Прошедшим летом конгресс США одобрил, а президент Трамп подписал новый закон, делающий экономическую войну в отношении России, а также Ирана и КНДР системной частью американской внешней политики. Однако сейчас репрессивные меры могут касаться не только компаний тех государств, в отношении которых вводятся так называемые «санкции». Под ударом могут оказаться экономические игроки третьих стран, сотрудничающие с противниками США. В случае с Россией это прежде всего активно реализующие совместные с ней проекты энергетические и производственные концерны стран Европейского союза.
Европейцам, конечно, придётся договариваться с США. Но эти действия доминирующего игрока показывают, что пришедшая на смену попыткам добиться мирового господства стратегическая фривольность начинает наносить ущерб целостности самого западного сообщества. В таких условиях Китаю и России необходимо особенно тщательно подходить к выстраиванию своих отношений в Евразии и вовлечению в это сотрудничество других региональных игроков.
Начать необходимо, видимо, с того, что история с новым законом о противодействии России, а особенно вынужденно жёсткая реакция на американскую инициативу со стороны европейцев требует вновь обратить внимание на один из важнейших теоретических вопросов международных отношений. Это вопрос о режимах и их способности к сохранению в случае отсутствия гегемона или его безответственного поведения. Именно со вторым мы имеем дело на примере решений американских властей.
Одновременно вопрос о режимах или международных сообществах, теоретическое обоснование возникновения и развития которых было предложено в 1970 – 1980-е годы в трудах таких учёных, как Стивен Краснер, или представителей так называемой «английской школы», становится актуальным в связи с активным взаимодействием между новыми центрами силы и их средними и малыми партнёрами. Китай, Россия, их общие соседи успешно развивают между собой двустороннее и многостороннее сотрудничество в Азии и Евразии. В российской интерпретации это сотрудничество может вести к формированию сообщества Большой Евразии, а в китайской – несколько более абстрактного «сообщества общей судьбы».
Большая Евразия, это, очевидно, по замыслу своему – режим слабой степени универсальной институционализации. Сообщество общей судьбы может быть концептуально представлено именно как международное сообщество, основанное на общих ценностях и существующее в рамках более широкого международного общества. В обоих случаях отношения между участниками этих проектов должны строиться на более совершенных принципах, нежели с остальными странами мира.Примерами такого взаимодействия на протяжении десятков лет оставались отношения между США и их ключевыми партнёрами в Европе и Азии. НАТО и «Большая семёрка» – это в чистом виде международные режимы. Смысл их деятельности в координации политик участников – «семёрка» – или же в непосредственной реализации общей для всех политики. В случае с НАТО – это политика в области обороны и безопасности. В более широком смысле мы всегда имели дело с понятием «Запад». Это понятие объединяло в себе уже большую группу стран, чем НАТО или «семёрка», хотя последняя всё равно оставалась его квинтэссенцией. Членами западного международного сообщества являются, очевидно, и такие страны, как Австралия, Новая Зеландия, при определённом допущении Республика Корея, Сингапур.
После завершения холодной войны многие в России и не только строили предположения о необходимости и даже возможности интеграции страны в западное сообщество. Именно такая интеграция выглядела для многих уважаемых коллег способом «пристегнуть» российское национальное развитие к наиболее успешным и перспективным партнёрам. Инструментами виделись участие в коллективных институтах Запада, развитие внутри страны рыночной демократии, отвечающей набору определённых критериев, а также способность к проведению солидарной с США и их союзниками международной политики. Последняя попытка была сделана на волне всеобщей, хотя и крайне краткосрочной, мобилизации в деле борьбы с проявившимся в полную силу в сентябре 2001 года международным терроризмом.
История с попытками включить Россию в западное международное сообщество закончилась в 2007 году – с представлением известного доклада главы российского государства на конференции по международной безопасности в Мюнхене. Ответом на это выступление стала военная провокация в Грузии в августе 2008 года, которая поставила Россию перед выбором между конфликтом и капитуляцией. После того, как был сделан выбор в пользу конфликта разговоры об интеграции России в Запад стали уже совершенно бессмысленными интеллектуальными упражнениями. В самой России приоритет был отдан ускоренной военной реформе и реализации программы перевооружения армии и флота. Последняя, кстати, фактически, хотя и не формально синхронизирована с аналогичными усилиями Китая.
Хотя на европейском направлении отдельные попытки гальванизировать отношения ещё предпринимались вплоть до 2014 года. Примером такой попытки стала такая курьёзная инициатива, как «Партнёрство для модернизации» предложенное Европейским союзом как ответ на общую модность модернизационного дискурса в России в 2008–2012 годах. Эта инициатива изначально была обречена на бесславное умирание. Уже тогда сведущие представители европейского бизнеса и бюрократии признавали – для совершенствования российских законов и техрегулирования никакое партнёрство не нужно. Нужны квалифицированные переводчики и действующие институты внутри самой России. И возможности ЕС здесь минимальны, если не отсутствуют. При этом в интересах Брюсселя и европейских столиц было решено использовать партнёрство как способ ограничения российской самостоятельности и легализованного вмешательства во внутренние дела государства. И поэтому важнейшей частью всей затеи должны были стать вопросы ценностного измерения. Здесь сама Россия в свою очередь была совершенно не заинтересована в диалоге, который шёл бы дальше благих пожеланий.
Всё это закончилось в 2014 году, когда США и Евросоюз сделали ставку на переворот на Украине и жёсткое отторжение этой страны от России. Инструментом должно было стать Углубленное соглашение о торговле и сотрудничестве – оно же соглашение об Ассоциации. Результатом стал ожесточённый дипломатический конфликт, после которого отношения стали развиваться уже в качественно новом режиме экономической войны. И о вступлении России в западное сообщество говорить уже не приходится даже самым отчаянным оптимистам.
Однако – насколько Китай интегрирован в эту систему? Безусловно, в колоссальной степени. Китайские компании уже давно чувствуют себя уверенно на рынке США, играют по существующим там правилам. Но одновременно КНР никак не включена в основные институты, определяющие развития сообщества, лидером в котором являются США. Китай не является и не может являться рыночной демократией и вряд ли при каких-либо обстоятельствах будет признан в качестве равноправного участника того, что мы называем «Запад». Но он и сам к этому, собственно, не стремится. Китай будет всячески стремиться оттягивать прямой конфликт с Западом, понимая, что время всё равно играет на его стороне. Его конфликт с Западом носит экзистенциальный характер просто потому, что возвышение Китая потребует перераспределения потребления в глобальном масштабе. Готовы ли США и Европа себя хоть в чём-то ограничить ради того, чтобы инкорпорировать Китай на правах равного распределителя и получателя глобальных благ?
При этом в 1990-е и начале 2000-х годов западное и международное сообщества стали практически синонимами. США и их ближайшие партнёры вполне уверенно контролировали повестку ведущих международных институтов. А в том случае, когда этот контроль давал сбой, могли действовать и полностью в обход этих институтов. Как это произошло, например, с военной агрессией НАТО против Югославии весной 1999 года. Тогда интересы США и ведущих европейских стран совершенно совпали, и европейские политики, которые через три года протестовали против интервенции в Ираке, вполне приветствовали бомбардировки Югославии.
Надо, кстати, сказать, что сами США в вопросах нарушения международного права и избыточного толкования решений Совета Безопасности ООН всегда были гораздо более последовательны, чем европейцы. Они просто всегда нарушали это право, тогда как их европейские союзники делали это избирательно. Бомбить Югославию для Берлина или Парижа было правильно, а оккупировать Ирак – нет. Вмешиваться в гражданскую войну в Ливии опять же было можно. Однако в любом случае до середины, или даже до второй половины 2000-х, практическое единство понятий «западное» и «международное» сообщество никем под вопрос серьёзно не ставилось. Дихотомия «Запад – Остальные» появляется только в последнее десятилетие.При этом единство сообщества Запада и его институционализированных режимов под сомнение до самого последнего времени не ставилось. Несмотря на различные заявления, при президентах Буше-младшем и (особенно) Обаме США хоть и меняли тактические особенности отношений с союзниками, но делали это достаточно безболезненно и позволяя в принципе легко находить формулы продолжения этих взаимовыгодных отношений «патрон – клиент». Не ущемляя особенно достоинство и базовые экономические интересы европейцев, корейцев или японцев.
Сейчас новый американский санкционный закон ставит (при определённых обстоятельствах) под угрозу энергетическую безопасность Евросоюза в гораздо большей степени, нежели чем любые проблемы с газовым транзитом. То же касается долгосрочных планов организации снабжения природным газом Японии. Размещение в Южной Корее системы противоракетной обороны США уже привело к крайне серьёзным неприятностям для Сеула и южнокорейских компаний на китайском рынке. Это не пустые разговоры, которыми полтора десятка лет назад пугал Вашингтон своих союзников. Особенно это касается Европы. То, что делается и говорится сейчас, ставит их перед выбором. Который, как известно, они делать совершенно не привыкли.
Много лет назад выдающийся европейский философ и социолог международных отношений Раймон Арон писал, что в силу своего положения «Европа должна одновременно делать много ставок». В первую очередь это, безусловно, касается крупных европейских держав, особенно континентальных – Германии, Франции, Италии. Но также и важных экономически игроков, хотя и не имеющих большого геостратегического значения – Австрии или Нидерландов. При этом не представляющие из себя сравнимых с перечисленными странами субъекты международной политики и экономики страны Восточной Европы или Скандинавии приветствуют новую стратегию США. Уже через несколько дней после принятия закона о противодействии России конгрессом их представители, такие, как, например, бывший генеральный секретарь НАТО Андерс Расмуссен, выступили с призывами к Европе полностью солидаризироваться с Вашингтоном. Также необходимо отметить, что и азиатские партнёры Вашингтона в последние годы тоже стали подумывать о большей многовекторности своей внешнеэкономической политики. И участие в антироссийской экономической войне Южной Кореи и Японии, которых США напрямую защищают от внешних угроз, было и остаётся, мягко говоря, весьма символическим.
Наиболее же, повторим, подготовлены к новой динамике именно отдельные страны Балтии и Восточной Европы (особенно – Балтии). Которые готовы ограничивать себя даже от реальной выгоды, но отвечать требованиям достойного клиента – союзника США. Но они, само собой, не оказывают значительного влияния на эволюцию самого сообщества стран Запада, его режимов и институтов.
Поэтому сейчас особенно важно то, что признаки раскола наметились не на периферии, а в центре этого сообщества.
Практическая динамика внешней политики США и их отношений с европейскими союзниками заставляют высказать острожное предположение: единство западного сообщества уже не является аксиомой, а его судьба на предопределена. И совершенно неважно, уцелеет ли сам возмутитель спокойствия – Дональд Трамп – в своём президентском качестве. Скорее всего, любой его сменщик, хотя и окажется менее эксцентричным, будет проводить похожую политику по отношению к Европе.Обратим внимание на то, что инициатива с новым санкционным законом исходила не от президента США, которого в Европе считают опасным оригиналом. Закон стал результатом деятельности законодательной власти. То есть всей совокупности американского истеблишмента. И выступая с критикой этих решений отдельные представители Европы выступают, по сути, с критикой действий правящего класса США. В первую очередь это, как следовало ожидать, коснулось политических и деловых кругов Германии. А именно Германия является сейчас главной страной Европейского союза. Она смогла сплотить вокруг себя других партнёров и провести свои варианты решений в период наиболее сложной фазы кризиса зоны евро и горячей фазы украинского конфликта в 2014 – начале 2015 года.
Весьма вероятно, что именно сейчас трансатлантические союзники приблизились к черте, после которой их отношения никогда не станут прежними. При этом США всё равно остаются доминирующим партнёром в этой связке. Вот только характер и способы реализации этого доминирования качественно меняются. США оставляют за собой минимум обязанностей и ответственности, но настойчиво требуют больше самоотдачи от своих партнёров.
Заметим, что нельзя сказать, чтобы сами европейцы никогда не призывали к своей большей самостоятельности и ответственности. Только видели они это иначе, чем получается на практике. Идеальной всегда представлялась модель, которую условно-вульгарно можно определить, как «дайте денег (защиту) и не учите жизни». Лет, этак, 20–25 тому назад одной из самых популярных тем в Европе было создание собственной идентичности в сфере безопасности и обороны. Эта идентичность должна была, наряду с единой валютой, сделать европейцев чуть ли не независимыми от США.
Последовавшие годы видели череду политических заявлений и прожектов, но мало практических достижений. А в 2009 году президент Франции просил главу российского государства дать военно-транспортные самолёты для миротворческой операции ЕС в Чаде. У самих европейцев такой техники не было. При том, что сделать эту операцию совместной также не представлялось возможным. Не выдержали бы чувствительные нервы новых стран-членов в Восточной Европе и те ни за что не проголосовали бы за такую операцию. В общем, у самих европейцев ничего не получилось. И уже к концу прошлого десятилетия ответственные коллеги в Брюсселе признавали, что Европа «никогда не будет значимым мировым игроком». Добавляя при этом – «но всегда останется для России важным соседом». То, что это соседство может нести не только экономические выгоды, но также кровь и слёзы показали события на Украине. Но даже это никоим образом не добавляет Европе международно-политической субъектности. Соответственно, вполне обоснованным может быть предположение, что нам вряд ли предстоит наблюдать эрозию сообщества Запада и его институтов. Будет происходить, скорее всего, переналадка отношений внутри этого сообщества.
Таким образом, актуальным вопросом становится то, как США будут Европу контролировать. А делать им это всё равно придётся. Не оставлять же европейцев, действительно, один на один с Россией? Нет, конечно. Поэтому та или иная форма контроля будет наверняка найдена. Скорее всего, она будет для России менее комфортной, чем раньше. Не случайно, что уже сейчас, при всем «отворачивании» от Европы, военное присутствие США в Старом свете только увеличивается. Судя по имеющейся информации, даже перекрасили, наконец, завезённую в Польшу и страны Балтии технику из пустынного в стандартный камуфляж. Выражаясь другими словами, присутствие США в Европе становится почти исключительно негативным. А положительная роль заметно сокращается.
Это значит, что и влияние формируемых под лидерством США режимов и сообществ на международную безопасность также будет подвергаться трансформации.
Популярный тезис о том, что США устали от попыток играть роль мирового лидера и начинают заботиться только о себе, несёт не только возможности, но и угрозы. Попытки утвердиться в роли такого гегемона после завершения холодной войны заставляли США активно инвестировать в создание и распределение глобальных благ. Сейчас о благах можно, по всей видимости, забыть. А источником опасности Вашингтон остаётся.
И, наконец, важнейшим вопросом становится то, какие выводы из динамики развития режимов и институтов Запада должны делать остальные страны мира и особенно ведущие альтернативные центры силы? Как это ни тривиально звучит, нужно освоить уроки и избежать повторения ошибок. Если мы возвращаемся к вопросу, или гипотезе, лежавшим в основе теории режимов, то видим, что в западном исполнении ответ должен быть скорее отрицательным. Режим не может существовать без гегемона, каким бы безответственным его поведение не было бы. Но эта ситуация связана в значительной степени и с тем, что в результате исторических процессов в западном сообществе, разделяющим одни ценности, возникла жёсткая однополярная структура организации отношений. Поставить эту структуру под сомнение оказалось невозможно.
Однако уникальность ситуации на евразийском пространстве в том, что формирующаяся здесь международная среда исключает вероятность и необходимость появления бесспорного гегемона. Пространство, включающее в себя по меньшей мере три великие державы – Индию, Китай и Россию, а также большую группу значительных государств среднего масштаба – Иран, Пакистан, Вьетнам, Корею, – может быть или регионом жёсткой конкуренции, или наоборот – способствовать возникновению соответствующего уникального международного режима. А стало быть, и мега-региональное международное сообщество, возникающие и действующие в его рамках режимы могут быть более совершенными с точки зрения демократизма и устойчивости.
Необходимо, таким образом, сосредоточить усилия на сопоставлении подходов и представлений основных региональных игроков и транслировать эти подходы в режимы и институты. В том числе уже существующие. Шанхайская организация сотрудничества переживает сейчас не самые лёгкие времена. Но она – это тот международный институт, в котором благодаря дипломатической деятельности последних лет участвует большинство стран, имеющих значение для региональной безопасности и экономики в Евразии. Важнейшей проблемой ШОС является высокая конфликтность отношений Китая, Индии и Пакистана, а также столкновение их интересов в отношении мелких региональных партнёров.
Но именно отсутствие таких противоречий и стало важнейшим результатом дипломатического процесса в рамках ШОС применительно к отношениям России, Китая и стран их общего соседства. Поэтому сейчас стоит выступить с инициативой серьёзного использования площадки ШОС для перевода отмеченных выше противоречий в режим дипломатического диалога. Этому способствует и другой важнейший фактор, необходимый для успешного формирования международного режима на региональном уровне, – наличие у потенциальных участников набора разделяемых общих взглядов на то, по каким принципам должно строиться межгосударственное общение.
