Долгие годы люди жили в мире, основной целью которого было прекрасное будущее. Сейчас, кажется, речь идёт просто о путях спасения.
Последние события, например, карнавально острый референдум в Каталонии, вполне способный стать сценой в опере Верди «Дон Карлос» или кровавые столкновения в Бирме (не Бхагавадгита, конечно, но всё же) могут послужить прекрасной иллюстрацией к впечатляющему изменению структуры современных конфликтов по сравнению с ещё недавним прошлым. Похоже они становятся всё более хаотичными и всё более отдельными, если хотите, локальными. И характеризуют не общее развитие человечества, а его дробление и утерю всеми разделяемых смыслов развития.
Вместе с тем, вообще-то, конфликту издавна приписывали созидательные, творческие качества.
Ещё Гераклит утверждал, что «следует знать, что война всеобща, и что правда – борьба, и что всё происходит через борьбу и по необходимости». Довольно существенно развил эту мысль в дальнейшем Платон, а про Гегеля можно даже и не говорить: его философия истории во многом основана на понимании природы и путей развития конфликтов, борьбы противоположностей.
Другой вопрос в том (и с этим столкнулся Гегель), что не всякий конфликт созидателен, что для созидательности конфликты, противоречия должны пониматься и преодолеваться разумно. Причём по мере движения всемирно-исторического процесса, разумность людей должна возрастать, то есть творческое, развивающее начало конфликтов должно усиливаться.
Увы, твёрдой уверенности в том, что разумность истории возрастает, нет. Более того, мы видим сегодня дробление, размельчение конфликтов, сочетание противоречий самой разной размерности, самой разной природы.
В самом деле, если присмотреться, то нынешняя политическая риторика приобрела совершенно эсхатологический характер, и можно сказать, что ключевой конфликт современности – это конфликт по поводу того, как и куда развиваться человечеству, как ему улучшаться, совершенствоваться. Во что, так сказать, превратиться. Так что, если отсеять сиюминутную шелуху, то вполне допустимо предположить, что споры ведутся фактически о современном этапе антропогенеза, если, конечно, полагать, что развитие человека, даже биологическое, теперь зависит в основном от него самого.
Та же каталонская история повествует вовсе не только о сравнительном банальном желании каждой общности жить по отдельности. Как и Brexit, это попытка самой радикальной ревизии целей развития Европы, понимания роли и статуса личности, тех или иных общностей, универсальности форм политического бытия. И для каталонцев, и для британцев их сравнительно (более или менее) локальная идентичность перевесила ценность принадлежности к более глобальным сообществам. Единый европейский фрагмент человечества разонравился англичанам, а каталонцы до предела раздражились общей испанской идентичностью. Им показались, что они достойны большего, что они могут как-то совершенно самостоятельно оперировать в куда больших человеческих универсумах. Но важнейший вопрос – удалось ли им подумать о том, что они делают, не сыграли ли в принятых решениях роковую роль самонадеянность и эгоизм политиков, помноженный на сиюминутные инстинкты сравнительно избалованной толпы. Но в результате, повторю, под вопросом оказываются важнейшие ориентиры человеческого развития последних столетий.
Вопрос вовсе не в том, имеют ли те или иные народы право на так называемое самоопределение, а в том – есть сегодня народы? Как устроена иерархия «человек – народ – человечество»? И насколько различные имена имеют власть над сущностями? Насколько подвергаются сомнению вроде бы давно усвоенные ценности человеческого общежития?
Та же, к примеру, борьба с так называемым ДАИШ (запрещённым, кстати, в России) в существенной степени есть борьба за принципиальные характеристики модели будущего, за те особенности развития человечества, что будут определять как жизнь индивидуумов, так и их сообществ. Сама природа столкновения на Ближнем Востоке, а вообще-то и за его пределами, заключается в различном понимании характеристик мира, который сейчас строит человечество.
Сами по себе цивилизационные, ценностные конфликты не новость. Весь послевоенный мир был пронизан ожесточённой дискуссией о том, в каком будущем до́лжно жить человечеству, как будет совершенствоваться человек. Капиталистическая и социалистическая системы противостояли друг другу. Споры доходили до вооружённых столкновений, порой очень кровавых. Но, как ни странно, капитализм и социализм, в сущности, ориентировались на сходные цели.
Обе системы полагали, что цель общества – дать возможность человеку удовлетворить свои материальные и духовные потребности. И сами эти потребности понимались весьма сходно. В материальном плане предполагалось, что человек должен быть сытым, одетым, жить в приемлемой обстановке, получать качественные медицинские услуги и так далее. Глубоких расхождений между капиталистическим и социалистическим пониманием материальных потребностей в общем-то не было, разве что в оценке уровня материального достатка.
Ещё интереснее то, что социалистический и капиталистический лагеря почти одинаково понимали и духовные, не прямо материальные потребности. Свобода, права человека, творчество, любовь и так далее трактовались в странах НАТО и Варшавского блока совершенно одинаково. Собственно, сходство целей и позволили им соревноваться. Более того, предмет спора был не в целях развития – они трактовались, повторю, очень сходно, – а в методах достижения этих целей. Например, в понимании роли частной собственности. И капиталисты, и социалисты не считали, например, само по себе владение самокатом чем-то недопустимым. Советские фантасты с удовольствием рисовали будущее социалистическое общество перенасыщенным разными техническими средствами. Жители будущего легко перемещались с помощью, например, каких-нибудь «ракетопланов», вроде нынешних забав Илона Маска, а вертолёт у порога становился не более экзотическим, чем, скажем, велосипед.
Так что не должно казаться странным совпадение фантастических произведений, созданных в обоих лагерях. И это не удивительно – социализм такое же порождение западной мысли, как и теории Адама Смита. Ещё раз подчеркну, больших сомнений в целях развития человечества не было. Ещё интереснее, что эти цели считались не только достижимыми, но даже рассчитываемыми. И социалисты, и капиталисты полагали, что они могут сосчитать, сколько и чего нужно человеку. Мрачные прогнозы Римского клуба или решения съездов КПСС были прямым следствием идеи о существовании умопостижимой и принципиально расчётной картины будущего. Количество хлеба и сахара, писчей бумаги, угля и стали, потребных для счастливой жизни людей, казалось, можно счесть. Вопрос оставался только в том, как проще и быстрее этого идеального и равновесного состояния можно достичь.
Однако, ещё задолго до падения социалистической системы, стало ясно, что дело не такое простое, что проблема глубже. Многие мыслители отмечали, что в какой-то момент идея развития для достижения упомянутого идеального состояния заменилась уверенностью, что развитие существует для развития. Развитие оказалось самоцелью.
По инерции конец ХХ и начало ХХI века прошли под знаком беспечного и в чём-то наивного понимания развития для развития. Нет смысла повторять общие места, не один гений отметил, что с этой идеей стряслась беда, что случилась своего рода дезориентация, потеря понимания направления развития.
Как кажется, беда эта ещё не проявилась во всей своей полноте и, естественно, не осознана во всей своей катастрофичности. Проявлений её много, но суть её проста: огромное количество людей вследствие многих причин усомнились в целях развития, что господствовали в социалистическо-капиталистическом мире. Падение Советского Союза в какой-то мере ускорило процесс, но, похоже, и без этого дело было бы плохо.
Усиление сомнений в целях развития, в понимании самой идеи прогресса драматически совпало с невероятными технологическими успехами, с безумным ростом могущества людей. И именно этот прогресс чрезвычайно напугал многих, поскольку стало не вполне ясно, как технологически трактуемые цели развития соотносятся с пониманием целей развития человечества как такового. Конечно, никто не спорит, что хорошо лечить болезни, делать жизнь человека продолжительней и здоровей, прекрасно летать комфортнее и иметь возможность мгновенно общаться с миллионами людей. Но эти не особенно оспариваемые цели оказались в своего рода вакууме глобального понимания будущего.
В каком мире люди будут жить дольше? Откуда и куда им придётся летать более комфортно? Какую информацию и для чего все будут передавать всем? Внятных ответов на эти вопросы нет. Точнее – ответов слишком много.
Довольно определённый рост интереса к футурологии, к прогнозированию отчасти – результат ощутимого беспокойства из-за растущей неопределённости будущего, размывания его черт. Конечно же, моделей будущего много – практически на любой вкус: от мрачной тоталитарно-фашистской антиутопии до слащаво-розовых картинок безмятежного существования людей. Но, что наиболее тревожно, сколь-нибудь широко разделяемой большинством людей картины желательного будущего нет. Даже мрачные образы будущего, присущие сторонникам ДАИШ, есть всего лишь маргиналия, своего рода тревожный и мучительный бред, чуждый, кстати, подавляющему большинству мусульман.
Иногда вообще приходит в голову, что мы столкнулись с ситуацией потери связи с реальностью, причем эту связь утеряли не только многие политические элиты, но и опекаемые ими массы. Более того, оживают не только старые реальные конфликты, но и производятся новые, во многом ирреальные противоречия, которые, заражая людей, из фантомных становятся настоящими. Во всяком случае – кровь льётся реальная.
В общем, картин будущего много, но никакой устойчивой консолидации вокруг хотя бы нескольких из них нет. Конечно же, в головах ответственных политических элит разных стран строятся планы на основе предположений о том или ином желательном будущем, но, как кажется, эти планы преимущественно ситуативны и реактивны, во многом связаны со стремлением избежать различных негативных сценариев.
По всей видимости в современном мире образовалось очень много линий разломов, реальных или вымышленных причин противоречий и взаимной нетерпимости. Все они носят достаточно хаотический характер, что свойственно ситуации, сложившейся в современном мире: фактически bellum omnia contra omnias.
Дело в том, что благодаря современным технологиям, прежде всего коммуникационным, в процесс дискуссии о целях развития, о понимании, как должно развиваться человечество, вступило огромное количество людей. Людей, замечу, находящихся на самых разных уровнях развития, образования, самосознания. Мир сделался и более единым, и более размытым одновременно, прежде всего потому, что глобальные коммуникации своим информационным обилием вынуждают людей сбиваться в своего рода изолированные сообщества, в которых они чувствуют себя более комфортно, чем в открытом и бурном информационном океане. В этих сообществах сложная и противоречивая реальность неизбежно упрощается, подчас злокачественно. Слишком большой объём скептицизма и рефлексии может подорвать подобного рода иллюзорные объединения.
Как справедливо отмечается, современный человек живёт не в ситуации дефицита идентичности, а ситуации переизбытка идентичностей, в ситуации, когда фактически нет единой темпоральности. Обычный человек фактически находится в пространстве, сплетённом из самых разных образов существования. Потому ему хочется выбрать что-то по возможности определённое. Но, увы, этого определённого всё равно слишком много. От того и возрастающая дробность, потеря ориентиров и единства в понимании общих целей развития.
Иногда мне кажется, что в каком-то смысле роковую роль в этой истории сыграл постмодернизм. Порождение первых десятилетий после Второй мировой войны, он сознательно занимался (и занимается до сих пор) деструкцией всяких рациональных целей развития. Сама идея отказа от так называемого «меганарратива», то есть от восприятия человечества как целого, имеющего общие цели, расколола людей. Причём большинства, сплачиваясь в относительно изолированные группы, порождают своего рода минитоталитаризм, а меньшинства уверенно эксплуатирует медленно деградирующие институты западной демократии.
Нынешний этап эволюции человечества очевидно рискован и опасен. Мы ясно видим дисперсию рациональных целей развития людей, дезориентацию не только обычных людей, но и их управляющих элит. Строго говоря, нам не хватает разума для управления собственной историей. И добрать этого разума, кроме как у самих себя, нам негде.
И потому-то, как мне кажется, главный конфликт и главный вопрос в современности в том, насколько нам удастся рационально подойти к вопросу собственного развития.
