Исламское государство: альтернатива существующему миропорядку?

Весь ужас явления ИГ в том, что оно для огромного числа людей, причем не обязательно мусульман, – самый притягательный соблазн тоталитарного общества ХХI века.

Сколько уже копий сломано на предмет попыток осознания феномена «Исламского государства», по поводу того, как его классифицировать, к какому роду или виду мировых субъектов его отнести. Что перед нами – опасное маргинальное образование? Закономерный этап развития исламских обществ? Тоталитарная, самоубийственная разрушительная химера?

От этой неопределённости возникают вопросы: может ли ИГ победить и установить халифат на значительной части суши? До появления ИГ терроризм в мире воспринимали как опасность, но всё же было ясно, что вероятность победы террористов не слишком высока. Даже «Аль-Каиде», если бы она претендовала на государственную власть, не под силу свергнуть настоящее государство. Исламское государство на такую власть претендует.

ИГ, он же халифат, – вроде как государство, основанное на архаических принципах и на крайне ригористичном прочтении Корана. В сфере коммуникаций ИГ, бесспорно, современное и жизнеспособное государство. Но как поведёт себя ИГ, если в его руках окажется оружие массового поражения? Будет ли это означать немедленную ядерную или химическую войну? Можно ли каким-то образом вступить в переговоры с ИГ – возможен ли компромисс? Или же правы те, кто говорит, что руководство ИГ, согласно своим постулатам, не может вступать ни в какие переговоры до тех пор, пока враги не сдадутся, что ИГ может разговаривать с другими общностями только сверху вниз? И что произойдёт, если все мусульмане в мире присягнут халифу, как того требует ИГ, и начнут исполнять его указания? Как поступать властям, если существенная часть граждан окажется в другой юрисдикции?

Очевидно, что необходимо искать ответы на эти вопросы. И прежде всего потому, что ИГ – это важнейший и опаснейший соблазн современности. Джордж Оруэлл писал о чудовищном обаянии фашизма его времён, а недавно ушедший из жизни Умберто Эко говорил о повседневности и своего рода естественности фашизма. ИГ – вполне сравнимое с фашистским социально-политическое образование – хотя бы потому, что человечество склонно впадать во что-то вроде фашизма, создавать такой строй, который позволяет упростить понимание человеком самого себя и природы социальных отношений. Строй этот позволяет и призывает человека отказаться от индивидуальной ответственности за свою судьбу, отдаться сладостному подчинению тем, кто выше по иерархической лестнице, и жгучей ненависти ко всяким иным.

Человеческая масса, нервная умственная рефлексия и деньги породили гремучую смесь, которая создает «Исламское государство».

Почему же именно сегодня столь, казалось бы, архаическое тоталитарное образование переживает такой взлёт, почему оно оказалось притягательно для десятков миллионов, включая образованных людей из развитых стран.

По существу, сплелись несколько обстоятельств. Во-первых, трансформация собственно исламского мира, во-вторых, переход мира в постиндустриальную, постмодернистскую стадию, в-третьих, новые коммуникационные технологии.

Трансформация исламского мира произошла после разрушения традиционного, ещё сравнительно недавно вполне патриархального общества. В результате миллионы не обретших какой-либо идентичности молодых людей оказались в малознакомом им мире современной городской цивилизации, став готовым пушечным мясом для радикальных и экстремистских движений, настроенных на разрушение существующего мира в целях построения альтернативного, нового мира. Именно так в своё время формировались отряды красногвардейцев в России, или хунвейбины в Китае, или сегодняшние отряды ИГ.

Когда миллионы растерянных и с трудом ориентирующихся в окружающей социальной реальности людей втягиваются в политику, тогда и организуются пламенные массы, влюблённые в своих вождей, страстно желающие умереть за них. Это и есть корень самой настоящей тоталитарности, что ИГ, судя по всему, и олицетворяет.

Конечно же, для успеха движения одними бесстрашными, но малообразованными фанатиками не обойтись – необходим некоторый интеллектуальный слой. В сегодняшнем исламском мире он есть. Его составляют и те, кто, поучившись в Сорбонне, вернулся домой, в страны Ближнего и Среднего Востока и с изумлением убедился, что имеют весьма мало перспектив для вертикальной мобильности, что иерархия сильна и ригидна, а потому у них нет иного выхода, кроме как построить собственный мир.

Наконец, для всякого дела требуются деньги. Существенная часть владельцев капиталов в силу своего происхождения оказалась чрезвычайно податлива на уговоры поддержать благое дело – дело справедливой борьбы.

Эти три элемента – человеческая масса, нервная умственная рефлексия и деньги – и породили ту гремучую смесь, которая в социальном, интеллектуальном и финансовом аспекте подрывает нынешний исламский мир и создаёт опасную химеру «Исламского государства». В сущности, эти же элементы в конце концов разрушили и Российскую, и Австро-Венгерскую, и Германскую империи, и Испанию. А на месте разрушенного возникли разной степени чудовищности образования: гитлеровский фашизм, сталинский большевизм, франкизм и так далее.

Итак, традиционный исламский мир со всеми его механизмами социализации человека рухнул. В то же время появились вполне интеллектуально развитые индивиды, явленные нам во множестве, которым досталась задача как-то объяснить удивительное устройство мира: ресурсы и деньги у мусульман Ближнего Востока есть, а вот ни мировой власти, ни авторитета нет. Что делать? Как к этому относиться? Ответов оказалось много, но самым соблазнительным оказалось радикальное и будто бы справедливое преобразование мира, основанное на крайне прямолинейном понимании ислама.

Те, кто не получил хотя бы примитивных знаний о том, каким образом можно обходиться с информацией, обнаружили себя потерянными в современном мире. При этом было бы упрощённо толковать столь традиционно сегодняшние события. Да, общие элементы социальной революции, направленной на радикальное обновление элит, работают, но вот обстоятельства – во многом отличаются, добавились два новых элемента.

Первый – постиндустриальность. Он означает, что система успеха в социально-экономической жизни существенно отличается от того, что было хотя бы 50 лет назад. Это сыграло дурную шутку с теми обществами, которые не имели опыта индустриального труда, основанного на сравнительно малой норме прибыли, истории бизнеса, характерного для Западной Европы, США и – в несколько меньшей степени – для России. Весь остальной мир этого опыта трудового и исполненного лишений развития оказался лишён. Азиатские народы – китайцы, японцы и корейцы в первую очередь – успешнее и деловитее справились с вызовом. В силу ряда обстоятельств и стечения исторических событий сегодня эти цивилизации более или менее успешно интегрируются в ход общечеловеческого поступательного развития.

Но для народов Ближнего Востока и Средней Азии всё сложилось иначе. Умения управлять производительным трудом и создавать бизнес, основанный на взаимной выгоде, оказалось, похоже, недостаточно для сравнительно гладкой трансформации в этих регионах. Наверное, во многом именно по этим причинам ИГ развивается в столь архаическом (на первый взгляд) ключе. Неприятие современности со всеми её успехами оказалось столь глубоко, что речь – в идейном плане – не идёт о захвате современного, технологического знания (как было у большевиков или фашистов), а о беспощадном уравнивании мира по ригористически понятым исламским канонам, согласно которым мир оказался перед своей неизбежной и окончательной гибелью.

И наконец, фактор, также связанный с постиндустриальностью, – новые коммуникации. Они, возможно, сыграли роковую роль. И речь не только о лёгкости распространения практически любого контента в современном мире или о том, что ИГ гениально эффективно в создании вирусной рекламы самого себя и своего насилия.

Размах коммуникационного изобилия оказался столь велик, что те, кто не имел хотя бы примитивных знаний о том, каким образом можно обходиться с информацией, обнаружил себя буквально потерянным в современном мире. Незнание языков, скудный набор слов, примитивное школьное образование ординарного современного человека выглядят жалкими перед многообразием знания, растворённого в интернет-пространстве.

Новые коммуникации приводят к тому, что из-за изобилия знаний многие индивиды впадают в регрессию, им приходится, в силу того, что они не могут это знание освоить, его отрицать, сознательно или бессознательно откатываться на позиции упрощённых и постижимых ими сведений и учений. То есть коммуникационное изобилие не помогает постижению мира, а напротив, не позволяет принимать в расчёт сколько-нибудь сложные аспекты реальности. К тому же коммуникационное изобилие, как выясняется, только усиливает у слабых разумом тягу к подчинению, к доверию авторитету, к некритическому восприятию сведений от старшего в иерархии.

Отсюда ещё одно следствие – упрощённая самоидентификация или злокачественный инфантилизм, при котором проявляется стремление к опасной простоте: примитивно понятой религии или агрессивному отказу от всякого рода сомнений, ко всему тому, что может подвергнуть сомнению хлипкую целостность личности.

Как ни странно, просвещённый мир также живет в своего рода иллюзорной реальности. Из бесчисленных статей об упомянутом ИГ, «новом халифате», трудно узнать, а что же это такое на самом деле. Между тем в нем много удивительного. «Новый халифат», во главе которого «восьмой халиф» Аль-Багдади, – настоящее государство: в нём есть провинции, полиция, медицина, образование. И, что более важно, это государство формируется ровно якобы по указаниям пророка. Так, за воровство полагается отрубать руку. Можно, например, жить и с христианами, если они, конечно, признают господство мусульман и платят специальные подати. Все мусульмане мира обязаны поклясться на верность халифу, и только в верности халифу и может жить мусульманин. И, кстати, потому для ИГ главный враг сегодня вовсе не христиане. Теоретики ИГ любят говорить, что вместе с «новым халифатом» возрождается подлинный ислам. По их словам, настоящих халифов не было даже в Османской Империи, и только Аль-Багдади настоящий халиф, согласно установлениям ими понимаемого ислама. Становится очевидно, что нынешние исламские государства – важнейшие противники ИГ, и главная битва пока идёт внутри исламского мира. Но когда она закончится (при условии победы ИГ, конечно), возникнет вопрос, а не есть ли ИГ или что-то ему тоталитарно подобное – главная альтернатива существующему мировому порядку вообще?

В последнее время ведётся много дискуссий о возможных альтернативных вариантах развития человечества, его устройства, каких-то новых формах мирового общежития. И, увы, слишком мало внимания уделяется сущности ИГ, его содержанию и структуре. При том уже возникшая, успешная и опасная альтернатива – прямо перед нами. И важно разобраться, почему эта альтернатива так нравится столь многим людям, готовым пойти на смерть за неё.

Весь ужас явления ИГ в том, что оно для огромного числа людей, причем не обязательно мусульман, – самый притягательный соблазн тоталитарного общества ХХI века.