Недавнее официальное открытие китайской военной базы в Джибути следует рассматривать в контексте наблюдающейся уже на протяжении ряда лет тенденции расширения китайского военно-морского присутствия в Индийском океане и на Средиземноморье и грядущего изменения роли Китая в вопросах глобальной и региональной безопасности.
Освещение открытия базы в китайских СМИ носит противоречивый характер. С одной стороны, налицо стремление не привлекать чрезмерного внимания к этому событию, подчеркивание сугубо вспомогательного, технического объекта в Джибути. С другой – плохо скрываемая гордость и понимание высокой значимости происшедшего. Именно поэтому торжественная церемония размещения войск на базе была проведена 1 августа, в 90-летнюю годовщину образования НОАК, при том что база, вероятно, была уже готова к эксплуатации и приняла военный персонал некоторое время назад.
База является логистическим объектом, на котором размещён персонал тыловых служб китайского флота и небольшое подразделение охраны (до роты с лёгкой бронетехникой). Нельзя исключать, что на объекте присутствуют также подразделения радиоэлектронной разведки из состава Войск стратегического обеспечения Народно-освободительной армии Китая. Учитывая степень концентрации в Джибути военных сил США и их союзников, такой шаг выглядел бы естественно.
Общая численность личного состава базы, размещённого на постоянной основе, судя по фото торжественного построения по случаю ввода базы в эксплуатацию, можно оценить примерно в 300 человек, однако, возможно, она в дальнейшем будет увеличена. Площадь базы составляет 0,5 кв. км. Китайские официальные лица настаивают, что по отношению к ней не стоит применять понятие «база».
Объект в Джибути, согласно официальной китайской точке зрения, является «пунктом материально-технического обеспечения» (后勤保障设施), который «далеко не дотягивает» до масштабов военно-морской базы. Если целью такой игры слов было успокоить СМИ и политиков за рубежом, то результат может быть совершенно противоположным.
Сознательно или нет, НОАК приняла на вооружение советскую терминологию для обозначения своего военного присутствия в мире. В советской пропаганде понятие «зарубежная военная база» было наделено сильной негативной смысловой нагрузкой, поэтому СССР использовал для обозначения присутствия своих сил за рубежом целый ряд громоздких словесных конструкций. Одной из них и был «пункт материально-технического обеспечения военно-морского флота» (ПМТО). По замыслу советских пропагандистов, использование термина ПМТО, очевидно, позволяло принизить значимость зарубежных военных объектов, их вспомогательный, технический, «неагрессивный» характер.
В реальности, однако, крупнейший советский ПМТО – 922-й, расположенный в бухте Камрань во Вьетнаме, представлял собой огромную военную базу площадью 100 кв. км с 6 000 человек персонала. 922-й ПМТО имел мощную систему обороны, включавшую в себя смешанный авиаполк (с бомбардировщиками-ракетоносцами Ту-16 и истребителями МиГ-23) и отряд кораблей охраны водного района. Другим примером крупного ПМТО с мощной системой обороны можно было считать Нокру на принадлежавшем Эфиопии архипелаге Дахлак в Красном море.
Другие ПМТО были далеко не столь амбициозны и значительны. Единственным зарубежным ПМТО, унаследованным Россией после распада СССР, был 720-й ПМТО в сирийском Тартусе. До вступления России в сирийскую войну он состоял из двух плавучих пирсов, один из которых был неисправен, а к другому швартовались приходившие из России плавучие мастерские. На берегу находились административное здание, казарма и несколько складских и хозяйственных построек. Постоянно размещённый на объекте персонал состоял из нескольких человек.
Как бы то ни было, на советском политическом языке времён холодной войны ПМТО было полным эквивалентом понятия «военная база». Использование китайцами данного термина похоже на неуклюжий пропагандистский приём. Но вполне возможно, что речь идёт о принятии одного из внешних атрибутов ушедшей советской военной сверхдержавы.
База позволит поднять на новый уровень присутствие сил китайского флота в Индийском океане, и без того весьма значительное. Помимо постоянно находящегося в районе Африканского рога отряда надводных кораблей (обычно два-три эсминца и фрегата и вспомогательное судно), КНР регулярно направляет в Индийский океан дизель-электрические и атомные подводные лодки.
Ранее их снабжение осуществлялось в море быстроходными транспортами ВМС НОАК, что было неудобно, дорого и накладывало ограничения на число военных кораблей, которые Китай мог одновременно держать в данном районе. Теперь эти ограничения сняты. В результате появляются возможности для изменения баланса сил между присутствующими в регионе силами китайского флота и силами оппонентов Китая, например, Индии.
Одновременно Китай активизирует использование в военных целях и других портов в Индийском океане, например пакистанского Гвадара, где, судя по всему, будет поддерживаться постоянное присутствие двух-трёх китайских боевых кораблей на основе ротации.
Стремление китайцев наращивать своё военное присутствие в Индийском океане – легко понять. Здесь проходят жизненно важные для китайской экономики артерии, по которым КНР получает ближневосточные и африканские энергоносители и доставляет свои товары на европейский и (в значительной мере) российский рынки. С другой стороны, Китай не может позволить себе своими же руками подтолкнуть Индию к тесному партнёрству с США. КНР предстоит найти баланс между своей новой ролью в политике и безопасности в Индийском океане и интересами отношений с Индией.
