Так ли это? В принципе, ответ очевиден – да, конечно. Хотя есть философы, вроде часто вспоминаемого в последнее время Хайдеггера, которые могли бы оспорить это утверждение, предполагая, что время имеет совершенно особенную природу, сопряжённость с бытием.
Но это всё же слишком далеко от практических вопросов, о которых пойдёт речь на сессиях клуба «Валдай». Мы предполагаем обсудить довольно широкий спектр проблем: от технологий, которые очевидным образом влияют на политическую повестку дня, до трансформации форм народовластия, от вызовов и направлений глобализации экономики до воздействия ускоряющейся миграции на мироустройство. В сущности, наша цель сформулировать некоторое количество элементов сегодняшнего мирового ландшафта, которые будут играть ключевую роль в становлении будущего.
Один из таких элементов, или, если хотите, совокупности элементов, заключается в существовании формальных и неформальных международных институтов, способных самостоятельно решать мировые проблемы или создавать механизмы их решения. Дело в том, что, судя по всему, ключевые субъекты мировой политики, то есть прежде всего государства (хотя и не только они), столкнутся с ростом противоречий между собой. Причин этому много. Помимо понятных экономических различий, стоит, видимо, принимать в расчёт, например, и технологическое неравенство. Вообразим себе мир, в котором в одних странах люди будут жить 120 лет, а в других какие-то 70. Или пресловутая роботизация, которая происходит прямо у нас на глазах. Или уровень образования. Или состояние общества как такового. То есть число конкурентных полей и игроков растёт. В общем, можно было бы перечислить ещё достаточно причин для противоречий, но наш вопрос в том, а что с ними делать?
Многие полагают, что ничего сделать нельзя, что мир раскачивается прямо на краю гибели, что ставшие общим местом разговоры о войне есть преддверие этой самой войны. Однако, мне представляется, что не стоит преувеличивать вероятность глобальной войны. Конечно, случается так, что войны происходят практически против воли государств. Так случилось, к примеру, в 1914 году, война началась, во многом, из-за проблем коммуникации между родственниками – тогдашними правящими родами Европы. Другое дело, 1939 год. Вторая мировая война стала следствием сознательного заговора против мира. Хотя, конечно, есть точка зрения, что это была одна война, в середине которой был некоторый перерыв.
Как мне представляется, сегодня просто ничтожное количество сколько-нибудь серьёзных мировых субъектов всерьёз собираются вступать в войну. Хочет ли, к примеру, Северная Корея напасть на Южную? Полагаю, что – при всей ненависти и мечтах об уничтожении соседей – всё же нет, хотя стремление к своего рода безопасности, понимаемой как возможность нанести неприемлемый урон врагу, есть. И, наверное, наступательные планы разработаны штабами, но для их реализации нужно, чтобы сложилась крайне острая ситуация, чтобы возникла действительно нешуточная угроза режиму. Повторю, ни от чего не нельзя зарекаться, но всё же это сравнительно маловероятно, поскольку те, кого Северная Корея воспринимает противниками, может, и в самом деле не являются поклонниками талантов политиков из Пхеньяна и были бы рады смене власти, но все же войны они хотели бы избежать самым решительным образом.
Конечно, есть надоевшее всем ДАИШ, которое открыто провозглашает курс на войну, но это в настоящий момент хоть и крайне злобное, но сравнительно слабое образование. Попади ему в руки настоящее оружие, они не замедлят действовать. Но вот пока оружия такого у них нет.
В общем, с одной стороны, есть много предпосылок к углублению противоречий, а с другой – достаточно сильное желание не преступать черты, не доводить дело до греха. При всей остроте мировой конкуренции, при всем желании стран занять более выгодное и почётное положение в мире, сам этот мир разрушать до основания почти никто не хочет. И ровно из этого противоречия и возникает возможность если не разрешения противоречий, то по крайней мере их смягчения, использования механизмов более или менее устойчивого их регулирования.
Суть этих механизмов – международное право и международные институты, которые в условиях жёсткой конкуренции между разными центрами силами в состоянии использовать потенциал нежелания мировых элит допустить перерастание противоречий в неконтролируемую агрессию. К счастью, на мой взгляд, нынешние противоречия, в большинстве своём, имеют характер конфликта интересов, то есть такого типа конфликтов, что поддаются рациональному урегулированию. По существу, в мире мало где есть действительный конфликт ценностей (ДАИШ такой пример, увы), который всегда труднее урегулировать. Хотя, в своё время СССР и США сумели избежать войны, несмотря на то, что существовало непримиримое идеологическое противостояние.
Конечно же есть вопрос: а хватает ли современных международных институтов для исполнения этой роли? Достаточен ли уровень нынешнего международного права для этого? Скорее всего нет. Более того, очевидно, что нужна и определённая модернизация существующих институтов, и создание новых, и развитие международного права.
Дело, в частности, в том, что за последние годы возникло мало новых универсальных инструментов для разрешения международных споров, для согласования тех или иных действий. Конечно, есть ООН, которая, при всех своих недостатках, является одним из немногих действительно мировых институтов, в котором представлены практически все нынешние государства. Между прочим, когда Рузвельт, Сталин и Черчилль обсуждали конфигурацию Объединённых Наций, они видели ООН более могущественным, чем сегодня. Но это отдельный вопрос. Так или иначе, ООН всё же есть. И ничего сопоставимого с ООН нет.
Появляется и кое-что новое, в общем универсальное. Прежде всего в сфере контроля над климатом. Соглашение, принятое в рамках КОП-21 (Париж, 2015) недаром привлекает к себе столько внимания: оно предлагает систему, которая предусматривает участие всех стран мира в борьбе против повышения среднегодовой температуры. Конечно, это соглашение базируется на идее добровольности, да и санкций в нём пока не предусмотрено, хотя дискуссия об этом ведётся оживленная.
Достаточно выражено регулирование и в экономической сфере, хотя процессы, идущие в ней, довольно противоречивы. Об этом, в частности, говорит острая дискуссия о соотношении, например, ВТО и возникающих транстихоокеанских и трансатлантических партнёрств.
Но тем не менее было бы неверно совсем уж пессимистически смотреть на состояние международных отношений и различных регулирующих их механизмов. Бывали времена и хуже. Всё ж таки прямое рабство никто не поддерживает.
К тому же есть ещё несколько важных обстоятельств, которые могут повлиять на уровень договороспособности элит.
Прежде всего это развитие новых технологий, от промышленных до коммуникационных (тесно связанных между собой), которые приводят к довольно неожиданным результатам. Например, к тому, что в активный политический процесс втянулись сотни миллионов «новых» людей. В основном, благодаря тому, что коммуникационные технологии вышли на принципиально новый уровень.
Конечно, и прежде так называемые «простые люди» играли существенную роль в мировой истории. Даже в самых строгих диктатурах общественное мнение учитывалось. Но столь широкого информирования, причём весьма противоречивого, всё же ранее не было. А уж про уровень обратной связи и говорить нечего. Так или иначе, но многое из происходящего, к примеру, на том же Ближнем Востоке есть следствие втягивания десятков миллионов рядовых мусульман в активный политический процесс. В каком-то смысле нынешняя острота конфликтов, пресловутая «арабская весна» есть результат известной демократизации, упрощения и убыстрения коммуникации, как вертикальной, так и, что может быть ещё важнее, горизонтальной. Изменение характера вовлечённости масс в политический процесс можно обсуждать очень долго. Само по себе это явление не новое. Нова, повторю, стадия этого процесса. И если в свое время Хосе Ортега-и-Гассет написал впечатляющий труд «Восстание масс», то не в пору ли написать что-нибудь вроде «Восстания элит»? Конечно же, эта колоссальная тема не может быть раскрыта в паре абзацев, но в контексте дискуссии о международном регулировании любопытно было бы понять, а как это скажется на элитах?
Дело в том, что возникает вопрос: как растущее втягивание масс в политический процесс повлияет на поведение элит? Заставит их сделаться более договороспособными в отношениях с себе подобными из других стран? Заставит меньше обращать внимания на противоречия между странами из-за стремления к общей стабильности? Или, наоборот, сделает элиты более зависимыми от собственных масс, более эгоистичными и, соответственно, более конфликтными? Простого ответа, по всей видимости, нет. И если история фашистской Германии свидетельствует в пользу того, что втягивание масс повышает градус агрессивности элит, то многие послевоенные процессы говорят об обратном. И на мой взгляд, сегодня много признаков того, что элиты активно ищут соглашения между собой с целью задать рамки общемирового развития.
Кроме того, развитие технологий (не только коммуникационных) содержит в себе ещё один вызов: своего рода обесценивание ценностей. Ценности, идеологии возникли, во многом, вследствие скудости человеческой жизни, необходимости сплачиваться в непримиримом противостоянии в борьбе за ресурсы. Но если технологии в скором времени сделают людей в материальном плане малоуязвимыми, если забота о хлебе насущном всё же уйдёт в прошлое, то могут измениться процессы самоорганизации обществ. А при этом задача регулирования различного рода процессов только усложнится и потребует ещё более высокого уровня согласования различного рода интересов, умения избегать нежелательных последствий и координировать действия ради максимизации эффекта от принимаемых решений. Чисто теоретически это должно подталкивать к развитию различного рода механизмов взаимодействия и взаимовлияния, то есть – международных организаций и международного права.
Есть и вовсе поразительные вызовы. Развитие постбанковской системы экономических связей, вроде всякого рода биткоинов (это, скорее, иллюстрация) и производных от них блокчейнов, вообще может раз и навсегда покончить со всеми современными известными способами воровства денег, международной коррупцией и так далее. Конечно, изобретательное человечество и тут найдёт, как неправедно нажиться, но всё же уйдет время на изобретение способов незаконной наживы. Но и это в руках мировых элит зависит от их способности доверять друг другу и создавать механизмы для этого доверия. В сущности, вексельное право в чём-то в основе всего этого.
Так что вызовов много, и мне едва ли удалось назвать хотя бы малую их часть.
Опубликовано в «Коммерсантъ».
