Ислам, в общем-то, медленно «переигрывает» светское общество в одном чрезвычайно важном сражении – социализации человека. Отсюда бессильные и отчаянные запреты на ношение бороды, хиджабов, никабов и прочих, как считается, мусульманских атрибутов. Очевидно, баланс «светскости» и «религиозности», возможен только при равновеликости «мирских» и религиозных ориентиров в пределах триады «государство – гражданское общество – индивид». Все три участника важны при формировании баланса ценностных ориентиров и ёмкостей, а также при проведении соответствующих реформ.
Христианство, как об этом пишет в одном из своих неопубликованных текстов Роберт Кеннеди, решило проблему разграничения светского и религиозного следующим образом: «К XVII веку христиане в основном приняли на концептуальном уровне превосходящую сферу божественного закона. Однако важно, что они также пришли к признанию и принятию существования сферы естественного закона, действующего в пределах сферы божественного закона. Непосредственность существования Бога в средневековой теологии и каноническом праве эродировалось в результате к следующей точке зрения: “божественное право королей” означает, что король волен поступать, как хочет. Фокус власти (и тем самым концепция правомерности полномочий) оказался таким образом не на “доноре власти”, а на представителе, который ей обладает. Это растущее разделение между духовной и мирской сферами было усилено последующей секуляризацией силы правителя».
Очевидный для нас результат произошедшего в истории христианской церкви – разрушение целостной идентичности с последующим изобретением нового в рамках постоянно расширявшейся дихотомии светской (мирской) и религиозной жизнедеятельности людей и последующей «мягкой», а иногда и «критической» индивидуализацией интересов человека. Выстраивание иерархии персональных, групповых и государственных интересов впоследствии стало осуществляться в иной системе политических, экономических, общественных координат – и, подчеркнём, теперь без ссылки на Высший Разум. Развитие государств и обществ в некоторых сегментах христианского мира осуществлялось в том числе и через ряд системоформирующих революций, а также в русле тех или иных обязательно нерелигиозных «коридоров», которые задали вектор становлению демократии.
Предопределена ли была светскость в христианских странах тем самым «божественным законом» и функционирует ли она в пределах последнего, или светскость всё-таки должна отрицать религию и означать безбожие, атеизм? Ведь светскость в принципе означает своего рода «неравное равенство» с религией, но не свободу от религии. И может ли светское государство быть независимым от какого-либо влияния религии? В христианских странах тем не менее признаётся, что светский человек может быть глубоко верующим.
Ислам прошёл в своём развитии совершенно иной путь, очевидным результатом которого на сегодняшний день является непризнание мусульманами альтернативной, скажем так, светской, идентификационной модели политической, экономической и общественной жизни людей, не говоря уже о быте, браке, воспитании детей и так далее. «Ислам является не только религиозной системой, сводящейся к догматике и культу, но и представляет собой комплекс принципов и норм, лежащих в основе организации и деятельности власти, а также регулирующих поведение мусульман. При этом статус мусульманина включает две взаимосвязанные стороны: его права и обязанности как верующего и одновременно как участника мирских отношений. Взаимодействие религиозного и мирского, иррационального и рационального, духовного и материального, внутреннего и внешнего – важнейшая черта мусульманского права (шариата, фикха), которое лишь частично включено в ислам-религию, но в сфере мирского поведения людей выступает преимущественно в качестве собственно правовых норм»[1].
Но очевидно и другое: в ряде мусульманских государств мы видим параллельное функционирование европейского (христианского?) права, европейской (христианской?) культуры и системы государственного управления, и даже приверженность определённым европейским (христианским?) ценностям.
Модернистских идей придерживались многие политические и общественные деятели мусульманских стран. Например, первый президент Египта Гамаль Абдель Насер. Насер считал, что нужно «отдать богу богово, а раису – кесарево». Выступая против «фундаментализма» «Братьев-мусульман», Насер рассматривал ислам как важный элемент строительства нового египетского, хочу особо подчеркнуть, светского государства[2]. Иного, как мне представляется, быть и не могло: в данном случае я отсылаю к начальным абзацам данного опуса о параллельных идентификационных (светской и религиозной) моделях – или, вернее, их отсутствии в исламской политической культуре.
Что же в этом смысле происходит в центральноазиатских государствах, в частности – в Киргизии? На мой взгляд, во-первых, следует дать оценку тому, что у всех, как говорится, на слуху и на устах. Большинство учёных и экспертов убедительно говорят об усиливающемся процессе «реисламизации» региона. С этим, видимо, следует согласиться – хотя бы и с некоторыми оговорками. Хочется только понять: кто или что является источником и движителем этого процесса? Это процесс, запущенный из-за пределов региона? Или это самовоспроизведённое автохтонное явление? И, если источник этого процесса находится за пределами Центральной Азии, то кто является его движущей силой – собственно носители или некие ретрансляторы?
Во-вторых, политическая и социально-экономическая ситуация в центральноазиатских государствах, декорации которой весьма серьёзно влияют на такие важные процессы, как строительство национального государства, формирование самоидентификации и создание национального общества. В данном контексте чрезвычайно актуальным вопросом является следующее. Реисламизация страны – это насильственная замена коммунизма (прежде всего в идеологическом плане) или это процесс независимый, но долгожданный?
В данном контексте очень важно присмотреться к опыту некоторых наших соседей – разумеется, с учётом некоторых этнических и иных особенностей. В частности, в пределах формирования правового, политического и экономического общенациональных пространств, которое и является одной из основ построения национальной государственности. Профессор Франческо Заннини, считающийся одним из наиболее авторитетных специалистов в области мусульманского права, пишет: «Я часто говорю своим студентам, что в Афганистане существует не один шариат – есть несколько разновидностей шариата, привязанных к традициям различных этнических и племенных групп, существующих в Афганистане»[3].
Данный текст я привожу с просьбой обратить внимание на вопрос роли традиций в формировании правовых конструкций. В этой связи следует признать, что одним из наиболее влиятельных инерционных мировозренческих традиций в сегодняшней Центральной Азии – в том числе и в Киргизии, – является посткоммунизм, который являет собой весьма сложное хитросплетённое месиво из всего и вся и очевидным образом содержит в себе и реликты советского права. Вопрос в том, пропускается ли реисламизация через сито шатающихся и конструкций постсоветизма в процессе формирования мировоззренческих устоев жителей новых независимых государств или нет?
Подобного рода ситуации мы наблюдаем, например, в некоторых центральноазиатских странах, где проблемы «светскости» и «исламскости» высветились ещё более рельефно. Опыт этих стран свидетельствует, что ислам, в общем-то, медленно «переигрывает» светское общество в одном чрезвычайно важном сражении – социализации человека. Отсюда бессильные и отчаянные запреты на ношение бороды, хиджабов, никабов и прочих, как считается, мусульманских атрибутов. Очевидно, баланс «светскости» и «религиозности», возможен только при равновеликости «мирских» и религиозных ориентиров в пределах триады «государство – гражданское общество – индивид». Все три участника важны при формировании баланса ценностных ориентиров и ёмкостей, а также при проведении соответствующих реформ.
[1] Сюкияйнен Л. О правовой природе шариата и его взаимодействии с европейским правом // Ислам на постсоветском пространстве. Взгляд изнутри. М.: 2001. С. 15.
[2] Борисов А. Роль ислама во внутренней и внешней политике Египта. ХХ век. М.: 1991. С. 80.
[3] ЦентрАзия https://centrasia.org/newsA.php?st=1225270260.
