Аристотель определял город как «единство непохожих». Вероятно, это определение подходит и для мира в целом, особенно в нынешнюю эпоху глобализации. Есть ли в этой формуле противоречие и совместима ли самобытность с универсализмом?
Вообще говоря, стабильность и адаптивность систем, состоящих из непохожих друг на друга (самобытных) элементов, имеет множество подтверждений. И не только в обществе, но и в природе. Давно известно, что внутривидовая конкуренция носит более ожесточённый характер, чем межвидовая, поскольку лишь в первом случае ресурсные потребности конкурирующих особей полностью идентичны. В то же время устойчивость любой природной экосистемы напрямую зависит от разнообразия видов живых существ, её составляющих. Отдельные виды дополняют друг друга, создавая разветвленные и пересекающиеся пищевые цепочки; соответственно, именно разнообразие сводит к минимуму опасность того, что при выпадении одного из элементов (исчезновение какого-то вида), рухнет система в целом и начнётся обвальное вымирание других видов.
История международных отношений подтверждает эту общую закономерность, хотя, разумеется, привносит в него свои поправки и уточнения. Например, устойчивость системы Европейского концерта XIX века во многом базировалась на социально-экономическом разнообразии входящих в него европейских держав. С другой стороны, наличие общих «видовых особенностей» великих тоталитарных систем первой половины ХХ века никоим образом не предотвратило их столкновения друг с другом. Можно также предположить, что глубокие и принципиальные «видовые различия» между СССР и США способствовали стабильности мировой системы эпохи холодной войны, при том, что «внутривидовая» советско-китайская конкуренция в этот же отрезок истории доходила до прямых военных столкновений.
Таким образом, конфликт универсализма и самобытности представляется надуманным, если понимать под универсализмом некий набор общих (универсальных) законов, правил, иерархий и моделей взаимодействия отдельных элементов системы друг с другом. Никакая система – биологическая или социальная – не может существовать без такого набора законов, поскольку они и составляют её структуру. Применительно к современным международным отношениям функцию структуры выполняют существующие универсальные нормы международного права, сложившиеся режимы и традиции, сеть двусторонних и многосторонних международных соглашений, региональных и глобальных организаций во главе с ООН. Этот универсализм не всегда эффективен, он периодически даёт сбои и нуждается в постоянном совершенствовании. Но в целом международная система так или иначе функционирует.
Совсем другое дело, если под универсализмом понимать глобальную унификацию образа жизни и систему нормативных установок. То есть как отказ от любой групповой, в том числе и национальной, самоидентификации в обмен на «глобальное» индивидуальное самосознание в духе Жака Аттали или Джорджа Сороса. (Впрочем, задолго до видных практикующих натурфилософов Запада эту идею высказал герой романа Михаила Шолохова «Поднятая целина» Макар Нагульнов: «Все посмешаются, и не будет на белом свете такой страмоты, что один телом белый, другой жёлтый, а третий чёрный… Все будут личиками приятно-смуглявые и все одинаковые»).
Такой универсализм, если бы его удалось в полной мере реализовать, привёл бы в итоге к резкому снижению сложности глобального социума в целом и международной системы в частности. Снижение сложности, в свою очередь, резко повысило бы уровень системных рисков и вызовов. Напомним, что возделанное человеком поле – гораздо менее устойчивая система, чем природный лес. Происходящий на наших глазах взрыв этнокультурной, региональной, национальной, религиозной и других форм групповой идентичности – по сути не что иное, как закономерная реакция системы на угрозы, связанные с тенденцией снижения её сложности и разнообразия её элементов. Живая клетка упорно не желает превращаться в мертвый кристалл, пусть даже и кристалл с совершенными гранями.
При этом отождествлять возрождение групповой идентичности с банальным возвращением в архаику традиционализма было бы, как минимум, некорректным. Ведь наряду с традиционными формами самоидентификации (семья, город, страна, религия), появляются и совершенно новые (например, самоидентификация геймеров по их любимым сетевым играм). Иными словами, вектор развития групповой идентичности направлен не только в прошлое, но и в будущее.
Вопрос о сохранении универсальных норм в этих условиях становится более сложной задачей, поскольку приходится учитывать большее количество и большее разнообразие элементов системы. Условно говоря, мир будущего придётся строить не из нескольких одинаковых кубиков, которыми играли наши дедушки и бабушки в их далеком детстве, а из премиального набора конструктора лего, купленного на день рождения нашим детям. Причём неутомимый производитель нашего конструктора (мировой социум) каждый сезон предлагает подсевшим на игру покупателям новые и новые элементы, и им тоже нужно найти подходящее место в возводимой конструкции. Тут есть над чем поломать голову. Но, даже изрядно повозившись с современным головоломным конструктором, человечеству вряд ли захочется возвращаться к допотопным кубикам.
