход которой вполне может привести к изменению баланса сил в тактическом военном звене, а вслед за ним – и в большой геополитике.
