Клуб «Валдай»

Самое главное понять не то, чем ИГ дурно, а то, почему оно столь сильно и столь быстро развивается. Принято обсуждать грехи и преступления тоталитарных режимов, но порой важнее задуматься о том, чем такие режимы привлекают людей. В общем, о путях альтернативного развития.

Тут мы (в Валдайском клубе) задумали написать или, если хотите, создать книжку о Исламском государстве (запрещённом во многих местах, в том числе и в России). И, надеюсь, скоро вы её прочтёте. Идея, прямо скажем, не самая оригинальная. Всякий желает высказаться об одной из самых животрепещущих тем современности. Тем не менее, как я уже говорил, мы тоже решились. Так что несколько соображений от себя о существе дела.

И прежде всего потому, что это – ИГ – важнейший и опаснейший соблазн современности. В своё время Джордж Оруэлл писал о чудовищном обаянии фашизма его времён, а сравнительно недавно Умберто Эко говорил о повседневности и своего рода естественности фашизма.

Конечно же, Исламское государство наших дней – социально-политическое образование, вполне сравнимое с фашистским. Но не потому, что исламисты и всякого рода салафиты изобрели что-то новое со времен Спарты античности, а ровно потому, что человечество крайне склонно впадать во что-то вроде фашизма, создавать такой строй, что позволяет крайне упростить понимание человеком самого себя, природы социальных отношений. Строй этот позволяет и призывает человека отказаться от индивидуальной ответственности за свою судьбу, отдаться сладостному подчинению тем, кто выше по иерархической лестнице и жгучей ненависти ко всяким иным. В своё время Эрих Фромм написал незаслуженно забытую книгу «Бегство от свободы», в которой попытался объяснить, почему успех фашизма оказался осуществим.

И потому описание сегодняшнего так называемого Исламского государства очень важно – надо же разобраться, почему именно сейчас переживает такой взлет столь, вроде бы, архаическое тоталитарное образование, почему оно оказалось притягательно для десятков миллионов людей, многие из которых вовсе не безграмотные бедуины, а довольно образованные люди из развитых стран.

Так, конечно, хотелось бы понять, что и откуда взялось. Как, собственно, дело развивалось.

По существу, сплелись несколько обстоятельств. Во-первых, трансформация собственно исламского мира, во-вторых, переход мира в постиндустриальную, постмодернистскую стадию, в-третьих – новая коммуникационная технология, что захватила мир.

Трансформация исламского мира в целом не требует особо долгого изложения, об этом сказано немало: самое главное тут в том, что разрушилось традиционное, в общем-то ещё сравнительно недавно вполне патриархальное общество этого большого региона. Неоднократно указывалось, что в широко понимаемом исламском социуме произошли изменения очень схожие с теми, что в своё время случились в царской России на рубеже веков. Впрочем не только в России. Хосе Ортега-и-Гассет вполне чётко описывал их в современной ему Испании. Суть дела сводилась к нескольким элементам: к собственно распаду традиционного общества, которое обычно обеспечивало социализацию подрастающего поколения, а в результате разрушения вытолкнуло миллионы не обретших никакой идентичности молодых людей в малознакомый им мир современной городской цивилизации. И в этом неуютном и чужом для них мире, молодые (и не очень) люди стали готовым пушечным мясом для радикальных и экстремистских движений, настроенных на разрушение существующего мира в целях построения иного, альтернативного, говоря современным политическим языком, окончательно справедливого мира. Именно так формировались отряды красногвардейцев в России, или хунвейбины в Китае, или сегодняшние отряды ИГ.

В общем-то, как кажется, тоталитарность возникает вовсе не из прямого угнетения и страха, а из своего рода добровольной сплочённости, своего рода демократии, в ситуации, при которой миллионы растерянных и с трудом ориентирующихся в окружающей социальной реальности людей втягиваются в политику. Тогда-то и возникают пламенные массы, влюбленные искренне в своих вождей, голосующие и возбуждённо желающие умереть за них. И вот тут-то и есть корень самой настоящей и даже прочной тоталитарности, чем, кстати, ИГ, судя по всему, и является.

Понятно, что для успеха движения одними бесстрашными, но малообразованными фанатиками не обойтись. Необходим некоторый интеллектуальный слой, сравнительно большое число людей, охваченных теоретическим, хотя, по сути, и милленаристским жаром создания чего-то вечно и окончательно справедливого. Слой, естественно, полуобразованный, но на многое, особенно на значение и откровение порождаемых им слов и мыслей претендующий. И сегодня в исламском мире есть такой интеллектуальный слой. Тут и те, кто, поучившись в Сорбонне, вернулись к себе, в страны Ближнего и Среднего Востока и с изумлением убедились, что они имеют весьма мало перспектив для вертикальной мобильности, что иерархия сильна и ригидна, а потому у них нет иного выхода, кроме как построить собственный мир. Тут и те, кто остался дома, полагаясь на семейные связи, но убедился, что их творческие перспективы ограничены. К примеру, рисовать людей нельзя, да и с продвижением в молекулярной биологии – проблемы на родине.

В упомянутой уже царской России подобную роль, – людей с проблемой в самореализации, – играли всякого рода разночинцы, народники и тому подобная публика, не сумевшая сделать карьеру, недоучившаяся в университетах и потому легко попадающая под влияние волнующих и фантастических теорий о всеобщем переустройстве мира.

Наконец, для всякого дела требуются деньги. А их оказалось очень много, и существенная часть владельцев капиталов в силу своего происхождения оказались чрезвычайно податливы на уговоры поддержать благое дело – дело справедливой борьбы. В неоднократно упомянутой России всякого рода богачи, например, Мамонтовы и Морозовы, при всей своей приверженности свободе рынка, сыграли крайне противоречивую роль в победе большевизма. Но ведь и Усама Бен Ладен происходил из очень успешной и высокопоставленной семьи.

Эти три элемента – человеческая масса, нервная умственная рефлексия и деньги – и породили ту гремучую смесь, что в социальном, интеллектуальном и финансовом аспекте подрывают нынешний исламский мир и создают опасную химеру вселенского Исламского Государства. Замечу, что, в сущности, именно эти же элементы, в конце концов разрушили Россию, хотя, впрочем, не только её. Испания, Австро-Венгрия, и даже Германская империя пали именно в силу социально-политического сочетания упомянутых выше факторов. А на месте разрушенного возникли разной степени чудовищности образования: гитлеровский фашизм, сталинский большевизм, франкизм и так далее. Вопрос тут один – успеет ли просвещённое человечество одолеть ИГ до того, когда будет поздно уже что-либо с ним делать?

Вопрос, конечно, в том, а почему эти факторы так успешно-разрушительно сработали в России и все же не столь драматически, к примеру, в Испании?

По всей видимости, дело в том, что одним из ключевых элементов оказалась глубина и, если хотите, многослойность самоидентификации людей, вовлечённых в процесс преобразований обществ, которым эти люди принадлежали.

Как я уже говорил, фашизм, то есть тоталитарно-иерархическое устройство общества, опирающееся на глубинное желание человека избежать ответственности за себя, переложить бремя социальной конкуренции и кооперации (а последние и есть основы человеческого общежития) на некоторые отторгнутые от личности механизмы, как правило, персонифицированные в образе вождя, лидера, «одного из нас», партии, общности верующих и так далее – неотъемлемое желание человека. Собственно, не будь этого социально-психологического качества, этого желания избежать ответственность, то не было бы никакого человечества вовсе. Само по себе человеческое общежитие есть следствие готовности к сотрудничеству, к взаимному согласию, к способности подчиняться авторитету старшего, более опытного, сильного или умелого. Не будь у людей этих качеств, им бы никогда не выжить в мире, не сформировать цивилизацию, способную адаптироваться к изменениям, к накапливанию опыта, к созданию всё более изощрённой системы образования и развития знаний.

Другое дело, что дисциплинарная система передачи и сохранения знаний всегда и в корне противоречила другой институциональной задаче выживания – производству нового знания, преобразованию мира, постижению его скрытых закономерностей. И в этом смысле наиболее успешной и исключительно удачной цивилизационной общностью явилось то, что сегодня мы называем Западом, иудейско-христианской цивилизацией. Но об этом – чуть ниже.

Итак, традиционный исламский мир со всеми его механизмами социализации человека рухнул. В то же время появились вполне интеллектуально развитые индивиды, явленные нам во множестве, которым досталась задача как-то объяснить удивительное устройство мира – ресурсы и деньги у мусульман Ближнего и Среднего Востока есть, а вот ни мировой власти, ни авторитета у них нет. Что делать? Как к этому относиться? Ответов, как в случае упомянутых разночинцев России рубежа XIX–XX веков, оказалось много, но самым соблазнительным, равно, как и тогда, оказалось радикальное и как будто бы справедливое преобразование мира. Преобразование, в нашем случае, основанное на крайне прямолинейном понимании ислама.

Но было бы упрощенно толковать столь традиционно сегодняшние события. Да, общие элементы социальной революции, направленной на радикальное обновление элит, работают, но вот обстоятельства чуть иные. И, возможно, даже не чуть.

К первому элементу добавились два новых, как и говорилось выше. Первое – постиндустриальность. Данное обстоятельство означает, что система успеха в социально-экономической жизни существенно отличается от того, что было хотя бы 50 лет назад. Это сыграло дурную шутку с теми обществами, которые не имели опыта тяжелого индустриального труда, труда, основанного на сравнительно малой норме прибыли, истории бизнеса, характерного для Западной Европы, США и – в несколько меньшей степени – для России. Весь остальной мир этого опыта трудового и – исполненного лишений – развития оказался лишён. Забавно, но азиатские народы – китайцы, японцы и корейцы в первую очередь, – успешнее и деловитее справились с вызовом. Не без проблем и перекосов, конечно. Но в силу ряда обстоятельств, стечения исторических событий сегодня эти цивилизации более или менее успешно интегрируются в ход общечеловеческого поступательного развития.

Но для народов Передней и Средней Азии это оказалось не так. Умений управлять производительным трудом и создавать бизнес, основанный на взаимной выгоде соплеменников и даже совсем не-соплеменников, оказалось, похоже, недостаточно для сравнительно гладкой трансформации в этих регионах.

Наверное, во многом именно по этим причинам, ИГ развивается в столь архаическом (на первый взгляд) ключе. Неприятие современности со всеми её успехами оказалось столь глубоко, что речь – в идейном плане – не идёт о захвате современного, технологического знания (как было у большевиков или фашистов), а о беспощадном уравнивании мира по ригористически понятым исламским канонам. Канонам, согласно которым, мир оказался перед своей неизбежной и окончательной гибелью. Но и об этом чуть ниже (но чуть раньше упомянутой гибели).

И, наконец, третий фактор, связанный с постиндустриальностью, но вполне самостоятельный – новые коммуникации. Которые, возможно, сыграли роковую роль. И речь не только об упоительной лёгкости распространения практически любого контента в современном мире.

Дело в том, что новые коммуникации, прежде всего интернет, породили невиданный доселе массовый когнитивный диссонанс. Обилие информации сделало обычного человека – с его, как правило, скудными знаниями – практически ничтожеством в своих собственных глазах, окончательно разрушило всякие намеки на позитивную самоидентификацию для значительного количества жителей Земли. Размах коммуникационного изобилия оказался столь велик, что те, кто не получил хотя бы примитивных знаний о том, каким образом можно обходиться с информацией, обнаружил себя буквально потерянным в современном мире. Незнание языков, скудный набор слов, примитивное школьное образование ординарного современного человека выглядят как жалкие помои перед сверканием многообразного знания, растворённого как амальгама в интернет-пространстве.

Причём сказанное относится не только и даже не столько к жителям нового халифата. Падение, например, интереса к политике в западном мире есть следствие того же процесса массового когнитивного диссонанса. Конечно, в средневековье люди были куда менее образованы, но у них и не было такого количества информации. А с другой стороны, скудная жизнь и суровые социальные порядки сдерживали их отчаянно-преобразовательский пыл. Впрочем и тогда происходили чудовищные события: бунты, зверское массовое взаимное уничтожение, на фоне которых Варфоломеевская ночь – сравнительный пустяк.
Но сегодня угроза серьёзней. Между прочим, Ханна Арендт, рассуждая о тоталитаризме, полагала, что для его полноценного успеха были нужны паровоз, пулемёт и радио. Сегодня, и самолёты побыстрее, да и помимо пулемётов всего хватает. Но, самое главное, вместо радио совершенно новая структура коммуникаций.

И эти коммуникации, по всей видимости, приводят к следующему. Из-за изобилия знаний многие индивиды впадают в регрессию, им приходится – в силу того, что они не могут это знание освоить – его отрицать, сознательно-бессознательно откатываться на позиции упрощённых и постижимых ими сведений и учений. То есть коммуникационное изобилие не помогает постижению мира, а напротив – не позволяет принимать в расчёт сколь-нибудь сложные аспекты реальности. Опять же коммуникационное изобилие, как выясняется, только усиливает у слабых разумом (а таких большинство) тягу к подчинению, к доверию авторитету, к некритическому восприятию сведений от старшего в иерархии.

Отсюда же и ещё одно следствие – упрощённая самоидентификация. Если хотите, злокачественный инфантилизм. Поскольку человеку трудно сориентироваться во множестве идентификационных маркеров, в изобилии рассеянных в информационном пространстве, то многие сознательно выбирают наиболее упрощённые модели и твёрдо, до отчаяния держатся за них: иначе им грозит окончательное самозабвение. Отсюда – стремление к опасной простоте: примитивно понятой религии, агрессивному отказу от всякого рода сомнений и так далее. То есть ко всякому избеганию того, что может подвергнуть сомнению хлипкую целостность личности.

К тому же к указанному страху потери себя добавляется порождённое современными медиа ожидание немедленности, кинематографической скорости развития событий. То, что не случается прямо сейчас, – или совсем не существует в сознании, или воспринимается как обман и манипуляция. Если после первых десяти боевых вылетов враг не разбит, значит и вылетов нет. А это, в сущности, ментальная проблема – уничтожение навыка быть терпеливым в результате пользования современными коммуникациями. Тот, кто не ответил на СМС в течении пяти минут – не обращает внимание на отправителя. Как-то так всё воспринимается, и в политике тоже.

Как ни странно, просвещённый мир также живёт в мире своего рода иллюзий. Из бесчисленных статей об упомянутом ИГ, новом халифате, трудно узнать, – а что же это такое на самом деле?

А ведь в нём много удивительного. Новый халифат, во главе которого восьмой халиф Аль-Багдади, – настоящее государство: в нём есть провинции, полиция, медицина, образование. Ещё, что более важно, он формируется якобы по указаниям пророка. За воровство, например, – отрубать руку. А за что-то надо брать штрафы. Можно, например, жить и с христианами, если они, конечно, признают господство мусульман и платят специальные подати. Все мусульмане мира обязаны поклясться на верность халифу, и только в верности халифу и может жить мусульманин. И, кстати, потому для ИГ главный враг – пока – совсем не христиане (по поводу них есть правило, я это упоминал). На самом деле идёт борьба именно за создание халифата. Теоретики этого государства любят говорить, что вместе с новым халифатом возрождается подлинный ислам, спустя почти тысячу лет искажений, по их утверждениям. Так, говорят они, настоящих халифов не было даже в Османской империи. И вот только Аль-Багдади – настоящий халиф, согласно установлениям ими понимаемого ислама. Так что легко понять, почему нынешние исламские государства являются важнейшими противниками ИГ, нового халифата, поскольку главная цель последнего – установление правильной исламской власти.

В общем – и в этом, повторю, главный вызов – ИГ есть существеннейшая альтернатива существующему исламскому государственному и общественному порядку. Главная битва пока идёт внутри исламского мира. Но вот когда она закончится (при условии победы ИГ, конечно), то возникнет вопрос, а не есть ли ИГ или что-то ему тоталитарно подобное – главная альтернатива существующему мировому порядку вообще.

В последнее время ведётся много дискуссий о возможных альтернативных вариантах развития человечества, его устройства, каких-то новых формах мирового общежития. И потому жаль, что так мало внимания уделяется сущности ИГ, его содержанию и структуре. Вот уже – перед нам возникшая, успешная и опасная альтернатива. И стоило бы всё-таки разобраться, а почему она так нравится столь многим людям, готовым пойти на смерть за неё. Разобраться в таком вопросе – дело не лишнее.

И вообще, скоро страшный суд, если верить свойственному ИГ пониманию Корана. А перед ним страшная битва с Римом, причем её место где-то в Сирии, рядом с турецкой границей, в местечке Дабик. Кстати, так же называется, по-моему, главный теоретический журнал ИГ.

Впрочем, повторю, так или иначе, стоит понимать, что в образе ИГ перед нами удивительное, всепланетное явление. Явление, построенное на милленаристских идеях, на крайнем ригоризме и даже не на жестокости, поскольку жестокость ИГ есть следствие букве учения. Но это явление привлекательно и стремительно развивается. Мы можем фиксировать даже динамику развития исламского движения.

И если Наполеону в начале ХIХ века ещё удавалось себя выдать за лидера исламской консолидации во время Египетского похода, то сегодня многое в судьбе мира зависит от того, договорится ли Аль-Каида с ИГ (у них пока разногласия) или же идея единственного и укоренённого на земле халифата подавит всех.

Но всё же ужас явления ИГ в том, что для огромного количества людей, причём не обязательно мусульман, самый притягательный соблазн тоталитарного рая (или ада) ХХI века. Рая, в котором не надо рефлексировать, а только подчиняться и героически бороться за справедливость плечом к плечу с такими же, как ты, с братьями и сестрами, верящими в то же, во что и ты. То есть альтернативного мира, в котором есть место только своим.

В общем, стоит побольше узнать об ИГ, чтобы выяснить, удастся ли нам с ним справиться.