Коллективная безопасность и коллективная самозащита плохо сочетаются друг с другом. Можно даже сказать, что за очень немногими исключениями организации или договоры по обеспечению самозащиты своими действиями скорее подрывают коллективную безопасность, пишет эксперт клуба «Валдай» Рейн Мюллерсон.
Преподавая курс международного права и политологии в университетах разных стран мира, я часто обсуждал с моими студентами вопросы коллективной безопасности и коллективной самозащиты, к которой порой прибегают военные альянсы. Если формальные, то есть, юридические, различия между этими понятиями поддаются уразумению относительно легко, то понимание их взаимоотношений и влияния на международный мир и безопасность даётся гораздо труднее.
Недавно возникли некие гибридные образования. К примеру, НАТО в попытке оправдать своё существование после исчезновения для оного всякого raison d'être (т.е., СССР и Варшавского договора), вмешалась в так называемые «операции вне зоны ответственности» в бывшей Югославии, Афганистане и Ливии, что побудило некоторых экспертов признать её организацией по обеспечению коллективной безопасности. И это несмотря на то, что её действия скорее подорвали, нежели укрепили безопасность в регионе и мире! Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), в которую входят Армения, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Россия и Таджикистан, также обладает признаками организации по обеспечению как коллективной безопасности, так и коллективной самозащиты. Однако отсутствие в её уставе статьи, аналогичной статье 5 Устава НАТО, и сосредоточенность на борьбе с глобальными угрозами, такими как терроризм, оборот наркотиков, незаконная миграция и трансграничная преступность, подсказывают нам, что она является скорее организацией коллективной безопасности. На Африканском континенте Африканский союз и даже (а, может быть, в особенности) Экономическое сообщество западноафриканских государств (ЭКОВАС), хотя и предназначены для осуществления самых разнообразных функций, тоже могут выполнять задачи по обеспечению коллективной безопасности. Коллективная самозащита, впрочем, в эти задачи не входит. Из опыта таких гибридных образований мы можем заключить, что эти две функции – коллективная безопасность и коллективная самозащита – плохо сочетаются друг с другом. Можно даже сказать, что за очень немногими исключениями организации или договоры (альянсы) по обеспечению самозащиты своими действиями скорее подрывают коллективную безопасность.
От соглашений по обеспечению самозащиты, будь то в форме международных организаций (НАТО и Варшавский договор) или двусторонних договоров (Договор о взаимном сотрудничестве и безопасности между США и Японией от 1952 г.), организации коллективной безопасности отличаются некоторыми общими признаками. Организации коллективной безопасности обращены внутрь себя и открыты для всех. Организации договора о коллективной самозащите обращены вовне и открыты только для избранных. Наиболее универсальная организация коллективной безопасности – ООН – призвана обеспечивать безопасность всех своих государств-членов, а региональные организации обязаны гарантировать безопасность в своей географической зоне ответственности. Конечно, угрозы, стоящие перед последними, – такие как терроризм или оборот наркотиков, – зачастую исходят из-за пределов таких зон. Например, угрожающая ОДКБ опасность терроризма и наркотизации населения коренится в Афганистане. Однако, за исключением случаев, оговоренных в резолюциях Совбеза ООН, организации коллективной безопасности могут реагировать на эти угрозы только в пределах своей географической зоны ответственности. Организации коллективной самозащиты, или договоры, или военные альянсы как их ещё называют, обращены вовне. Для оправдания своего существования им по определению нужен враг или хотя бы «дракон, коего надобно сразить в битве во имя торжества демократии». (Об этом, как известно, ещё столетие назад предупреждал Джон Квинси Адамс, американский президент, который якобы хвастался своим самым высоким коэффициентом интеллектуального развития.) На протяжении тысячелетий военные альянсы отражали конфронтационную природу международных отношений и немало способствовали её усугублению. Говорю это не для того, чтобы прослыть моралистом. Просто констатирую факт: так было и так есть. Иногда военные альянсы и впрямь служили целям обороны, и как таковые были даже полезны. Но с появлением идеи коллективной безопасности, т.е. безопасности для всех, наличие военных альянсов, будь то постоянных или временных (ad hoc), является признаком того, что мир в целом или какой-то регион в частности не готовы к коллективной, т.е. неделимой, безопасности.
Первая европейская система безопасности, известная под названием Европейского концерта, была создана на Венском конгрессе в 1815 г. и обеспечивала состояние относительного мира на континенте в течение почти ста лет. А вот оформление на заре нового века военных союзов – блока Центральных держав (в основном, в составе Германии, Австро-Венгерской Империи и Итальянского королевства) и блока Союзных держав (Франция, Великобритания, Россия) – оказало на международные отношения в Европе дестабилизирующее воздействие, что в итоге привело к кровопролитному конфликту 1914 года, известному как Великая война. Пороки Версальского мира 1919 года способствовали возникновению фашизма в Германии; в 1938 году между Гитлером и лидерами Запада была заключена позорная Мюнхенская сделка, потом в качестве ответа Сталина на попытки Запада направить агрессивность Гитлера на восток был подписан пакт Молотова-Риббентропа, и в результате разразился ещё более масштабный военный конфликт – Вторая мировая война. Предусмотренная в Уставе ООН система коллективной безопасности с центром в Совете Безопасности так и не смогла заработать в соответствии с замыслом: между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции началась «холодная война» и вскоре были созданы два противостоящих военных блока – НАТО и Организация Варшавского договора. Тому, что «холодная война» так и не переросла в горячую, мир в гораздо большей степени обязан равновесию сил в ипостаси «взаимного гарантированного уничтожения» (ВГУ), чем влиянию Устава ООН и Совета Безопасности, хотя было бы неверно отрицать миротворческую роль ООН в преодолении ситуаций, создаваемых военными конфликтами. Авторы нескольких авторитетных исследований, появившихся в девяностые годы прошлого века, доказали, что военные союзы не служили орудием предотвращения войн, а фактически стимулировали их возникновение, и что те или иные государства против своей воли могут быть втянуты союзниками в конфликты.[1] Сегодня мы видим, как несколько малых и слабых союзников США проводят безрассудную и провокационную политику в отношении России, что было бы вряд ли возможно, не чувствуй они поддержки со стороны США. (Другое дело, правильно ли они понимают американцев: например, напав на Южную Осетию летом 2008 года, Саакашвили явно переоценил своё значение в глазах Вашингтона.)
В 90-е годы прошлого века в течение недолгого времени казалось, что основанную на ООН систему коллективной безопасности можно возродить к активной жизни. Одним из самых обнадёживающих признаков этого послужила реакция мирового сообщества на иракское вторжение в Кувейт. Однако отчасти в силу инерции, отчасти намеренно, не внимая предупреждениям многих компетентных и опытных экспертов (среди прочих Генри Киссинджера, Джорджа Кеннана и Кеннета Вальца) НАТО продолжала расширение на восток и в итоге к 1999 году достигла границ России: в 1999 г. в альянс вступила Польша, а в 2004 г. к нему примкнули Эстония, Латвия и Литва. Преобладающим подходом на Западе остаётся конфронтационный подход, основанный на идее либеральной экспансии и сдерживания тех, кто отказывается подчиняться. Показательна в этом отношении статья специалиста по международным отношениям из Дании профессора Стена Риннинга.[2] Вкратце его тезис состоит в следующем: поскольку Россия не поддаётся переделке в либеральном духе, во всяком случае, это недостижимо в ближайшем будущем, то и приобщению к системе Европейского концерта она не подлежит (в противоположность Франции, которая после Наполеоновских войн такого приобщения удостоилась), а посему ей необходимо противостоять соединёнными силами НАТО и Европейского союза. Похожий конфронтационный подход спонтанно и почти инстинктивно сформулировал во время Второго стратегического диалога в Абу-Даби (1-2 ноября 2015 г.) советник по национальной безопасности в администрации президента Обамы генерал Джеймс Джонс. Впрочем, на той встрече речь шла не о Китае и не о России, а о Иране, с которым Вашингтон и другие пять держав только что заключили ядерную сделку.[3] Когда участник из Объединённых Арабских Эмиратов спросил его, как странам Персидского залива укрепить свою безопасность перед лицом новых вызовов (главным из которых, по мнению суннитских монархий, является не угроза со стороны террористов ИГИЛ, а Иран и весь шиитский мир; тогда как США после заключения ядерной сделки с Ираном перестали быть в их глазах надёжным союзником), генерал Джонс, не раздумывая, ответил: подумайте о том, как странам Залива создать что-то наподобие НАТО. Это и есть выражение конфронтационного мировоззрения, носителям которого мир видится в виде манихейской дихотомии: мы, расположившиеся на правильной стороне истории, находимся в противостоянии с ними, которые не только отличаются от нас и потому неправы, но даже не стремятся стать такими же, как мы. Но вот что об идее создания «мусульманской» или «арабской» НАТО под саудовским руководством говорит Рори Миллер: «Вполне вероятно, что они лишь расширят существующий межконфессиональный водораздел и ещё больше дестабилизируют и без того неспокойный регион».[4]
Как недавно заметил французский экономист Эрве Жювэн, главная цель расширения НАТО и ЕС состояла в том, чтобы «создать буфер между Европейским Союзом и Россией и сделать невозможным объединение Евразии, что стало бы для англо-американцев настоящим кошмаром».[5] Франкоязычный швейцарский автор и банкир Арно Леклерк пишет, что после своего ухода из Восточной Европы и роспуска ОВД «Россия рассчитывала, что Запад признает её европейскую природу и установит с ней партнёрские отношения, подтвердив наличие у неё законных интересов по поддержанию зоны влияния, соответствующей её истории и текущим интересам. Однако этого не случилось, и вскоре Россия увидела, как расширяется на восток НАТО, а американцы наращивают своё присутствие в странах «Новой Европы» и уже начинают создавать на Старом Континенте постыдный ракетный щит для защиты от несуществующей иранской угрозы».[6] В конце концов, как элегантно, кратко и точно выразился Роберт Саква, оправданием существованию НАТО «стала необходимость сдерживать угрозы безопасности, спровоцированные её расширением».[7]
Чтобы основанная на Уставе ООН система коллективной безопасности (поддержанная менее официальными механизмами вроде G20) обрела эффективность, необходимо избавиться от конфронтационного мировосприятия, которое, в числе прочего, отражается на практике военных союзов, независимо от их названия и заявленных целей. Всеобщая безопасность должна поддерживаться региональными системами коллективной безопасности, а не союзами суннитских государств, направленных против государств шиитских, и не дружбой проамериканских государств против прокитайских «режимов». Кстати, когда государство начинают называть «режимом», ждите, что вскоре его объявят утратившим легитимность, а там недалеко и до применения технологий смены режима.[1] См., например: A. Smith, ‘Alliance Formation and War’, International Studies Quarterly, 1995, No 39 (4), pp. 405-25; G. Snyder, Alliance Politics, Cornell University Press, 1997.
[2] S. Rynning, ‘The false promise of continental concert: Russia, the West and necessary balance of power’, International Affairs, 2015, Vol. 91, No.3, pp. 539–52.
[3] Second Abu Dhabi Strategic Debate, 1–2 November 2015, Emirates Palace – Abu Dhabi, Conclusions (in file with the author).
[4] R. Miller, ‘Can Riyadh Dominate the Middle East?’, Foreign Affairs, 23 October, 2017.
[5] H. Juvin, Le Mur de l’Ouest n’est pas tombé (Pierre-Guillaume de Roux, 2015), p. 18.
[6] A. Leclercq, La Russie puissance d’Eurasie : Histoire géopolitique des origines à Poutine (Ellipses, 2012), p. 378.
[7] R. Sakwa, Frontline Ukraine: Crisis in the Borderlands (I.B.Tauris, 2015), p. 4.
