Рассматривая вопрос об универсальности прав человека, я опираюсь на свой опыт работы в ООН и знания, которые я приобрёл, представляя эту организацию в странах, непохожих на те, в которых я прожил большую часть своей жизни. Примерно равное количество лет я именно жил, а не бывал наездами в трёх странах, различных по своему размеру и историческому прошлому. Этот опыт подтвердил мои сомнения в обоснованности принципа универсальности прав человека и привёл к выводу о том, что права человека как единое целое не являются ни универсальными, ни естественными, и не могут быть таковыми. Впрочем, чтобы смягчить столь шокирующее для многих заключение, скажем так: не все права человека являются или могут быть универсальными. Если мы будем утверждать, что все права человека универсальны, непреложны, естественны и независимы от времени и пространства, нам придётся признать, что, скажем, обычаи племени яномами (обитающего в джунглях Амазонии на территории Бразилии и Венесуэлы), напоминающие образ жизни наших далёких предков тысячи лет тому назад, соответствуют принципам если не Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, то Всеобщей декларации прав человека 1948 года. В таком случае права человека будут сродни законам природы (законам тяготения или квантовой физики), открытия которых каким-нибудь Ньютоном или Эйнштейном от общественных наук приходится ждать веками.
В современном мире существуют общества, коренным образом отличающиеся друг от друга своими историческими традициями, уровнем экономического развития, религией и культурой. В одних главной ценностью является личность и удовлетворение её запросов и прихотей; другие выше личных свобод ставят общественные отношения и стабильность; третьи убеждены, что чем больше они страдают в этом мире, тем вернее попадут в рай, где попадут в объятия семидесяти двух девственниц. Если отдельные личности из разных сообществ способны переступить через этические нормы своей общины, выйти за рамки «моральной матрицы», а порой даже освоить несколько таких матриц и успешно пользоваться ими, то сами общины меняются гораздо медленнее, а навязанные им сверху или извне изменения могут иметь длительные негативные последствия. Эволюционный психолог Джонатан Хайдт предупреждает об опасности, которую несут в себе приверженцы нравственного монизма: «Бойтесь любого, кто настаивает на существовании одной-единственной истинной морали для всех, на все времена и все части света, особенно, если такая мораль покоится всего на одном моральном основании». Я бы добавил следующее: как правило, действия, основанные на постулате, не подкреплённом ни историческим опытом, ни современной практикой, попытки сделать людей, принадлежащих к столь разным обществам, более похожими друг на друга, использование для этого, в числе прочего, правозащитного дискурса, а также экспорт демократии и либеральных ценностей приводят не к демократии и торжеству прав человека, но к хаосу и разрушениям.
Готов признать, что сегодня одни права являются (или, скорее, стали) универсальными, другие могут считаться таковыми, т.е. их универсальность (пока) не признана всеми, а часть из них могут стать универсальными в будущем, т.е. в принципе являются универсальными. Однако кроме этого существуют права, которые универсальными никогда не станут, т.е. права, которые существуют в одних обществах и отсутствуют в других. Впрочем, были и такие времена, когда права человека полностью отсутствовали, а Homo Sapiens уже ходил по планете. Могут быть и права, которые существуют теперь, но потеряют свою актуальность в будущем либо из-за сложившихся условий, делающих их осуществление невозможным, либо потому, что исчезло зло, которое то или иное право человека было призвано предотвратить или исправить. Может получиться и так, что, например, в силу глобализации перестанут существовать некоторые экономические и социальные права, ставшие естественными, например, для общества всеобщего благоденствия в скандинавских странах. Либо, напротив, хотя это и маловероятно, если бы некие ценности и фундаментальные интересы, которые в настоящее время гарантируются путём концептуализации в качестве прав человека, были полностью и окончательно удовлетворены, то гарантировать эти ценности и интересы через механизм прав человека не было бы необходимости.
В полном объёме права человека не являются ни универсальными, ни естественными. Вернее сказать, они могут быть настолько естественными, насколько естественны человеческие пороки. С исторической точки зрения, человеческие пороки носят более естественный характер, чем права человека. Практически все существующие ныне общества на протяжении тысячелетий были, говоря по-современному, ксенофобскими; боязнь чужих и недоверие к ним имеют более глубокие корни, чем открытость или даже простое любопытство в отношении иностранцев, и, как это хорошо заметно в наши дни, некоторые наши первобытные инстинкты отнюдь не изжиты. Всякий раз, когда жизнь становится трудной или случается нечто необычное и грозное, что прерывает привычное и относительно спокойное течение жизни, в людях начинают проявляться не только лучшие, но и худшие качества. Иными словами, в людях (конечно, в разной степени) есть что-то и от ангела, и от дьявола. Американский философ Ричард Рорти однажды проницательно заметил (а было это задолго до того, как в мире, и особенно в Европе, разразился нынешний миграционный кризис), что наше личное ощущение безопасности и сочувствие тем, кто не похож на нас и страждет где-то на краю земли, обычно идут рука об руку. Он писал: «Под ‘безопасностью’ я имею в виду условия жизни, свободные от рисков настолько, что наше отличие от других не является препятствием для самоуважения и уверенности в ценности своей жизни. Такими условиями пользовались американцы и европейцы (которые и придумали культуру прав человека), причём в гораздо большей степени, чем кто-либо другой». Но когда нашей безопасности что-то угрожает, особенно когда все эти страждущие чужаки с конца света начинают толпами прибывать туда, где живём мы, наше сочувствие к ним и их страданиям стремительно убывает. Конечно, всегда бывают отрадные исключения из правил, но многим куда проще сочувствовать жертвам нарушений прав человека с берегов Женевского озера (где происходят главные события в области правозащитной деятельности ООН), чем находиться рядом с ними, будь то в лагерях беженцев на Ближнем Востоке, или на улицах европейских столиц.
Так что права человека, в которых отражается всё хорошее и всё плохое, что есть в человеческом роде и в мире, присущи человеку, хотя и не обязательно человечны. Права человека являются социальным конструктом, призванным реагировать на нужды человека и исправлять человеческие пороки. Гарвардский профессор Алан Дершович кратко и верно сформулировал это в названии своей вышедшей в 2009 году книги «Rights from Wrongs», которое можно перевести как «права на защиту от пороков». Если бы не существовало человеческих пороков, несправедливостей, которые становятся неприемлемыми и неоправданными в глазах достаточного числа людей, то не было бы и прав человека. В них просто не было бы необходимости. В исторической ретроспективе появление концепции прав человека совпадает с образованием централизованных национальных государств, так называемых левиафанов средневековой Европы, где даже члены благородного сословия нуждались в защите своих интересов перед лицом всемогущих королей.
Случается, что права человека приобретают естественный характер в том смысле, что рассматриваются в качестве таковых членами общества, которые уже не представляют, как они жили без них раньше и как можно существовать без них в будущем. Впрочем, при всей своей естественности эти права не являются Божьим даром и не обусловлены человеческой природой. Их естественность является следствием длительного процесса эволюции конкретных человеческих обществ. Будь права человека чем-то естественным, не было бы нужды постоянно бороться за их соблюдение. Соответствующие требования выполнялись бы естественно, автоматически и практически без усилий. Что касается редких нарушений, то они бы считались не преступлениями, а отклонением от нормы, свойственным потерявшим рассудок психопатам, место которых было бы не за решёткой, а в медицинских учреждениях под наблюдением врачей. Вместо судов и полиции их ожидала бы бригада медиков, готовых немедленно приступить к спасению заблудших душ.
У концепции универсальных прав человека, несмотря на благие намерения её адептов и позитивные результаты, есть и тёмная сторона. Попытки нивелировать мир насильственным путём, намеренно подавляя несогласных, либо с искренней верой в то, что всё хорошее и правильное для нас столь же хорошо и правильно для остальных, разрушают страны и общественные связи, которые складывались в течение столетий, даже тысячелетий, и не подлежат быстрым изменениям. Поэтому можно только приветствовать следующее заявление премьер-министра Великобритании Терезы Мэй, сделанное во время визита в США в январе 2017 года: «Возврата к провальной политике прошлого не будет. Дни, когда Британия и Америка вмешивались в дела суверенных стран, пытаясь переделать мир по своему образу и подобию, ушли в прошлое». Премьер-министр дала твёрдое обещание не реанимировать «провальную политику прошлых лет», имея в виду военное вторжение в Ирак и Афганистан, и отказаться от принципа «либеральной интервенции», разработанного её предшественником Тони Блэром. Следует добавить, что неудачи сопутствовали не только военным интервенциям, но и попыткам вмешательства во внутренние дела других стран с помощью экономических санкций и политического давления. Всё это лишь усугубляло ситуацию. Прав был бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин, когда говорил, что «демократия и права человека получат развитие в будущем не в силу предписаний и вмешательства со стороны Запада, а благодаря внутренней динамике отдельных сообществ». Совершенно верно! Из опыта так называемой «арабской весны», начало которой Запад горячо приветствовал, оказав революции широкую поддержку и помощь, видно, что торжества демократии и прав человека не получилось. Вместо этого произошла катастрофа; в регионе полыхает пожар, распространяя страх и страдания далеко за пределами границ. В таких условиях, чем меньше одни государства публично критикуют другие государства за несоблюдение прав человека, тем лучше не только для межгосударственных отношений, но и для прав человека.
Подготовленный для Мюнхенской конференции по безопасности 2017 года доклад полон пессимизма, и его название − «Постправда, постзапад, постпорядок» вызывает тревогу. Его авторы не скрывают обеспокоенности в связи с тем, что мир находится «на пороге постзападного века, в котором международные дела вершат незападные акторы, часто действуя параллельно или даже во вред тем самым многосторонним структурам, которые лежали в основе либерального миропорядка с 1945 года». «Вступаем ли мы в мир постпорядка»? – вопрошают авторы доклада. Впрочем, особых причин для пессимизма нет. Мир в целом, и особенно либеральные демократии, извлекли большую пользу из так называемого либерального миропорядка. Но любой порядок, будь то международный или национальный, не устанавливается навечно. Да и исключительно либеральным этот либеральный миропорядок и не был. Миром правили либеральные государства, пытавшиеся расширить границы своего либерального мира (особенно после распада СССР) и подвергавшие остракизму или даже уничтожению те сообщества, которые не желали или не могли принять либеральные принципы. Возможно, формирующийся на наших глазах новый международный порядок, основанный на многополярности, равновесии сил и межгосударственном согласии, не является либеральным в нынешнем понимании, но он гораздо более демократичен в том смысле, в каком эти термины – «либерализм»» и «демократия» – применяются в международных отношениях. В рамках этого миропорядка различия будут иметь право на существование не только внутри сообщества, как при либерализме, но и между ними. В этом отношении новый мир может оказаться даже более либеральным, чем международный порядок, существовавший после 1945 года. Во многих частях света концепцию прав человека ждут нелёгкие времена, и говорить об универсальности всех прав человека, возможно, будет ещё сложнее. Однако не стоит отчаиваться. Надо поставить правильный и честный диагноз нынешним кризисам. А методы лечения могут варьироваться в зависимости от регионов и сообществ. У истории нет конца; конец истории будет означать и конец человеческого рода; при этом зачастую выздоровление наступает только после кризиса.