Почему Россия вступила в эту борьбу? С одной стороны, самые циничные члены комментаторской братии говорят, будто президент Путин просто увидел в Сирии возможность восстановить мировой престиж России. Но это поверхностное объяснение. Россия не хотела увязнуть в этой войне, у неё не было желания повторить афганский опыт. Да, это был отчаянный шаг. Так зачем совершать его? Размышляет британский дипломат, основатель и директор общественной организации Conflicts Forum Алистер Крук.
На прошлой неделе начальник Генерального штаба Вооружённых Сил России заявил, что все террористические подразделения ДАИШ* на сирийской земле разгромлены, а территория страны освобождена. Великолепное достижение, принадлежащее сирийской армии, Ирану, «Хезболле» и, конечно, Вооружённым Силам и дипломатам России (дипломаты тоже сыграли важную роль)! Победа была завоёвана в результате чёткой координации усилий многих сторон.
Почему Россия вступила в борьбу? С одной стороны, самые циничные члены комментаторской братии говорят, будто президент Путин просто увидел возможность восстановить мировой престиж России. Но это чересчур поверхностное объяснение. С российской точки зрения, вмешательство в вооружённый конфликт в Сирии было бы с самого начала расценено, как опасная игра: Россия не хотела увязнуть в этой войне, у неё не было желания повторить афганский опыт. Однако было заявлено стремление переломить геополитическую ситуацию, что и было сделано с помощью 35 воздушных судов, дислоцированных в Сирии да группы военных советников – при растянутых и уязвимых путях снабжения (последние были бы полностью перекрыты, изменись обстановка к худшему). Кроме того, руководство России было в неведении относительно того, как на всё это отреагируют американцы.
Это был отчаянный шаг. Так зачем совершать его? Только для того, чтобы поднять престиж России? Сомневаюсь. Давайте лучше вглядимся в исторический контекст: американцы отметили окончание холодной войны непристойным ликованием («конец истории»), тогда как следовало быстро протрезветь и попытаться построить основанную на сотрудничестве послевоенную систему безопасности. Фактически Запад перешёл от традиционной холодной войны к новой гибридной войне против России, направленной на упрочение однополярного владычества Америки (не мешает вспомнить, что творцы концепции однополярности вроде Пола Вулфовица считали, что её торжество полностью зависит от недопущения России на Ближний восток).
С одной стороны, Россию надлежало загнать в угол и отбросить к её границам, что было поручено НАТО. С другой – видные американские неоконсерваторы вроде Дэвида Вурмсера ещё в 90-х годах прошлого века настаивали, что «новый» Ближний восток необходимо очистить от бывших «советских марионеточных государств» – баасистов и светских арабских националистических режимов. Вулфовиц полагал, что при отсутствии России в мировой политике перед Америкой лет на шесть-десять (не более) открывается окно возможностей, в которое посредством радикальной перестройки Ближнего Востока и надо было втиснуть однополярный проект.
Короче говоря, пока Россия уговаривала Вашингтон посотрудничать в деле создания всеобщей архитектуры безопасности (особенно после терактов 11 сентября 2001 года), тот всё активнее втягивался в гибридную «цветную» войну на территории бывших социалистических государств в непосредственной близости от её границ, равно как и в «реальную», но нетрадиционную войну в Чечне, на Балканах и на Ближнем востоке, которая велась руками пылких суннитских джихадистов во имя упрочения американского мирового порядка. И «цветные революции», и джихадисты представляли собой прямую и реальную угрозу России, однако исходила она из разных источников: «либерально-цветного» и радикально ваххабитского. Применялась тактика «захвата в клещи», причём планировалось, что «клещи» сомкнутся вокруг сердца России.
Однако события в Ливии заставили Москву очнуться. Ей стала видна стратегическая непоследовательность в использовании Западом радикального джихадизма в качестве главного орудия «переделки» региона и смены режимов. Радикальный суннитский ислам был хорош, когда требовалось спалить старый порядок, но одновременно мог заполыхать и весь Ближний Восток, а там недалеко и до Средней Азии.
Таким, в сущности, как мне кажется, и был ход рассуждений московского руководства: либо пойти на заведомо огромный политический и военный риск, вмешавшись в конфликт в Сирии, либо пассивно наблюдать, как совершается самосожжение региона, как затем пламя перекидывается на Среднюю Азию, а там и на области компактного проживания двадцати миллионов российских мусульман. Собственно, и выбора как такового не было: Сирия стала для России «передней линией обороны». Что ж, игра стоила свеч: ваххабизм опозорен (хотя его сердцевина, его зерно остались в целости). Сирия была тем стержнем, на котором вращалась власть халифата, и его поражение нанесло болезненную психологическую травму и джихадистам, и их государствам-спонсорам, и западным спецслужбам, которые в тени кулис дёргали за верёвочки.
Россия вернулась на Ближний Восток в качестве политической силы и, как верно предсказывал Пол Вулфовиц, положила конец мгновению американского однополярного господства. Американское «глубинное государство» в ярости, Саудовская Аравия ошеломлена и отказывается верить происшедшему. Ей хотелось бы переиначить враждебную парадигму, примкнуть к США и Израилю, вместе с ними отомстить Ирану и таким образом (как ей верится) вернуть утраченное политическое и «исламское» реноме.
Изъян этого плана в том, что он не учитывает новые реалии. Сохранение Сирии – несмотря на колоссальные усилия по её развалу – породило новую динамику: по северному ярусу региона пролёг сопредельный пояс радикализма. Это не просто физическая сопредельность (открытые физические границы), это сопредельность политической энергии, изливающейся в Сирию из средиземноморья и Ливана, из Сирии в Ирак, из Ирака в Иран, а теперь и из Ирака в Турцию. Это заряженная энергией, по-военному отмобилизованная, достигшая критического уровня политическая масса. И её наличие является свидетельством того, что центр тяжести политической мощи окончательно сместился с юга на север – от южного яруса государств к северному.
И вот в ходе этого тектонического сдвига американский президент – в это трудно поверить! – возьми да брось Израилю кость: признание Иерусалима столицей Государства Израиль и перенос туда посольства США – и это в город, являющийся corpus separatum (отдельным субъектом), святыней, которой надлежало пользоваться особым статусом, оставаться открытой для всех и находиться под управлением ООН. А знал ли Трамп, что «Иерусалим» – это не просто «объект недвижимости» (как выразился Джаред Кушнер, разъясняя суть конфликта с Израилем), а символ, который волнует кровь и возбуждает пылкие страсти среди мусульман всего мира (в самом регионе едва ли найдётся дом, где в красном углу не красовалось бы изображение мечети Аль-Акса)? Помнится, президент Арафат говорил мне, что переговоры в Кэмп-Дэвиде, как он и предсказывал прежде, провалились именно из-за разногласий по поводу Аль-Аксы и её суверенитета.
Нам неизвестно, хотел ли г-н Трамп тем самым угодить своим крайне правым сторонникам-протестантам, доказав, насколько он отличается от прежних президентов по части исполнения обещаний. Во время подписания указа по правую руку от президента стоял г-н Пенс, поддерживающий тесные связи с евангелической массовкой. Возможно, этот факт подтверждает нашу гипотезу. А, может быть, захотели просто использовать яростный антиамериканизм мусульманского мира для придания пущей убедительности тщательно создаваемому мифу о том, что «иудео-христианская» американская культура подвергается нападению, и тем самым упрочить базу поддержки Трампа. Впрочем, может статься, что он рассматривает передачу Иерусалима Израилю как некое реалити-шоу в духе его собственной книги «Искусство сделки» (The Art of the Deal). Что ж, поживём, увидим.
В любом случае, даже если всё задумывалось, как игра в переговоры, её итог будет совсем иным. Мирный процесс, которому можно «навредить», более не существует. Президент Трамп фактически объявил начало своеобразной «войны» – высокоэмоциональной, символической борьбы за Аль-Аксу и «священный город» Иерусалим. А это куда более могучий идеал, чем идеалы палестинского освободительного движения. Это образ (борьба за Иерусалим), который сплотит шиитов и суннитов, вдохнёт новую жизнь в исламистов по всему миру и лишит доверия арабских лидеров, желающих сговориться с Израилем. И, конечно, произойдёт усиление Ирана, который обладает легитимностью и кредитом доверия по этому вопросу. Это как раз та проблема, на которой могут замкнуться все нити ближневосточной политики.
Не обращайте особого внимания на уличные протесты: решаться всё будет отнюдь не с помощью насилия на улицах (хотя и этого добра будет достаточно). Перед нами предвестие «длительной борьбы», той, которую долго ждали.
