Внимание мирового общественного мнения приковано сейчас к саммиту «Большой двадцатки» в Осаке. Но при этом наблюдается весьма показательная закономерность. Если посмотреть прессу, посвящённую этому событию, комментарии экспертов и политиков, то подавляющее большинство материалов посвящено двусторонним встречам на полях «двадцатки»: состоится ли та или иная встреча лидеров, а если да, то приведёт ли она к каким-либо результатам? При этом повестка дня самой «двадцатки», вопросы, обсуждаемые на её пленарных заседаниях, отходят на второй план. Более того, далеко не все эксперты могут сказать, чему именно посвящено мероприятие в этом году. В прошлом году на подобном саммите было то же самое. Да и в позапрошлом тоже, пишет Олег Барабанов, программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай».
В итоге наблюдается новая тенденция в эволюции этого формата. «Большая двадцатка» становится важной в первую очередь как площадка, на которой лидеры государств с различными подходами к мировой политике и экономике могут встретиться и поговорить друг с другом. Хотя бы потому, что в этот момент они физически находятся в одном отеле или в одном конференц-центре. «Двадцатка» даёт действительно удобную возможность для проведения подобных встреч. В то время как организация отдельных двусторонних саммитов бывает по политическим и иным причинам часто затруднена. Сам же по себе саммит «двадцатки» становится не более чем фоном и потому может восприниматься как всё большая и большая формальность.
При этом изначально формат саммитов «Большой двадцатки» планировался совсем по другой причине. Он стал ответом на усиливавшиеся обвинения насчёт того, что формат «Большой семёрки»/«восьмерки» не обладает справедливым географическим представительством. Что «семёрка» объединяет лишь развитые страны мира и потому не имеет моральных полномочий за счёт других решать единолично глобальные проблемы. В наиболее радикальных подходах такого рода «семёрку» называли не более чем инструментом неоколониализма со стороны ведущих держав.
«Двадцатка» в этом контексте замышлялась как принципиально иной формат. В неё вошли и представители всех регионов мира, и наиболее крупные экономики развивающихся стран. Тем самым «двадцатка» представляла собой гораздо более широкую и разноплановую палитру мнений и не была лишь голосом Запада, в отличие от «семёрки». При этом ограничение числа постоянных участников двадцатью делало этот формат управляемым с точки зрения повседневной работы и потому более эффективным – с точки зрения возможных результатов, чем ещё более широкие форматы. К тому же на саммиты часто приглашались представители и других заинтересованных стран и региональных интеграционных организаций. Тем самым принцип справедливого географического представительства применительно к «двадцатке» не вступал в противоречие с принципом эффективности повседневной работы.
Начало проведения саммитов «двадцатки» в формате глав государств и правительств совпало с глобальным экономическим кризисом 2008–2009 годов. Поэтому изначально в мировом общественном мнении в отношении «двадцатки» были очень высокие ожидания. И действительно, в первые пару лет саммиты «двадцатки» проходили два раза в год и предметно рассматривали наиболее острые экономические, финансовые и торговые вопросы глобальной повестки дня. При этом в тот период можно было проследить достаточно большую преемственность в обсуждаемых вопросах от саммита к саммиту. Часто в фокусе «двадцатки» было и внимание к практическим результатам предыдущего саммита, анализ того, что реально было сделано за истекшие полгода. Это придавало работе «двадцатки» последовательность, что опять же повышало надежды на её эффективность.
Но с течением времени эта ситуация изменилась. Острота глобального кризиса спала (можно, впрочем, обсуждать, насколько значимой в этом была роль именно работы «двадцатки», но это другой вопрос). И с 2011 года саммиты проходят уже не два раза в год, а лишь один раз. С тех пор последовательность и преемственность работы Двадцатки от саммита к саммиту начала нарушаться. Обсуждение реального исполнения решений предыдущего саммита всё больше маргинализируется. Страны – хозяйки саммита каждый год предлагают свои вопросы, часто не связанные с тематикой предыдущего года. В последующий год новая страна-хозяйка предлагает опять-таки совсем иной круг вопросов.
Итак, можно ли говорить, что итоги работы «Большой двадцатки» за 11 лет не оправдали изначальных ожиданий от этого формата? И эти ожидания были неоправданно завышенными? Можно ли говорить, что эта попытка реального расширения справедливого географического и социального представительства в практике глобального управления оказалась неэффективной и выхолостилась в ежегодную формальность? И если так, то возможно ли вообще эффективное глобальное управление в широком формате? На эти вопросы нет простых ответов. Но по крайней мере сегодня можно предположить, что «добавленная стоимость» «двадцатки» в мировой политике в первую очередь воспринимается как предоставление логистической площадки для острых двусторонних встреч.
