События последних дней в Зимбабве привели к резкому росту интереса в мире к этой африканской стране. И это делает возможным обсудить не только текущую политическую подоплёку кризиса в Зимбабве и борьбу различных политических сил за власть в этом государстве, но и гораздо более серьёзную и сложную тему – это идейное наследие Роберта Мугабе.
Политическая канва событий в целом понятна. Вокруг президента Зимбабве в последние годы консолидировались две противостоящих друг другу силы. Одна из них – это его бывшие соратники по партизанской войне против белого расистского режима Южной Родезии. Это те люди, которые рисковали жизнью и своим делом и кровью добились свободы и независимости для Зимбабве от рук доморощенных белых расистов Яна Смита и британских колонизаторов. Условно говоря, это своего рода «старые большевики».
По возрасту большинство из них сейчас уже пожилого возраста – их лидерам по 60–70 лет. Возглавляет эту группу Эммерсон Мнангагва, в конце партизанской войны – личный помощник Мугабе, а сейчас – один из двух вице-президентов страны. Именно его отстранение от должности стало спусковым крючком кризиса. Мнангагва создал одну из первых чёрных партизанских групп на востоке Родезии – в Маникаленде в 1964–1965 годах, и поскольку она называлась “Crocodile Gang” («Крокодилья банда»), то за ним закрепилось военное прозвище «Крокодил». Поэтому, с лёгкой долей иронии, группу его сторонников в Зимбабве называют “Team Lacoste” – с аллегорией на известный бренд одежды с логотипом крокодила. Поскольку многие заслуженные ветераны партизанской войны сейчас занимают ключевые посты в вооружённых силах страны (командующий Силами обороны Зимбабве генерал Константино Чивенга, возглавивший нынешний бунт военных, а также маршал авиации Перенс Шири), то под контролем этой группы находится армия. Ключевая политическая позиция «Team Lacoste» – это то, что во главе Зимбабве после 93-летнего Мугабе должен стоять человек с опытом партизанской борьбы, так как только тот, кто рисковал жизнью за свободу Зимбабве, имеет моральное право возглавить страну.
Пожилому Мнангагве и другим «старым большевикам» внутри правящей в Зимбабве партии ЗАНУ-ПФ противостоит более молодое поколение политиков, которое называет себя G40 («Поколение 40-летних»). Из самого названия ясно, что их главная цель – дать дорогу молодым. Лидером этой группы является вторая жена Мугабе – Грейс, которая на 40 лет его моложе. У Грейс Мугабе неоднозначная репутация в стране, за ней закрепилось прозвище “First Shopper” за её пристрастие к покупкам в дорогих зарубежных магазинах; часты и различные светские скандалы, связанные с её именем. Совсем недавно, в августе 2017 года разразился крупный дипломатический скандал между Зимбабве и ЮАР, когда Грейс застала в одном из отелей Йоханнесбурга в номере своих сыновей одну южноафриканскую модель и отхлестала её до крови электрическим шнуром. Поначалу в ЮАР собирались её арестовать, но затем признали её дипломатическую неприкосновенность и позволили уехать из страны.
Но, несмотря на эти внешние скандалы, Грейс Мугабе и G40 контролируют молодёжное движение в партии ЗАНУ-ПФ, а в условиях нынешней политической культуры в Зимбабве именно многолюдные молодёжные собрания, а также так называемое «прямое действие» молодёжи являются спусковым крючком для многих политических кампаний. Из силовых структур под контролем G40 находится полиция.
Не случайно именно секретарь ЦК ЗАНУ-ПФ по работе с молодёжью был единственным, кто выступил против бунта военных в первый день переворота, а самого генерала Чивенгу попытались задержать полицейские, когда он после отставки Мнангагвы вернулся в страну из поездки в Китай, но генерала защитили верные ему солдаты. И также не случайно, что первыми, кого арестовали военные в ночь переворота, стали генеральный комиссар полиции, а также молодёжные лидеры страны. В итоге борьба этих двух сил за влияние на президента Мугабе и вопрос, кто возглавит Зимбабве после него, и составляют канву происходящих событий. Здесь всё просто.
Но нынешний политический кризис в Зимбабве возвращает нас к осмыслению политического и идеологического наследия одной из самых сложных и противоречивых фигур африканской (да и мировой) политики – Роберта Мугабе. Сейчас на Западе, да и у нас, в России, на него модно навешивать разные ярлыки: «чёрный расист», «90-летний тиран», чуть ли не «Кощей Бессмертный» и тому подобное. Про «тирана Мугабе» даже снимают голливудские фильмы, к примеру, прямая аллюзия на него – фильм «Переводчица» (“The Interpreter”). Но реальная ситуация далеко не так однозначна.
В 1960–1970 годы Роберт Мугабе был одним из лидеров освободительной борьбы народов Африки против колониализма и расизма. Он был школьным учителем, получившим первое образование в иезуитской миссии («иезуитство» стало ещё одним из ярлыков, которые навешивают на Мугабе). На рубеже 1950–1960 годов он уехал в Гану, первой из стран чёрной Африки получившей независимость, и видел первые шаги первого свободного африканского государства под руководством президента Кваме Нкрумы, именно там Мугабе познакомился с идеями африканского социализма и адаптации классического марксизма к условиям национально-освободительной борьбы в Африке. Там же, в Гане, он встретил свою первую жену Салли (контраст между благим влиянием Салли и дурным влиянием Грейс на Роберта Мугабе является стереотипной темой среди экспертов по Зимбабве, да и в общественном мнении страны). Затем Мугабе возвращается на каникулы в Родезию, его друг Леопольд Такавира, известный борец за права чёрных, приглашает его как учителя из первой свободной африканской страны выступить на митинге. Его речь имела большой успех, Мугабе принимает решение не возвращаться в Гану и остается в Родезии. Там очень быстро он входит в ряды активистов тогдашней партии за права чёрных в Родезии ЗАПУ, а затем в 1963 году, после раскола ЗАПУ во многом по трайбалистским причинам, Мугабе занимает пост генерального секретаря новой партии ЗАНУ.
Далее следуют 11 лет тюрьмы, затем освобождение под давлением, по иронии судьбы, тогдашнего премьера ЮАР Форстера, который считал, что чем больше режим белых расистов закручивает гайки в соседней Родезии, тем более радикальной становится борьба чёрных в самой ЮАР. После этого Мугабе уезжает в Мозамбик, только что добившийся независимости от португальцев. Но там, по другой иронии судьбы, его почти год держит под домашним арестом марксистский лидер нового Мозамбика Самора Машел, и только затем, с 1977 года, Мугабе становится во главе партизанской борьбы, которую партия ЗАНУ вела с территории Мозамбика против белых расистов Яна Смита. Именно Мугабе удаётся превратить разрозненные партизанские акции в полноценную войну, которая по трём фронтам охватывает весь восток Родезии.
Такого размаха антиколониальной войны не удавалось достичь никому в Африке. В самой ЮАР и близко такого не было, и даже в Намибии боевые действия были гораздо более низкой интенсивности. В результате через пару лет Мугабе триумфально эту войну выигрывает, затем дипломатически добивается независимости Зимбабве на принципах народовластия чёрного большинства и побеждает на первых выборах в 1980 году.
В биографии Роберта Мугабе есть и ещё одна ирония судьбы, которая объясняет перипетии советского (а потом и российского) отношения к этому политику. Дело в том, что в антиколониальной борьбе на юге Африки Советский Союз поддерживал тесную связку из Африканского национального конгресса (АНК) и Южно-Африканской Коммунистической партии в ЮАР, а в соседних странах ориентировался на партнёров этих организаций. Поэтому по Родезии СССР поддерживал партию ЗАПУ во главе с Джошуа Нкомо, которая в 1960-е годы проводила ряд совместных военных акций с АНК. Но когда произошёл раскол в ЗАПУ и из него выделилась новая партия ЗАНУ с Мугабе, то СССР воспринимал их как раскольников и продолжал работать с ЗАПУ. ЗАНУ же обратилась к другому марксистскому покровителю в тогдашнем мире – маоистскому Китаю. Мугабе давал этому и понятное идеологическое объяснение. Пропагандируемая Мао Цзэдуном стихия крестьянской гражданской войны (по его собственному китайскому опыту) в гораздо большей степени отвечала социальным реалиям в чёрной Африке, чем борьба пролетариата, на чём делал акцент Советский Союз, поскольку организованного чёрного рабочего класса в Родезии было гораздо меньше, чем крестьянства. И именно из крестьянства рекрутировался основной поток военных кадров для партизанской войны ЗАНУ. Тем самым политический конфликт СССР и Китая получил своё отражение и во внутриполитической борьбе в чёрном движении за свободу Зимбабве.
Но в этой поддержке ЗАПУ и отвержении ЗАНУ Советский Союз не учёл одного обстоятельства: силы трайбалистских разломов в Африке. ЗАПУ и Нкомо поддерживало племя ндебеле, а ЗАНУ и Мугабе – племя шона. При этом ндебеле составляли в чёрном населении Родезии примерно 20%, а шона – 80%. Из чего следует простой логический вывод: когда в 1980 году в стране прошли первые свободные выборы, то шона проголосовали за ЗАНУ, а ндебеле – за ЗАПУ. И подавляющее демографическое большинство шона вылилось в убедительную победу ЗАНУ и Роберта Мугабе. А Советский Союз, поставивший не на ту лошадь, оказался ни с чем. Поэтому-то Мугабе, хотя и был революционером и марксистом, воспринимался в Кремле как «не наш» человек. Это объясняет сдержанное отношение к нему со стороны СССР, а затем и новой России. К примеру, в ходе своего африканского турне 2009 года тогдашний президент России Дмитрий Медведев, посетивший сразу несколько стран континента (что стало первым крупным визитом российского лидера в регион после распада СССР), не заехал в Зимбабве. Ситуация в наших двусторонних отношениях изменилась лишь после Крыма, когда в 2014 году Зимбабве стала одной из 11 стран, поддержавших Россию в Генеральной Ассамблее ООН на первом голосовании по этому вопросу. А в 2015 году Роберт Мугабе приехал в Москву на Парад Победы, и тогда же состоялась его встреча с Владимиром Путиным. Тогда президент Зимбабве произнёс известную фразу: «Мы находимся под санкциями, и вы теперь под санкциями, будем бороться вместе».
Вернёмся в 1980-е годы. Тогда, после победы на выборах, Роберт Мугабе стал одной из самых популярных фигур национально-освободительного движения во всём мире. Он доказал, что партизанская война против намного превосходящего противника может быть вполне успешной, он продемонстрировал действительно блестящую стратегию мобилизации народных масс. Но при всём этом, став во главе Зимбабве, он не стал проводить радикальных социальных экспериментов и ввергать страну в экономический хаос (как случилось, к примеру, в Мозамбике и Анголе). На пост министра сельского хозяйства в своём первом правительстве – ключевую позицию для страны широкого аграрного экспорта (табак, мясо, зерно и прочая) – он назначил белого – руководителя Коммерческого союза фермеров Дэниса Нормана. В своих воспоминаниях Норман описывает первые пять лет независимой Зимбабве как огромный экономический успех. А столица нового Зимбабве Солсбери/Хараре быстро стала центром притяжения для бизнесменов и гражданских активистов со всего мира. Космополитичная и открытая атмосфера Хараре первых лет после независимости описана во многих мемуарах как своего рода Бейрут 1960-х до гражданской войны. Руководящие посты в армии, разведке и полиции, а также пост министра финансов тоже остались за белыми. Чёрный националист Мугабе оказался способен к межрасовому диалогу, а марксист Мугабе – к динамичному экономическому развитию.
Но затем случились три события, которые резко изменили взгляды Роберта Мугабе. Первое прошло в 1985 году. Тогда в стране прошли новые парламентские выборы – первые после «выборов независимости» 1980 года. По дипломатическим условиям передачи власти чёрному большинству в первые годы независимости белая община Зимбабве, хотя и составляла лишь пару процентов населения страны, получала гарантированные 20 мест в 100-местном парламенте Зимбабве. И на выборах 1985 года белые проголосовали не за умеренных кандидатов, поддерживавших Мугабе, а за старую расистскую партию – Родезийский фронт Яна Смита, которая презирала Мугабе и открыто высмеивала его (сотни собак на богатых белых фермах получили тогда кличку «Мугабе»). В итоге 15 из 20 белых мест были отданы расистам Яна Смита.
Дэнис Норман вспоминает, что Мугабе тогда был страшно разочарован. Он говорил: «Я делал для белых всё, они стали гораздо богаче при мне, чем были раньше в период санкций, я хотел построить гармоничное многорасовое общество, но, чтобы я ни делал, они по-прежнему считают меня врагом и чужаком». Норман признаёт, что белая община Зимбабве не смогла подняться над расистскими предрассудками и действовала абсолютно нерационально, во вред своим объективным интересам и во вред развитию страны. После этих выборов во взглядах Мугабе произошёл резкий надлом по отношению к местным белым. Но вину за это белый прагматик Норман возлагает не на Мугабе, а на самих белых.
Второй надлом случился в начале 1990-х годов. Тогда в ЮАР прошёл слом режима апартеида, был выпущен из тюрьмы Нельсон Мандела, который в 1994 году стал президентом страны. И несмотря на волну межрасового насилия, которая захлестнула ЮАР в эти годы (чего и близко не было в Зимбабве сразу после независимости), Мандела быстро вытеснил Мугабе в качестве глобального лидера национально-освободительной борьбы. Уже он ездил по миру, выступал в ООН и срывал аплодисменты. Про Мугабе же все забыли. И забыли про его заслуги, а победоносная освободительная война – это та заслуга Мугабе, которой отнюдь не было у Манделы. Ведь отмена апартеида в ЮАР произошла сверху, по доброй воле президента Де Клерка, а не стала итогом войны, как слом расизма в Родезии. Мандела тихо сидел в тюрьме, по воле Де Клерка был оттуда выпущен, быстро отодвинул в сторону других руководителей АНК и компартии, которые вели реальную борьбу все эти годы (например, Оливера Тамбо, или Криса Хани, или Джо Слово, и «незаслуженно» с точки зрения логики борьбы стал президентом). Кроме того, все африканские лидеры, пользуясь ещё не разрушенной экономической мощью ЮАР, быстро переориентировались на Манделу в своей политике, и роль Мугабе в африканских делах тоже стала быстро снижаться. Сам Мандела вполне понимал эту смену акцентов и открыто ей содействовал. Мандела сказал однажды про Мугабе: «Он был звездой, пока не взошло солнце». Тем самым резкий одномоментный (и незаслуженный) отказ от глобального признания его заслуг в национально-освободительной борьбе Африки вызвал второй надлом в мировоззрении Роберта Мугабе. Теперь уже – по отношению к другим лидерам третьего мира и по отношению к глобальному общественному мнению.
Наконец, третий и самый главный надлом Мугабе случился в 1997 году и связан с аррогантностью Тони Блэра. Одним из ключевых условий предоставления независимости Зимбабве (и большой дипломатической победой Роберта Мугабе) стало решение о том, что Британия как бывшая колониальная держава брала на себя обязательство финансировать специальный фонд, направленный на аграрное развитие Зимбабве. Среди его задач было предоставление средств на постепенный и добровольный выкуп белых ферм для наделения землей чёрных крестьян (ключевая задача партизанской войны ЗАНУ) с тем, чтобы избежать принудительной национализации и связанного с ней насилия и хаоса. Это решение подавалось как признание ответственности колониальной державы, поскольку сами англичане захватили землю чёрных на рубеже XIX–XX веков огнём и мечом, и «выкупать за народные деньги то, что было силой захвачено у наших предков» Мугабе категорически отказывался. Британский фонд должен был предоставить средства для этих целей.
Пока у власти в Британии в 1980–1990-е годы находились правительства тори (Тэтчер и Мэйджора), Лондон выполнял свои обязательства. Но когда в 1997 году победу одержали лейбористы и новым премьером стал Тони Блэр, позиция Британии изменилась. Госсекретарь по международному развитию в правительстве Блэра Клэр Шорт отправила правительству Зимбабве очень грубое письмо, где заявила, что новое правительство «вышло из иных кругов, чем тори, и не будет нести ответственность за их колониальные интересы». Шорт подчеркнула в письме, что она сама ирландка, и «мы не были колонизаторами, а были колонизованы», и с нарушением всех форм дипломатического этикета посоветовала Мугабе больше не тревожить её правительство.
Нужно отметить (и это признают все его непредвзятые биографы), что Роберт Мугабе был англофилом, несмотря на всю его национально-освободительную борьбу. Его любовь к английским традициям и бытовым привычкам была ярко выраженной, он публично говорил, что Англия принесла в Африку не только насилие и расизм, но и важную цивилизаторскую миссию. Для чёрного националиста такой ход мыслей кажется странным, но это один из парадоксов в сложной натуре Мугабе. В крайне важном для него этическом кодексе отношений метрополии и колонии патернализм и ответственность «доброй метрополии» за свои колонии занимали ключевое место, и эта ответственность отнюдь не прекращалась с достижением независимости. И когда Блэр и Шорт отказались её разделять, то это стало для Мугабе не только дипломатическим ударом или финансовой проблемой. Это стало, если хотите, экзистенциальным вызовом его мировоззрению, принципам и ценностям его политической судьбы.
Именно после этого демарша Блэра мир увидел совсем другого Мугабе. Именно тогда его ненависть к колониализму, расизму и Британии как их воплощению затмила для него всё остальное. Дальнейшее всем известно. Если Англия не хочет поддерживать англо-саксонских фермеров, то почему это должно делать Зимбабве? Белые фермы были принудительно национализированы, при этом не руками полиции или правительства, а снизу – руками двух новых гражданских сил – ветеранов партизанской войны, которые сражались за землю, и молодёжи, которая была ей обделена. С этого момента, к слову говоря, в политической культуре Зимбабве и получили то огромное влияние две силы, которые составляют основу конфликта сегодня: ветеранско-военная, которая составила основу поддержки “Team Lacoste” и молодёжная – основа поддержки G40. Запад в ответ на национализацию белых ферм ввёл санкции и начал масштабную кампанию по демонизации Мугабе. Спираль эскалации противостояния стала закручиваться всё больше.
Роберт Мугабе сказал в одном из своих редких интервью в последние годы: «Я не создаю себе врагов. Это другие делают меня своим врагом». Как бы ни развивались сейчас политические события в Зимбабве, надо признать одно: мы имеем дело с революционером и политическим мыслителем, которого так и не понял мир. Больше того, мир всячески пытался высмеять этого человека и отказывался принимать его всерьёз. Пожалуй, именно это является самым грустным в нынешней зимбабвийской истории.
