История «Валдая»
Социальное государство в эпоху новых технологий

Последние годы характеризуются нарастающим алармизмом в отношении грядущих технологических изменений. Ужасы мирового финансового кризиса и прогрессирующего старения населения отодвинуты на второй план. Эксперты и политики развитых стран обсуждают перспективы рынка труда без людей, общества без занятости. Конечно, полностью во всех сферах роботы людей не заменят, но опасения резкого роста структурной безработицы высоки.

Причём что особенно тревожит развитые страны – это вытеснение роботами профессий интеллектуального труда – инженеров, юристов, бухгалтеров и т.п., ранее считавшихся привилегированными. В тех секторах, где замещение людей машинами будет особенно массовым, очевидно, ещё больше ослабнут мобилизационные возможности наёмных работников по отстаиванию своих прав. Что в свою очередь приведёт к усилению незащищённости и рисков в сфере занятости. В этих условиях наблюдающийся в последние десятилетия рост неравенства в доходах, о котором с тревогой пишут ведущие учёные, сохранится и, возможно, усилится. А при определённом раскладе произойдёт социальное расслоение на тех, кто нашёл свое место в мире новых технологий, и тех, кого они отбросили за ненадобностью – в незанятых или прекариат.

Не отрицая важности социальных рисков, сопряжённых с новой технологической революцией, нельзя забывать о тех социальных возможностях, которые она открывает. До сих пор одной из глобальных угроз экономическому развитию считалось старение населения. Прецедентов успешного развития при сокращающейся доле трудоспособного населения не было; например, старение считается одной из основных причин стагнации в Японии. Технологическая революция даёт надежду на то, что экономическое развитие возможно и в стареющем обществе. Если производительность труда и экономический рост не будут зависеть от численности рабочей силы, то появляются шансы наращивать благосостояние всего населения – даже когда всё большую часть его будут составлять старики.

Распространение новых информационных технологий в здравоохранении и образовании может быть фактором ослабления социального неравенства и повышения качества жизни всего населения. Например, новые технологии в мониторинге состояния здоровья, контроля за приёмом лекарств и т.п. могут повышать эффективность от профилактики и лечения заболеваний, расширять доступность медицинской помощи. Благодаря онлайн-курсам – при наличии интернета – образование хорошего качества становится доступным для людей с любым уровнем дохода из самых отдалённых населённых пунктов.

Какие последствия новой технологической революции – отрицательные или положительные – будут преобладать в России, зависит от того, насколько она сможет встроиться в новую модель технологического и экономического развития. Насколько в ней будет осознана центральная роль качества человеческого капитала в производстве национального дохода. И, соответственно, ведущая роль секторов, создающих и поддерживающих этот человеческий капитал. Пока мы по этим направлениям проваливаемся. Главный источник нашего роста – природные, а не человеческие ресурсы. Российская экономика остаётся во многих секторах технологически отсталой и неконкурентоспособной; в ней отсутствуют благоприятные условия для инноваций. Повышение производительности труда в промышленности привело к вытеснению работников в неформальный сектор. Даже в «тучные нулевые» в формальном секторе экономики рабочих мест создавалось меньше, чем ликвидировалось. А это – фактор снижения производительности труда, которая и так очень низка по сравнению с развитыми странами. Российские здравоохранение и образование хронически недофинансируются, и эффективность работы этих секторов остаётся на очень низком уровне. Если ничего не изменится, то неизбежный приход в страну новых технологий, скорее всего, приведёт к ещё большему сокращению работников формального сектора и спровоцирует преимущественно негативные социальные последствия.

И здесь Россия оказывается перед выбором, как ей выстраивать социальную политику. Одна, неолиберальная, позиция состоит в том, что социальное государство было порождением индустриализации первой волны, эдаким экспериментом XX века, который стоит оставить в прошлом. В новых условиях нет места государственному патернализму, и ответственность за собственное благополучие и благополучие своих детей следует передать самим людям, оставив за государством социальную помощь бедным. Учитывая значительную инерционность социальных программ, особенно наиболее дорогой из них – пенсий, в российских условиях реализация этого подхода, скорее всего, приведёт к сокращению социальных расходов без существенного изменения правил. По всей вероятности, государство сохранит социальное страхование для наёмных работников формального сектора, которых будет становиться всё меньше, а для остального населения будет постепенно вводить адресную социальную поддержку на условиях проверки нуждаемости. Население, скорее всего, с этим смирится, социальная напряжённость вырастет, но вряд ли спровоцирует серьёзные политические потрясения. Более вероятно, что уходом в «тень» и распространением самозанятости люди ещё сильнее дистанцируются от власти, доверие к которой, и сейчас невысокое, окончательно будет утрачено.

Однако потенциала развития у такого общества и такой экономики не будет. Традиционный аргумент противников социального государства, что до XX века семьи и рынок справлялись с задачами обеспечения благосостояния, не выдерживает критики: достаточно вспомнить условия жизни большинства населения в начальные периоды индустриализации. В XXI веке мы имеем другое общество – с другим семейным укладом, более слабыми межпоколенческими связями. Экономика предъявляет совсем иные запросы к качеству рабочей силы. В доиндустриальную эпоху от взрослых не требовали таких, как сейчас, вложений в человеческий капитал детей, в собственное образование и здоровье. Если государство при этом минимизирует свои социальные функции, итогом может стать существенный рост неравенства по образованию и здоровью, закрепляющий и усиливающий доходное неравенство, приводящий к формированию массовых групп хронически бедных. Это станет не только источником социально-политической напряжённости, но и, как показывают зарубежные исследования, тормозом экономического развития. Возможны и другие негативные последствия. Например, прекращение наметившейся было тенденции к снижению смертности. Россия и сейчас – уникальная страна, в которой высокообразованное население живёт неприлично мало по меркам не только сопоставимых по уровню дохода или образования стран, но и намного менее развитых. При отказе от социального государства преодолеть этот разрыв не удастся.

Альтернативная неолиберальной позиция состоит в том, что в XXI веке потребность в социальном государстве – и шире: в системе общественного благосостояния – даже выше, чем в XX веке, в силу возросшей неопределённости, появления новых социальных рисков и требований к качеству человеческого капитала страны. Поэтому российское государство должно играть более активную роль в социальной сфере, перестав рассматривать её исключительно в терминах затрат. И осознав, наконец, её инвестиционный потенциал: и в прямом экономическом смысле (через рост производительности труда), и в социальном (как залог роста доверия населения государству и его институтам).

Главное, о чём, на мой взгляд, следует помнить – это то, что нет противоречия между функциями государства в части содействия экономическому развитию или инновациям и его социальными функциями. Государство может создавать хорошие условия для инновационной и предпринимательской активности и оставаться социальным.

Рамки современного социального государства должны быть намного шире зоны ответственности традиционного социального государства XX века. Уже недостаточно защищать официально работающее население от различных рисков, связанных с потерей заработка. По мере развития сектора услуг и автоматизации производства социальное страхование утрачивает свои лидирующие позиции. Социальное государство XXI века должно предоставлять защиту всем гражданам, в том числе когда они не работают по найму или выступают в роли потребителей или частных инвесторов. И в этом качестве оно должно создавать условия для снижения рисков потери дохода, стимулировать рынки к повышению конкурентности и прозрачности, поощрять различные формы добровольных сбережений, направленных на сглаживание колебаний дохода на протяжении жизни.

Очевидно, что необходимо наращивать инвестиции в образование и здравоохранение и повышать доступность качественных услуг в этих сферах. Потому что без них не будет качественной рабочей силы. А денег населения и бизнеса для прорыва в этих секторах недостаточно.

Менее очевидным кажется то, что государство должно остаться в сфере социальной защиты. Однако в условиях возрастающей неопределённости и нестабильности занятости принуждение людей к самообеспечению, например, к самостоятельной заботе о своих доходах в старости, чревато тем, что мы можем получить общество бедных детей и бедных стариков. И если бедность в старости ещё может в каких-то ситуациях быть следствием добровольного выбора самого человека в предшествующие периоды жизни (хотя и это в большинстве случаев не так), то к бедности детей тезис о личной ответственности никак не применим. А ведь хорошо известно, что качество жизни в детстве существенным образом влияет на дальнейшие возможности человека.

Принципиальное отличие последствий революции в технологиях от старения населения состоит в слабой предсказуемости последствий. Эти изменения происходят так быстро, что общество реагирует на них с запозданием. На мой взгляд, именно неопределённость, порождаемая технологиями, а не автоматизация и сокращение потребности в человеческом труде и создаёт наибольшие угрозы благосостоянию людей. Поэтому дискуссия о безусловном базовом доходе, развернувшаяся в ряде европейских стран, – не дань популизму политиков, а попытка найти новые социальные ответы на возросшую нестабильность XXI века.

Возможно, российские экономика и общество пока не готовы к реализации идеи базового дохода, однако, обеспечивая приоритетную поддержку старикам и детям, и создавая условия для занятости людей трудоспособного возраста, российское государство может вернуть утраченное к нему доверие. Вопросы доверия населения к государству и друг к другу, социальной солидарности поколений незаслуженно мало учитываются в экспертно-политической дискуссии о будущем страны. Между тем эти нематериальные концепции имеют прямое отношение к вполне ощутимым материям, таким, как, например, производительность труда и соотношение масштабов формальной и неформальной экономик, от которых зависит успех экономического развития. 

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.