Возможное утихание Russiagate не приведёт к возврату США к первоначальной стратегии и отказу от жёсткого сдерживания России. Время ушло, и уже сам Трамп воспринимает Москву как противника. Казахстан и другие страны Центральной Азии, поддерживающие партнёрские отношения с Вашингтоном и укрепляющие при его содействии связи с Индией, но при этом являющиеся членами ЕАЭС, ОДКБ и ШОС, союзниками России и близкими экономическими партнёрами Китая, могли бы сыграть роль соединительного моста.
Несмотря на политический и административный хаос в Вашингтоне, внешнеполитическая стратегия США на ближайшие несколько лет постепенно кристаллизуется. Она формируется по принципу общего знаменателя, нежели как целостная задумка «сверху», и вбирает сразу несколько импульсов с разных сторон. На конец весны 2018 года эта стратегия включает в себя три главных опоры:
-
понижение либеральной компоненты американской политики глобального лидерства,
-
сохранение и интенсификация политики глобального первенства (прежде всего военного) и глобальной военной вовлечённости,
-
резкая интенсификация сдерживания России и Китая одновременно.
Евразийское измерение в этой стратегии заключается в том, что стремление ослабить роль России и Китая в Европе, Азии и на Ближнем Востоке постепенно выходит на первое место среди задач США в Евразии. Их сдерживание становится для Вашингтона важнее, чем реализация каких-либо иных приоритетов на евразийском континенте (например, борьба с терроризмом и прочими новыми угрозами, экономическое развитие и так далее). Это заметно, в частности, и по тому, как развивается политика США в Афганистане и Сирии.
Новизна стратегии в том, что, пытаясь сдерживать Россию и Китай одновременно, США способствуют их сближению и консолидации Центральной Евразии. Традиционно они стремились фрагментировать евразийское пространство и иметь более тесные отношения с Китаем и Россией по отдельности. Сегодня же происходит одновременное усиление конфронтации США с Россией и Китаем. На уровне же риторики предпринимается попытка противопоставить российско-китайский евразийский массив так называемому «либеральному международному порядку» под началом США, которое включает атлантическое сообщество, индо-тихоокеанский регион и вообще все страны, которые ориентируются скорее на США и Запад, нежели на Китай и/или Россию.
С чем связана такая перемена?
Во-первых, это первая и вполне естественная реакция на провал предыдущей стратегии, ориентированной на постепенную интеграцию Россию и Китая в америкоцентричный миропорядок в качестве гармоничных, вестернизированных и младших партнёров. Само по себе признание этого провала в отсутствие у США готовности выстраивать отношения с Россией и Китаем как с легитимными незападными великими державами, имеющими право на собственные региональные международные порядки и на участие в формировании глобальных международных порядков, автоматически возвращает их к попыткам сдерживания. Вовлечение провалилось, партнёрство на равных невозможно, остаётся сдерживание.
Во-вторых, это попытка придать американской политике некую целостность и стержень в условиях общего бардака внутри страны и в мировой политике, потери стратегических ориентиров. Весьма удобно и просто найти эти ориентиры, заявив о возвращении глобального противостояния свободы и несвободы, добра и зла, своего рода новой глобальной холодной войны. С назначением на пост советника президента США по национальной безопасности неоконсервативного идеолога Джона Болтона подобная идеологизация американской политики будет возрастать.
В-третьих, это способ предотвратить откат к неоизоляционизму и свёртыванию американского глобального присутствия, спрос на которые в американском обществен в последнее время лишь растёт. Для этого необходимо гипертрофировать угрозы, связанные с Россией и Китаем, и представлять их как системный вызов и либеральному миропорядку и безопасности самих США и даже выживанию их политической системы.
В-четвёртых, это способ консолидации вокруг себя союзников и партнёров, опасающихся Китая и России, укрепления американского лидерства и влияния, несмотря на эгоистический, односторонний и меркантилистский тренд внешней и внешнеэкономической политики США в целом.
В-пятых, это следствие Russiagate, который в свою очередь является результатом попыток традиционной элиты оправдаться за поражение 2016 года и сохранить свои позиции. Изначально команда Трампа намеревалась несколько улучшить отношения с Россией, чтобы дистанцировать её от Китая и заняться сдерживанием последнего. Однако из-за Russiagate это стало невозможным. Поскольку сблизиться с Китаем против России тоже нереально (он всё же рассматривается как главный стратегический конкурент), то пришлось сдерживать обоих. При этом вероятное постепенное утихание Russiagate, особенно если республиканцы сохранят контроль над Конгрессом по итогам промежуточных выборов в ноябре, не приведёт к возврату США к первоначальной стратегии и отказу от жёсткого сдерживания России. Время ушло, и уже сам Трамп воспринимает Москву как противника.
Могут ли США позволить себе одновременное сдерживание России и Китая и почему за небольшим исключением в Америке не высказываются опасения о консолидации Евразии на антиамериканских началах (речь о реализации «кошмара Генри Киссинджера»)? Большинство среди американского мейнстрима полагает, что могут. Это мнение основывается на четырёх мифах, которые будут развенчиваться уже в ближайшие годы, но пока сильны.
Миф первый
Россия слаба, и качественное усиление нажима на неё (по сравнению с периодом Обамы) должно заставить российскую элиту пойти на уступки и запустить цепную реакцию, которая закончится новым разворотом России в сторону Запада. Под усилением нажима понимаются всё новые санкции – причём в отрыве от конъюнктуры российской внешней политики, беспрецедентная демонизация и информационная кампания, создание образа России как «страны-изгоя», внешнеполитическое сдерживание (например, попытки превратить российскую военную победу в Сирии в политическое поражение, не дать реализовать Минские соглашения на Украине), гонка вооружений и военное давление и так далее. Иными словами, США не собираются сдерживать Россию и Китай одновременно длительное время. Они, скорее всего, намерены выбить Россию как слабое звено в течение ближайших нескольких лет и после этого уже всерьёз взяться за Китай.
Миф второй
Россия и Китай обречены на соперничество – и в Центральной Азии, и в целом как всё более асимметричные игроки. В США убеждены, что Китай оттесняет Россию в Центральной Азии и превращает её в младшего партнёра – экономического и политического. Те, кто говорят о возможном российско-китайском альянсе, подчёркивают, что Россия будет в нём занимать подчинённое положение, а потому со временем неизбежно из этого альянса выйдет, так как подчинённость Западу российской элите приятнее.
Миф третий
Индия присоединится к системе военно-политического и экономического сдерживания Китая и станет гармоничной частью американоцентричной системы в Индо-Пацифике – вместе с Японией и Австралией. Американская Индотихоокеанская стратегия – это попытка интегрировать Нью-Дели в азиатско-тихоокеанские дела на стороне США и создать целостную систему сдерживания Китая с Востока и Юга. Военно-политическая основа этой стратегии – Quad, экономическая – мифическая альтернатива «Одному поясу, одному пути».
Миф четвертый
Страх средних и малых стран Азии перед Китаем, Европы перед Россией и Ближнего Востока перед Ираном настолько велик, что они, опять-таки, встанут на сторону США, консолидируются вокруг них (даже несмотря на односторонность и меркантилизм американской политики) и постепенно ослабят свои отношения с Москвой и Пекином. В Европе это, к сожалению, отчасти происходит. На Ближнем Востоке применительно к Ирану – тоже. Выход США из ядерной сделки отчасти нацелен на то, чтобы спровоцировать Тегеран на ответные шаги и в результате консолидировать антииранскую коалицию под американским началом.
Пока эти мифы не рухнули, всё выглядит красиво: Россия выводится из игры, Китай остаётся один, и все против него объединяются, поднимающийся гигант Индия – на стороне США, а вокруг Китая укрепляется система американских альянсов и партнёрств с опорой на Quad и ориентированный на США экономический порядок (не случайно Вашингтон объявил о возможном возвращении к ТТП).
Проблема, однако, в том, что каждый из этих мифов будет неизбежно опровергаться. Россия обладает большой прочностью и не рухнет. С Китаем у неё не будет ни традиционного военного альянса, ни конфронтации. Москва и Пекин будут и далее формировать сообщество «Большой Евразии», а общих интересов на пространстве у них гораздо больше, чем разногласий и тем более противоречий. Усиление российско-китайской асимметрии решается посредством интенсификации сотрудничества с Россией с Индией и Японией, их вовлечения в евразийские процессы, а также создания «Большой Евразии» как нового международно-политического сообщества, растворяющего растущую силу КНР в многосторонней системе правил и институтов. Индия не пожертвует своей самостоятельностью и не превратится в элемент антикитайской системы в ИТР под началом Вашингтона. Наконец, малые и средние государства очень не хотят делать выбор между США и их союзниками с одной стороны и Китаем и Россией с другой, и стремятся диверсифицировать свои экономические связи и отношения в сфере безопасности. Даже в Европе, где консолидация вокруг США наибольшая, она требует провокаций по типу дела Скрипалей.
Реагировать на обрушение этих мифов США будут болезненно. Возможны и даже вероятны провокации, в том числе в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Азии. В Европе и на Ближнем Востоке эти провокации уже имеют место и будут повторяться. Однако через несколько лет обрушение мифов, связанный с этим провал нынешней американской евразийской стратегии, а также ротация американских политических элит приведут США к неизбежной коррекции своего курса. В частности, вероятна большая их гибкость в отношениях с Россией и Китаем, отход от попыток сдерживать их одновременно, а также более активная игра в Центральной Азии.
Пока США не пытаются вернуться к большой геополитической игре в Центральной Азии с целью уменьшить там влияние России и КНР. В идеале они, конечно, хотели бы воплотить в жизнь свою концепцию Южной и Центральной Азии и максимально ориентировать страны Центральной Азии на Индию и самих себя. Однако пока это невозможно. США не способны ограничить роль Китая в экономическом развитии стран региона и России в области экономической интеграции, институтов и безопасности. Наращивание связей с Индией упирается в проблему Афганистана. Более того, активизация США в Центральной Азии автоматически интенсифицирует сотрудничество России и Китая.
Поэтому практическая роль стран Центральной Азии в политике США пока преимущественно связана с Афганистаном: обеспечение транзита грузов для американского контингента по видоизмененной с учётом российско-американской конфронтации «Северной распределительной сети», которая сегодня включает Грузию, Азербайджан, Казахстан и Узбекистан. Единственный на сегодняшний день формат взаимодействия Вашингтона со всеми странами региона – созданный летом 2016 года формат С5+1, включающий США и пять центральноазиатских государств и сохранённый администрацией Трампа – развивается весьма вяло. И даже в него Вашингтон стремится включить Афганистан – к явному неудовольствию центральноазиатских партнёров.
Однако постепенно геополитическая повестка американской политики в Центральной Азии будет усиливаться. Даже Афганистан из контртеррористического вопроса уже стал для США вопросом геополитическим. Вопреки официальным заявлениям смысл их нынешнего присутствия в этой стране – вовсе не победить. Заставить талибов пойти на политическое урегулирование на американских условиях с контингентом в 14 тысяч военнослужащих невозможно. Это не получилось даже тогда, когда контингент США насчитывал 100 тысяч. Реальная цель, как представляется, не дать России и Китаю взять афганское урегулирование в свои руки, а также сохранить превалирующее влияние на правительство в Кабуле и не допустить его военного поражения.
Именно в этом аспекте недавно ратифицированное соглашение США и Казахстана об американском транзите в Афганистан вызывает беспокойство. Разумеется, ни о каких военных базах США на территории Казахстана речи не идёт. Не вызывает вопросов и то, что Казахстан жизненно заинтересован в стабилизации ситуации в Афганистане, а также в поддержании партнёрских отношений с США в рамках многовекторной внешней политики. Вопрос в способности американской миссии в Афганистане привести к урегулированию. Сотрудничество же с Казахстаном даёт этой миссии дополнительный козырь.
Другое дело, что как США и НАТО, так и Россия и Китай самостоятельно с проблемой Афганистана вряд ли справятся. Пока они идут по параллельным трекам и работают скорее друг против друга, нежели на улучшение ситуации в этой стране. В результате эта ситуация продолжает ухудшаться. Необходимо объединение их усилий, и здесь Казахстан и Узбекистан как страны, сотрудничающие с обеими сторонами, могли бы стать ценными мостами.
Таким образом, как ни парадоксально это выглядит, но сохранение Казахстаном и другими центральноазиатскими странами партнёрских отношений с США может быть выгодно России. Причём не только по Афганистану, но и в более широком контексте.
Во-первых, оно снижает и без того небольшую вероятность российско-китайского соперничества в Центральной Азии и мешает КНР проводить в регионе гегемонистскую политику. Во-вторых, России стратегически не выгодна консолидация Большой Евразии (в составе России, Китая, стран ЕАЭС и ШОС, а также Ирана) на антиамериканской основе. Подобная консолидация скорее сработала бы на пользу нынешней стратегии США, которые как раз провоцируют глобальный раскол между «тройкой» Россия – Китай – Иран, с одной стороны, и Индо-Тихоокеанским и Евро-Атлантическим сообществами – с другой. Данный раскол для России не только невыгоден, но даже губителен. В её интересах обратное: сопряжение и взаимодополняемость Большой Евразии, Евро-Атлантики и Индо-Пацифики.
В этом контексте Казахстан и другие страны Центральной Азии, поддерживающие партнёрские отношения с Вашингтоном и укрепляющие при его содействии связи с Индией, но при этом являющиеся членами ЕАЭС, ОДКБ и ШОС, союзниками России и близкими экономическими партнёрами Китая, могли бы сыграть роль соединительного моста.
