Универсальность прав человека: так ли верен этот постулат?

В полном объёме права человека не являются ни универсальными, ни естественными, пишет эксперт клуба «Валдай» Рейн Мюллерсон. Вернее сказать, они могут быть настолько естественными, насколько естественны человеческие пороки. С исторической точки зрения, человеческие пороки носят более естественный характер, чем права человека.

Рассматривая вопрос об универсальности прав человека, я опираюсь на свой опыт работы в ООН и знания, которые я приобрёл, представляя эту организацию в странах, непохожих на те, в которых я прожил большую часть своей жизни. Примерно равное количество лет я именно жил, а не бывал наездами в трёх странах, различных по своему размеру и историческому прошлому. Этот опыт подтвердил мои сомнения в обоснованности принципа универсальности прав человека и привёл к выводу о том, что права человека как единое целое не являются ни универсальными, ни естественными, и не могут быть таковыми. Впрочем, чтобы смягчить столь шокирующее для многих заключение, скажем так: не все права человека являются или могут быть универсальными. Если мы будем утверждать, что все права человека универсальны, непреложны, естественны и независимы от времени и пространства, нам придётся признать, что, скажем, обычаи племени яномами (обитающего в джунглях Амазонии на территории Бразилии и Венесуэлы), напоминающие образ жизни наших далёких предков тысячи лет тому назад, соответствуют принципам если не Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, то Всеобщей декларации прав человека 1948 года. В таком случае права человека будут сродни законам природы (законам тяготения или квантовой физики), открытия которых каким-нибудь Ньютоном или Эйнштейном от общественных наук приходится ждать веками.

В современном мире существуют общества, коренным образом отличающиеся друг от друга своими историческими традициями, уровнем экономического развития, религией и культурой. В одних главной ценностью является личность и удовлетворение её запросов и прихотей; другие выше личных свобод ставят общественные отношения и стабильность; третьи убеждены, что чем больше они страдают в этом мире, тем вернее попадут в рай, где попадут в объятия семидесяти двух девственниц. Если отдельные личности из разных сообществ способны переступить через этические нормы своей общины, выйти за рамки «моральной матрицы», а порой даже освоить несколько таких матриц и успешно пользоваться ими, то сами общины меняются гораздо медленнее, а навязанные им сверху или извне изменения могут иметь длительные негативные последствия. Эволюционный психолог Джонатан Хайдт предупреждает об опасности, которую несут в себе приверженцы нравственного монизма: «Бойтесь любого, кто настаивает на существовании одной-единственной истинной морали для всех, на все времена и все части света, особенно, если такая мораль покоится всего на одном моральном основании». Я бы добавил следующее: как правило, действия, основанные на постулате, не подкреплённом ни историческим опытом, ни современной практикой, попытки сделать людей, принадлежащих к столь разным обществам, более похожими друг на друга, использование для этого, в числе прочего, правозащитного дискурса, а также экспорт демократии и либеральных ценностей приводят не к демократии и торжеству прав человека, но к хаосу и разрушениям.

От многообразия к единству и обратно: пути человеческой цивилизации Рейн Мюллерсон
Глобализация с её гомогенизацией мира и гетерогенизацией отдельных сообществ уже сейчас создаёт проблемы, а, накопившись, они вскоре могут стать непреодолимыми, даже если не принимать в расчёт попытки искусственно ускорить ход этих процессов, пишет эксперт клуба «Валдай» Рейн Мюллерсон

Готов признать, что сегодня одни права являются (или, скорее, стали) универсальными, другие могут считаться таковыми, т.е. их универсальность (пока) не признана всеми, а часть из них могут стать универсальными в будущем, т.е. в принципе являются универсальными. Однако кроме этого существуют права, которые универсальными никогда не станут, т.е. права, которые существуют в одних обществах и отсутствуют в других. Впрочем, были и такие времена, когда права человека полностью отсутствовали, а Homo Sapiens уже ходил по планете. Могут быть и права, которые существуют теперь, но потеряют свою актуальность в будущем либо из-за сложившихся условий, делающих их осуществление невозможным, либо потому, что исчезло зло, которое то или иное право человека было призвано предотвратить или исправить. Может получиться и так, что, например, в силу глобализации перестанут существовать некоторые экономические и социальные права, ставшие естественными, например, для общества всеобщего благоденствия в скандинавских странах. Либо, напротив, хотя это и маловероятно, если бы некие ценности и фундаментальные интересы, которые в настоящее время гарантируются путём концептуализации в качестве прав человека, были полностью и окончательно удовлетворены, то гарантировать эти ценности и интересы через механизм прав человека не было бы необходимости.

В полном объёме права человека не являются ни универсальными, ни естественными. Вернее сказать, они могут быть настолько естественными, насколько естественны человеческие пороки. С исторической точки зрения, человеческие пороки носят более естественный характер, чем права человека. Практически все существующие ныне общества на протяжении тысячелетий были, говоря по-современному, ксенофобскими; боязнь чужих и недоверие к ним имеют более глубокие корни, чем открытость или даже простое любопытство в отношении иностранцев, и, как это хорошо заметно в наши дни, некоторые наши первобытные инстинкты отнюдь не изжиты. Всякий раз, когда жизнь становится трудной или случается нечто необычное и грозное, что прерывает привычное и относительно спокойное течение жизни, в людях начинают проявляться не только лучшие, но и худшие качества. Иными словами, в людях (конечно, в разной степени) есть что-то и от ангела, и от дьявола. Американский философ Ричард Рорти однажды проницательно заметил (а было это задолго до того, как в мире, и особенно в Европе, разразился нынешний миграционный кризис), что наше личное ощущение безопасности и сочувствие тем, кто не похож на нас и страждет где-то на краю земли, обычно идут рука об руку. Он писал: «Под ‘безопасностью’ я имею в виду условия жизни, свободные от рисков настолько, что наше отличие от других не является препятствием для самоуважения и уверенности в ценности своей жизни. Такими условиями пользовались американцы и европейцы (которые и придумали культуру прав человека), причём в гораздо большей степени, чем кто-либо другой». Но когда нашей безопасности что-то угрожает, особенно когда все эти страждущие чужаки с конца света начинают толпами прибывать туда, где живём мы, наше сочувствие к ним и их страданиям стремительно убывает. Конечно, всегда бывают отрадные исключения из правил, но многим куда проще сочувствовать жертвам нарушений прав человека с берегов Женевского озера (где происходят главные события в области правозащитной деятельности ООН), чем находиться рядом с ними, будь то в лагерях беженцев на Ближнем Востоке, или на улицах европейских столиц.

Так что права человека, в которых отражается всё хорошее и всё плохое, что есть в человеческом роде и в мире, присущи человеку, хотя и не обязательно человечны. Права человека являются социальным конструктом, призванным реагировать на нужды человека и исправлять человеческие пороки. Гарвардский профессор Алан Дершович кратко и верно сформулировал это в названии своей вышедшей в 2009 году книги «Rights from Wrongs», которое можно перевести как «права на защиту от пороков». Если бы не существовало человеческих пороков, несправедливостей, которые становятся неприемлемыми и неоправданными в глазах достаточного числа людей, то не было бы и прав человека. В них просто не было бы необходимости. В исторической ретроспективе появление концепции прав человека совпадает с образованием централизованных национальных государств, так называемых левиафанов средневековой Европы, где даже члены благородного сословия нуждались в защите своих интересов перед лицом всемогущих королей.

Случается, что права человека приобретают естественный характер в том смысле, что рассматриваются в качестве таковых членами общества, которые уже не представляют, как они жили без них раньше и как можно существовать без них в будущем. Впрочем, при всей своей естественности эти права не являются Божьим даром и не обусловлены человеческой природой. Их естественность является следствием длительного процесса эволюции конкретных человеческих обществ. Будь права человека чем-то естественным, не было бы нужды постоянно бороться за их соблюдение. Соответствующие требования выполнялись бы естественно, автоматически и практически без усилий. Что касается редких нарушений, то они бы считались не преступлениями, а отклонением от нормы, свойственным потерявшим рассудок психопатам, место которых было бы не за решёткой, а в медицинских учреждениях под наблюдением врачей. Вместо судов и полиции их ожидала бы бригада медиков, готовых немедленно приступить к спасению заблудших душ.

У концепции универсальных прав человека, несмотря на благие намерения её адептов и позитивные результаты, есть и тёмная сторона. Попытки нивелировать мир насильственным путём, намеренно подавляя несогласных, либо с искренней верой в то, что всё хорошее и правильное для нас столь же хорошо и правильно для остальных, разрушают страны и общественные связи, которые складывались в течение столетий, даже тысячелетий, и не подлежат быстрым изменениям. Поэтому можно только приветствовать следующее заявление премьер-министра Великобритании Терезы Мэй, сделанное во время визита в США в январе 2017 года: «Возврата к провальной политике прошлого не будет. Дни, когда Британия и Америка вмешивались в дела суверенных стран, пытаясь переделать мир по своему образу и подобию, ушли в прошлое». Премьер-министр дала твёрдое обещание не реанимировать «провальную политику прошлых лет», имея в виду военное вторжение в Ирак и Афганистан, и отказаться от принципа «либеральной интервенции», разработанного её предшественником Тони Блэром. Следует добавить, что неудачи сопутствовали не только военным интервенциям, но и попыткам вмешательства во внутренние дела других стран с помощью экономических санкций и политического давления. Всё это лишь усугубляло ситуацию. Прав был бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин, когда говорил, что «демократия и права человека получат развитие в будущем не в силу предписаний и вмешательства со стороны Запада, а благодаря внутренней динамике отдельных сообществ». Совершенно верно! Из опыта так называемой «арабской весны», начало которой Запад горячо приветствовал, оказав революции широкую поддержку и помощь, видно, что торжества демократии и прав человека не получилось. Вместо этого произошла катастрофа; в регионе полыхает пожар, распространяя страх и страдания далеко за пределами границ. В таких условиях, чем меньше одни государства публично критикуют другие государства за несоблюдение прав человека, тем лучше не только для межгосударственных отношений, но и для прав человека.

Подготовленный для Мюнхенской конференции по безопасности 2017 года доклад полон пессимизма, и его название − «Постправда, постзапад, постпорядок» вызывает тревогу. Его авторы не скрывают обеспокоенности в связи с тем, что мир находится «на пороге постзападного века, в котором международные дела вершат незападные акторы, часто действуя параллельно или даже во вред тем самым многосторонним структурам, которые лежали в основе либерального миропорядка с 1945 года». «Вступаем ли мы в мир постпорядка»? – вопрошают авторы доклада. Впрочем, особых причин для пессимизма нет. Мир в целом, и особенно либеральные демократии, извлекли большую пользу из так называемого либерального миропорядка. Но любой порядок, будь то международный или национальный, не устанавливается навечно. Да и исключительно либеральным этот либеральный миропорядок и не был. Миром правили либеральные государства, пытавшиеся расширить границы своего либерального мира (особенно после распада СССР) и подвергавшие остракизму или даже уничтожению те сообщества, которые не желали или не могли принять либеральные принципы. Возможно, формирующийся на наших глазах новый международный порядок, основанный на многополярности, равновесии сил и межгосударственном согласии, не является либеральным в нынешнем понимании, но он гораздо более демократичен в том смысле, в каком эти термины – «либерализм»» и «демократия» – применяются в международных отношениях. В рамках этого миропорядка различия будут иметь право на существование не только внутри сообщества, как при либерализме, но и между ними. В этом отношении новый мир может оказаться даже более либеральным, чем международный порядок, существовавший после 1945 года. Во многих частях света концепцию прав человека ждут нелёгкие времена, и говорить об универсальности всех прав человека, возможно, будет ещё сложнее. Однако не стоит отчаиваться. Надо поставить правильный и честный диагноз нынешним кризисам. А методы лечения могут варьироваться в зависимости от регионов и сообществ. У истории нет конца; конец истории будет означать и конец человеческого рода; при этом зачастую выздоровление наступает только после кризиса.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.