Разница в видении будущего Сирии лишь углубляется со временем. Для официального Дамаска снятие угрозы атак из Восточной Гуты и Думы и ликвидация очага военной активности террористов в Ярмуке (откуда ведут обстрел города остатки ДАИШ*) являются вопросом далеко не только имиджа власти, но кардинальным вопросом безопасности.
Переваливший через семилетний рубеж «сирийский узел» обнаруживает всё новые, глубоко спрятанные петли, которые вновь и вновь осложняют его распутывание. И, как ни парадоксально, обнажают их вроде бы положительные подвижки в решении сирийского конфликта.
Совет Безопасности ООН единогласно принял 24 февраля резолюцию 2401 о перемирии, включающую требование «прекратить без каких-либо задержек боевые действия для создания устойчивой гуманитарной паузы на период не менее 30 дней подряд на всей территории Сирии». Впрочем, гораздо большую практическую ориентированность показала российская инициатива (совершенно в духе резолюции 2401) по обеспечению конкретных гуманитарных коридоров: 27 февраля начали действовать пятичасовые паузы в районе Восточной Гуты для обеспечения вывода из этого пригорода гражданского населения, больных и раненых, а также доступа туда врачей и медикаментов.
Уже на второй день реализации российской инициативы прозвучала её завуалированная, но беспощадная критика: непосредственно заместитель генсека ООН по гуманитарным вопросам заявил о полной технической невозможности осуществления гуманитарных акций в течение 5-часового моратория на боевые действия. Вполне вероятно, что это заявление прозвучало в ответ на стремление российской стороны действовать более чем решительно в плане помощи сирийской армии, окружившей этот пригород с 400-тысячным населением, где сосредоточились значительные силы в том числе «умеренной оппозиции». Возможно также, что свою роль сыграло и требование к возглавляемой США коалиции открыть доступ для помощи населению Ракки и всех районов других освобождённых городов Сирии. В любом случае единодушие на голосовании в СБ ООН не стало знаком близости подходов этой коалиции и собственно сирийской армии, поддерживаемой Россией и Ираном.
Эта разница в видении будущего Сирии, пожалуй, лишь углубляется со временем, приобретая иные формы выражения как на локальном, так и на международном уровнях. Учитывая острейшую проблему зловещей турецкой активности в районе Африна, слабый контроль центрального правительства за ситуацией в зонах деэскалации, можно констатировать, что для официального Дамаска снятие угрозы атак из Восточной Гуты и Думы и ликвидация очага военной активности террористов в Ярмуке (откуда ведут обстрел города остатки ДАИШ*) являются вопросом далеко не только имиджа власти (снаряды, выпущенные из этих пригородов периодически разрываются на центральных улицах сирийской столицы – более десятка ежедневно), но кардинальным вопросом безопасности.
С чьими интересами могут совпадать такие цели правительства и армии? Готовность «выдавить» из Гуты боевиков запрещённых группировок («Джебхат ан-Нусры»* и ей подобных, а также «Хайат тахрир аш-Шам») выразили якобы в своём послании члены ряда формирований, участвовавших в том числе в переговорах в рамках астанинской и сочинской платформ («Джейш аль-Ислам», «Фейлак ар-Рахман», «Ахрар аш-Шам» и другие). О послании заявил 28 февраля на заседании СБ ООН Джеффри Фелтман. Похоже, однако, что это вовсе не совпадение промежуточных целей сил власти и оппозиции, а тактический шаг, направленный на сохранение выгодного для этих бригад существующего положения, стратегических высот близ столицы и, конечно, удачный имиджевый ход. Для заявленного «выдавливания» просто не хватит сил.
Но даже если это и произойдёт, в отношении гражданского населения остаётся два практических вопроса:
-
Выпустят ли гражданских боевики, в буквальном смысле окопавшиеся в кварталах пригорода?
-
Согласятся ли они сами впоследствии организованно покинуть свой форпост в непосредственной близости от сердца сирийской государственной власти?
Первое: гражданских не выпускают, и это вполне объяснимо. Опыт Алеппо даёт боевикам основание полагать, что без «живого щита» они будут обречены, а пока армия вынуждена вести бои в городских условиях, она терпит тяжёлые людские потери (что, с их точки зрения, не может добавлять боевого духа сирийской пехоте).
Нельзя забывать, что для нескольких сотен тысяч жителей пригорода выход через гуманитарные коридоры не только опасен сам по себе: он может также означать потерю недвижимости, полную неопределённость на годы, пополнение масс «внутренне перемещённых лиц» (по данным ООН, уже 6,1 млн сирийцев). Можно предположить, что на решение многих не покидать своих жилищ влияет и горькое знание о коррумпированности некоторых структур и конкретных чиновников, ответственных за распределение гуманитарной помощи.
Второе: какова может быть судьба покинувших анклав боевиков вооружённой оппозиции? Очевидно, востребованность их боевого опыта имели в виду авторы упомянутой резолюции, где, кроме прочего, содержится требование в том числе к сирийской армии «незамедлительно снять блокаду населенных районов, включая Восточную Гуту, Ярмук, Эль-Фуа и Кефраю». Если предположить, что боевикам умеренной оппозиции придётся-таки покинуть Гуту организованным порядком, то они, возможно, после очередного ребрендинга будут задействованы (под патронажем «друзей Сирии», вкладывающих большие средства в переподготовку бойцов ССА) в продолжающемся противостоянии в других частях страны. Вариант, что им придётся сдаться властям, вряд ли может рассматриваться как реалистичный.
Другое дело, что серьёзные противоречия между разными воюющими группировками могут привести к определённым компромиссам и ослаблению, наконец, военной активности на сирийской земле. Но это будет только при условии прекращения финансирования войны извне, в том числе абсолютно преступной подпитки засевших в окрестностях Дамаска запрещённых группировок. Не продолжится ли такая подпитка под видом гуманитарных конвоев в течение месячного моратория на войну?
*Запрещены в РФ.
