Верно ли, что администрация Трампа окончательно «перешла на тёмную сторону» и стала для России ещё более опасным визави, чем была администрация Обамы и могла бы быть администрация Хиллари Клинтон? Нет. Произошедшая в администрации Трампа трансформация обострила российско-американские отношения до опасного предела, но не обрекла их на неизбежное продолжение новой холодной войны.
В начале президентства Дональда Трампа российские прогнозы внешнеполитического курса его администрации носили смешанный, но всё же сбалансированный характер. Тогдашние заявления, назначения и действия Белого дома говорили о том, что, с точки зрения России, у него будет как «светлая», так и «тёмная» стороны.
«Светлая сторона» заключалась, во-первых, в стремлении деидеологизировать внешнюю политику, отказаться от системной политики смены неугодных режимов и понизить значимость распространения демократии и прав человека. Во-вторых, в обещании действовать в соответствии с принципом «Америка прежде всего», что понималось как намерение руководствоваться национальными интересами США в узком эгоистическом понимании, а не заниматься укреплением и расширением гегемонии и глобального лидерства. В-третьих, в намерении Трампа оставить американский внешнеполитический истеблишмент не у дел, порвать с доминирующим в США последние 70 лет консенсусом о том, что безопасность и благополучие Америки неотделимы от сохранения и универсализации ориентированного на неё миропорядка.
Всё это предпосылки ослабления многих фундаментальных противоречий российско-американских отношений, которые по большей части как раз и заключаются в том, что Москва и Вашингтон по-разному понимают международный порядок, его базовые нормы и правила и своё место в нём. Новая логика американкой политики должна была устранить причины, по которым стороны воспринимают друг друга в качестве системных угроз самим себе и международному порядку в целом, и с возникшей в 2014 году российско-американской конфронтацией было бы покончено.
Были надежды, что новое понимание Вашингтоном национальных интересов позволит относительно быстро разрешить украинский кризис и наладить контртеррористическое сотрудничество в Сирии. Казалось, менее озабоченный соображениями америкоцентричного порядка и заинтересованный в сотрудничестве с Москвой по более важным для национальной безопасности США вопросам Трамп мог оказать бо́льший нажим на Киев и заставить его выполнять его часть обязательств по Минским соглашениям.
Даже изначальная антикитайская риторика Трампа, вызывая озабоченность, одновременно создавала надежды на усиление роли России в треугольнике «РФ – США – КНР». Существовало убеждение, что конструктивный настрой нового президента США в отношении России во многом был связан со стремлением его администрации обеспечить себе «надёжный тыл» и предотвратить выход российско-китайских отношений на уровень военного союза в условиях интенсификации американской политики сдерживания Китая. Это давало бы Москве большую свободу манёвра в отношении обеих стран и возможность заставить их соревноваться за дружбу с Россией.
«Тёмная сторона», которая тоже присутствовала в администрации Трампа изначально, отражала некоторые традиционные черты внешнеполитического подхода правого крыла республиканцев и состояла в философской внешнеполитической односторонности, пренебрежении чужим мнением и международным правом, скепсисе в отношении международных институтов, негативном отношении к контролю над вооружениями и к внешним ограничениям на свободу действий США вообще, стремлении наращивать военную мощь, в том числе в стратегической сфере, склонности прибегать к военной силе как преференциальному внешнеполитическому инструменту и стремлении вести диалог с другими странами с позиции силы. Тезис о том, что при Трампе Америка будет «сильной» и не будет бояться эту силу использовать, проходил красной нитью через всю его президентскую кампанию и полностью соответствовал предпочтениям республиканской элиты.
Эти черты с самого начала вызывали у России беспокойство. Многие опасались новой гонки вооружений, окончательного коллапса режима контроля над вооружениями, в том числе ядерными, неспособности новой администрации идти на компромисс по тем вопросам, которые она воспримет как национальный интерес, обострения американо-иранских отношений, а также импульсивных, непродуманных военных акций ради демонстрации силы.
И всё же общий баланс между «светлой» и «тёмной» сторонами внушал осторожный оптимизм и позволял надеяться на преодоление российско-американской конфронтации и возвращение к модели избирательного сотрудничества и соперничества – норме отношений России и США после окончания холодной войны.
Однако затем ситуация начала быстро меняться. Частично из-за неудач во внутренней политике (провал попытки отменить Obamacare и ввести ограничения на въезд мигрантов, падение рейтинга президента), жёсткого клинча Трампа с демократами, Конгрессом и внешнеполитической элитой в целом, которые развернули беспрецедентную травлю президента и его окружения по вопросу об их якобы связях с Россией, пытаясь тем самым добиться его отстранения от власти, а частично в связи с внутренними процессами в администрации «светлая сторона» её внешнеполитической повестки дня стала стремительно сужаться.
Символическим началом этой трансформации стала отставка бывшего советника Трампа по национальной безопасности Майкла Флинна и назначение вместо него типичного представителя республиканского мейнстрима Герберта Макмастера. Апофеозом же стали ракетный удар по Сирии сразу после применения там химического оружия и при отказе от тщательного международного расследования инцидента, колоссальный политико-психологический нажим на Россию в преддверии и в ходе визита в Москву госсекретаря Рекса Тиллерсона с тем, чтобы она отказалась от поддержки сирийского президента Асада, и бряцание оружием в Северо-Восточной Азии – переброска авианосной группировки к Северной Корее и череда заявлений о готовности нанести по ней военный удар.
Прежде всего произошла «мейнстримизация» администрации Трампа. Традиционный истеблишмент (республиканская часть) стал восстанавливать свои позиции и уже практически поставил внешнюю политику администрации под свой контроль. Наиболее же «революционные» и антиистеблишментские элементы – прежде всего советник Трампа Стивен Бэннон – отстранены от принятия внешнеполитических решений. В условиях «гражданской гибридной войны» между Трампом и истеблишментом, грозившей президенту импичментом или как минимум таким ослаблением, при котором никакая реализация его внутриполитической повестки дня не была бы возможна, президент выбрал меньшее из зол.
В результате содержательно внешняя политика администрации стала быстро возвращаться к исторической норме последних десятилетий. К концу апреля от принципа «Америка прежде всего» в его первоначальном понимании, по сути, ничего не осталось, и США вернулись к укреплению гегемонии, глобального лидерства и ориентированного на них миропорядка. Единственным реальным шагом, совершённым в духе того принципа, стал выход США из ТТП. В дальнейшем же Вашингтон подтвердил приверженность союзническим отношениям, в том числе НАТО, прекратил риторику о внешнеэкономическом национализме и вообще – вернулся к преемственной позиции по большинству вопросов. Чего только стоит заявление Трампа о том, что НАТО более не является устаревшим альянсом, – через три месяца после того, как он утверждал прямо противоположное.
Изменились и отношения в треугольнике «США – Китай – Россия». Яростные нападки на Трампа со стороны демократов и использование российской темы как инструмента его ослабления исключили возможность каких-либо перемен в политике в отношении РФ в конструктивную сторону. Надавить на Киев и уж тем более допустить бо́льшую гибкость в вопросе антироссийских санкций оказалось политически невыполнимым. «Мейнстримизация» же внешней политики США ограничила её антикитайский пафос. От сдерживания КНР Вашингтон, разумеется, не откажется – это магистральный курс в последнее десятилетие в целом, открыто начатый ещё при Буше-младшем. Но рамки этой политики будут, как и прежде, определяться экономической взаимозависимостью с Китаем, азиатскими союзниками США и необходимостью сотрудничества в рамках глобального экономического управления. Получилось, что американо-китайские отношения нормализовались – и наглядным подтверждением этого стал визит в США главы КНР Си Цзиньпина, в то время как российско-американские отношения – нет.
Большинство компонентов «тёмной стороны» внешнеполитического подхода администрации Трампа проявились по полной программе. Позиция по химической атаке в Сирии, нанесение по ней военного удара, причём целенаправленно в ходе переговоров Трампа с Си во Флориде, жёсткое – на грани фола – давление на Россию в преддверии и во время визита в Москву Тиллерсона, включая разговоры об «ультиматуме», а также угрозы применения силы в отношении КНДР и переброска к её берегам авианосной группировки, полностью подтвердили и приверженность Вашингтона внешнеполитической односторонности, и пренебрежение международным правом, институтами и многосторонними процедурами, и намерение подходить к международным ситуациям и другим великим державам с позиции силы, и склонность прибегать к военной дубине как способу шантажа и внешнеполитическому инструменту первой инстанции.
Кроме того, визит Тиллерсона в Россию подтвердил неготовность США к серьёзным переговорам по вопросам стратегической стабильности и контроля над вооружениями. Перспектива окончательного развала существующего пока режима в этой сфере, включая договоры РСМД (договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности) и СНВ-3 (договор о взаимном сокращении арсеналов развёрнутых стратегических ядерных вооружений), и новой гонки вооружений, становится всё более реальной.
Все это накладывается на недоформированность администрации Трампа, в которой по-прежнему нет людей, способных вести ключевые направления взаимодействия с Россией (как контроль над вооружениями), её внутреннюю нескоординированность, а также на импульсивность самого президента и отсутствие у него и многих из его окружения международного опыта и понимания того, что позволено, а что может привести к апокалиптическим последствиям.
Что эта трансформация означает для российско-американских отношений? Верно ли, что администрация Трампа окончательно «перешла на тёмную сторону» и стала для России ещё менее приемлемым и более опасным визави, чем была администрация Обамы и могла бы быть администрация Хиллари Клинтон? Нет. Произошедшая в администрации Трампа трансформация обострила российско-американские отношения до опасного предела, но не обрекла их на неизбежное продолжение новой холодной войны. При «новом» Трампе США будут чрезвычайно тяжёлым партнёром, и периодически отношения с ними будут резко обостряться, но всё же не системной угрозой России.
Во внешнеполитической философии его администрации пока ещё остается один – но самый главный – компонент «светлой стороны»: нежелание проводить системную политику силовой смены режимов и рассматривать распространение демократии как один из важнейших внешнеполитических приоритетов. Её политика носит жёсткий, односторонний и даже авантюристский, но не неоконсервативный и по-прежнему менее идеологизированный по сравнению с предыдущими администрациями характер.
И характер ракетного удара по Сирии, и его время, и риторические метания администрации (когда сегодня говорится одно, а завтра противоположное) свидетельствуют об одном: никакого возврата США к системной политике смены режимов за этими ударами и риторикой о том, что дни Асада сочтены, не стоит. Цель Вашингтона – продемонстрировать силу и – главное – выбить важные символические уступки от России и Китая, представить их как «победы» Дональда Трампа на мировой арене и конвертировать во внутриполитические успехи администрации.
Показательно, что одновременно с громогласными заявлениями о том, что Асаду нет места в политическом устройстве Сирии, Вашингтон чётко даёт понять: он не собирается свергать его силой и не планирует широкомасштабное вторжение, ракетный удар был единичной и, скорее, демонстрационной, нежели военной, акцией, а сам уход сирийского президента не должен вести к коллапсу режима и может по сути носить «верхушечный» характер. Также очевидно, что любое применение США военной силы против КНДР приведёт к фатальным последствиям для Южной Кореи, Японии, всей Северо-Восточной Азии, а в конечном итоге и для самой Америки – по части её престижа и авторитета. И то, что вице-президент США Пенс посетил демилитаризованную зону на границе КНДР со своей семьей – лучшая иллюстрация того, что реально никакое применение военной силы против Пхеньяна Вашингтон не планирует.
Вывод: объектами американского давления являются не Сирия и КНДР, а Россия и Китай. От Москвы ждут, чтобы она по крайней мере начала телодвижения в сторону возможного ухода Асада. Для администрации Трампа это важно не как часть их политики смены режимов (её нет) и даже не как условие внутрисирийского урегулирования (оно её по-прежнему мало волнует), а как символ.
Действия России были бы представлены как грандиозная победа администрации: мол, «сильный» Трамп за считанные месяцы добился того, чего «слабый» Обама не смог с 2011 года. От Китая же добиваются более решительных мер в отношении Северной Кореи – новых санкций или хотя бы более жёсткой риторики. Это также важно для США как символ, а не как шаг к разрешению северокорейской ядерной проблемы. Как и в случае с Россией и Асадом, китайский нажим на КНДР был бы представлен как «победа» Трампа и его способность быстро добиваться того, чего Обама не мог за все годы президентства.
Как и в случае с «мейстримизацией» администрации Трампа, причина, почему она пошла на эту опасную игру именно сейчас, внутриполитическая. Увязнув во внутренних склоках, обвиняемая в «порочащих» связах с Россией и стремительно теряя популярность, администрация Трампа, судя по всему, решила воспользоваться химическим инцидентом в Сирии и обострением ситуации вокруг КНДР и одним-двумя ударами убить сразу нескольких зайцев. Во-первых, дезавуировать обвинения в «зависимости» от России, получить ещё большую поддержку республиканского истеблишмента и тем самым укрепить внутриполитические позиции. Во-вторых, усилить позиции США в отношениях с Китаем и Россией, вернуть себе стратегическую инициативу на Ближнем Востоке и в Восточной Азии и представить уступки Москвы и Пекина как якобы доказательство восстановления американского величия и глобального лидерства. Проявляется стремление Трампа и его окружения походить на Рейгана: в республиканских кругах считают, что именно твёрдость и решимость сорокового президента США нанесли СССР смертельный удар и принесли Америке победу в холодной войне.
Эта политика, безусловно, опасна и чревата резкими обострениями отношений с Китаем и особенно с Россией. Ведь если после столь мощной артподготовки уступок с их стороны не последует (при этом Москва однозначно даёт понять, что на американский шантаж не поддастся и даже обсуждать возможность ухода Асада по указке извне не будет), администрация Трампа будет вынуждена или смириться с поражением или поднимать ставки ещё выше. Первое для неё неприемлемо по внутриполитическим причинам и из-за неизбежных в этом случае вопросов о том, чем же Трамп «сильнее» Обамы. Второе чревато эскалацией, сопоставимой с Карибским кризисом 1962 года. При этом не факт, что у не до конца ещё сформировавшейся администрации Трампа есть понимание, где стоит остановиться.
И всё же данная политика при всём её авантюризме и опасности не является ревизионистской и системно антироссийской. Трампу нужны именно символические «победы», а не трансформация режимов в Сирии, России и глобальное распространение демократии. Весьма показательны и слова Тиллерсона о том, что уход Асада надо произвести так, чтобы не обрушить сирийскую государственность, и то, что в ходе визита в Москву госсекретарь не стал встречаться с российскими оппозиционерами и лидерами либеральных НКО. Администрация Трампа, в отличие от предыдущих, ещё ни разу не заявила, что её целью является демократизация России и что характер её политического режима или личность президента являются причинами неугодного Америке её внешней политики.
Таким образом, возможность того, что России и США всё же удастся преодолеть системную конфронтацию и перестать воспринимать друг друга в качестве системных врагов и угроз для международного порядка, хоть и сильно уменьшилась, но не исчезла полностью. Помимо отсутствия у администрации Трампа стратегии смены режимов стоит отметить и то, что она по-прежнему не намерена наращивать поддержку Украины (например, поставлять ей летальные вооружения или предоставлять статус «союзника за пределами НАТО»), а в выступлении Тиллерсона в Москве по итогам переговоров с Владимиром Путиным и Сергеем Лавровым вообще ни разу не был упомянут Крым.
Что делать? Во-первых, важно не допустить потери контроля над российско-американскими столкновениями, когда поведение сторон начинает определяться логикой эскалации, а не первоначальными интересами. Для этого необходимо восстановить нормальный диалог России и США на рабочем уровне – как по линии военных, так и по линии МИД и других ведомств. Длительное сохранение статус-кво не только нежелательно, но просто опасно: любая ошибка, например, в Сирии, может иметь трагические последствия. Во-вторых, следует нащупывать возможности практического сотрудничества там, где интересы сторон совпадают, не ставя это в зависимость от разрешения главных противоречий и не начиная с тех сюжетов, где сотрудничество требует предварительного изменения позиции какой-либо из сторон. Желательно двигаться тихо, «маленькими шажками», без излишнего пиара и в многостороннем формате.
Серьёзную проблему, конечно, создаёт стремление администрации Трампа добиться зримых символических «побед». В частности, ухода Асада. Из-за внутриполитических ограничений она не может предложить России то, ради чего та могла бы рассмотреть возможность пойти навстречу. В нынешних обстоятельствах подобные уступки «просто так» неприемлемы для Москвы ни в каком виде. Соответственно, следует искать такие развязки, которые администрация Трампа могла бы представить как иллюстрации своего успеха, но которые не требовали бы откровенных уступок со стороны Москвы. Эти развязки объективно есть. Главное – начать нормальный диалог.
