Если в 2008 году замена «большой семёрки» на «Большую двадцатку» в качестве основной площадки для обсуждения проблем глобального управления стала признанием экономической многополярности, то недавние события заставили США и Запад в целом признать многополярность геополитическую.
Саммит G-20 в Анталье прошёл под знаком парижской бойни 13 ноября 2015 года, а также состоявшейся на следующий день встречи Международной группы поддержки Сирии в Вене, по итогам которой был согласован план прекращения конфликта, что является существенным достижением даже несмотря на зыбкость достигнутых договорённостей.
СМИ обратили внимание на саммит в Анталье лишь для того, чтобы отметить, что Западу, наконец, пришлось признать, что с президентом России Владимиром Путиным теперь нужно обращаться не как с «изгоем», а как с лидером, способным справиться с ситуацией на Ближнем Востоке и в особенности в Сирии. Главы крупнейших стран, включая президента США Барака Обаму, искали возможности пообщаться с Путиным «на полях» саммита. Очевидно, что начало Москвой военной кампании в Сирии после трагедии с российским авиалайнером было оправдано, хотя заплатить за это пришлось очень страшную цену.
По иронии судьбы, те события, которые затмили собой саммит G-20, свидетельствуют о переходе на новую модель мирового устройства, которую и представляет «двадцатка». Если в 2008 году замена «семёрки» на «двадцатку» в качестве основной площадки для обсуждения проблем международного экономического управления стала признанием экономической многополярности, то недавние события заставили США и Запад в целом наконец-то признать многополярность геополитическую.
С точки зрения геоэкономики, история многополярности ведёт свой отсчёт с 2008 года. Развитие промышленного потенциала и становление БРИКС на фоне экономического кризиса, затронувшего преимущественно так называемые развитые страны, ускорило становление новой экономической реальности. Теперь такие же процессы происходят в сфере политики. Геополитическая многополярность может положить конец продолжавшимся десятилетия нарушениям США и Западом суверенитета менее могущественных стран под прикрытием «гуманитарных вмешательств», «продвижения демократии» и «ответственности по защите».
Как во время холодной войны, так и после неё цель таких вмешательств оставалась неизменной: сохранить лидерство Запада, не дать другим странам достичь такого уровня промышленного и экономического развития, который позволил бы им бросить вызов его геополитическому господству (учитывая существование «реального коммунизма», этих усилий оказалось недостаточно). Теперь же произошедшее изменение баланса сил стало очевидным, а в политической сфере – в особо драматичной форме. Так, руководство США оказалось в унизительной ситуации: менее чем через неделю после заявления министра обороны Эштона Картера о том, что основные угрозы для мирового порядка исходят от России и Китая, а не от ИГИЛ, им пришлось признать, что в силу событий на Ближнем Востоке реальное положение дел обстоит иначе.
Теракты в Париже не привели к драматическим переменам. Как и следовало ожидать, западные столицы стали в унисон выражать своё негодование, продолжая авиаудары по Сирии, которые Запад начал ещё за год до этого, несмотря на всю их очевидную неэффективность и неспособность остановить продвижение ИГИЛ (а также свергнуть сирийское правительство, что, может быть, не так уж и плохо). Президент Олланд заявил, что Франция «находится в состоянии войны» (на самом деле война для Франции началась задолго до терактов в Париже), приняв символическое решение начать авиаудары по городу Ракка, который считается оплотом ИГИЛ в Сирии. СМИ стали требовать немедленной активизации США, тогда как президент Обама явно не горел желанием доказать свою солидарность с Францией каким-либо решительным шагом.
На самом же деле произошли кардинальные сдвиги, хотя на поверхности их и не было видно. Эти перемены были результатом не столько самих терактов в Париже, сколько вызревания глубинных и давних процессов, которые сделались очевидными в свете произошедшей в Париже трагедии. Под удар попала приверженность Запада двойным стандартам. Дух солидарности, витавший во Франции после январских терактов против Charlie Hebdo, улетучился, как наваждение. Крупнейшие СМИ теперь были вынуждены признать, что произошедшие в Париже теракты, несмотря на весь их трагизм, необходимо рассматривать в контексте терактов против гражданского населения в незападных странах, в том числе в Ливане, Турции, а также в Сирии и Ираке, где, помимо прочего, идут военные действия. Когда первоначальный шок спал, стали появляться вопросы о недочётах в обеспечении безопасности в столице, из-за которых менее чем через год после терактов против Charlie Hebdo Париж стал ареной ещё более ужасающих преступлений. Политики и общественные деятели были также вынуждены признать, что стратегия Запада в отношении Сирии не просто провалилась, а потерпела крах из-за неправомерности её основной цели. До этого времени отстранение Асада от власти считалось более приоритетной задачей, нежели борьба против ИГИЛ. Венские переговоры ознаменовали отказ от этой точки зрения, признав, что осязаемые политические перемены, включая переход к демократии, могут произойти только с опорой на институты суверенного государства. Следуя своей стратегии, США постоянно пытались спровоцировать столкновение между ИГИЛ и связанными с ней группировками и режимом Асада, закрывая глаза на разрастание террористической группировки и активно участвуя в её финансировании и поставках оружия. Словом, позволили ИГИЛ встать на ноги и всячески подрывали военный потенциал правительственных войск в Сирии, которые были единственной преградой на пути ИГИЛ.
После прихода к власти в Канаде Либеральной партии, правительство этой страны решило отказаться от участия в авиаударах и не пересмотрело своё решение, несмотря на произошедшие в Париже теракты. Это было явным признанием краха стратегии борьбы с ИГИЛ. Одновременно мир осознал, что стратегия России по поддержке правительства Сирии в борьбе против ИГИЛ имеет существенные достоинства. Мир внял настоятельным требованиям России о том, чтобы президент Сирии Башар Асад был представлен на любых мирных переговорах, и понял, что без этого политического разрешения конфликта не будет. Президент Олланд даже занялся челночной дипломатией, посетив Москву и Вашингтон (возрождение этой практики времён холодной войны неслучайно: тогда господство Запада и США не было безграничным), пытаясь сформировать международную коалицию против ИГИЛ. Ещё одним доказательством несостоятельности стратегии США стала неспособность правительства Дэвида Кэмерона заручиться поддержкой своей собственной страны для вмешательства Соединённого Королевства в конфликт. В то время как новый глава лейбористов Джереми Корбин подвергается постоянным нападкам за свою позицию по Сирии, всего лишь 25% жителей Великобритании поддерживает участие в военной кампании в Сирии. Даже депутаты от Консервативной партии отказались одобрять этот шаг.
По мере появления всё новых доказательств несостоятельности стратегии США (например, письмо отставных военнослужащих американских ВВС о неэффективности наносимых авиаударов) возможностей для преодоления конфликта в Сирии становится всё больше. Такие незападные страны, как Россия, должны в полной мере воспользоваться этими возможностями и действовать ответственно. Отстаивая многополярный миропорядок, они должны стремиться к одной цели: возродить главное достижение послевоенного периода, а именно: обязанность уважать суверенитет и соблюдать нормы международного права, которые высокомерный Запад с таким усердием попирал в течение последних двух с половиной десятилетий. Если эта возможность будет упущена ради более узких интересов, это будет не только трагедией, но и сыграет на руку Западу, которому выгодны любые неудачи незападных стран. В свою очередь, если удастся достичь комплексного и всеобъемлющего решения, незападным странам следует быть настороже. Ошибки Запада вынудили его пойти на сотрудничество с незападными странами, но на переориентацию тех импульсов, которые определяют его внешнеполитический курс, потребуется гораздо больше времени.
