Демократия и популизм в арабском мире: по итогам Ближневосточной конференции клуба «Валдай»

Возможна ли демократия в арабском мире? И если да, то сможет ли она стать эффективным механизмом для разрешения проблем региона? Эти вопросы находились в центре внимания ежегодной конференции клуба «Валдай» по проблемам Ближнего Востока, прошедшей 27–28 февраля 2017 года. Участники, в частности, предлагали формирование устойчивой системной демократии в республиканских режимах региона в качестве альтернативы популизму и патернализму, как в левом (в насеристской и баасистской традициях), так и в правом («Братья-мусульмане» при президенте Мурси в Египте и «традиционный» правопатерналистский авторитаризм) идеологических спектрах.

Отдельно на конференции рассматривались вопросы социального измерения демократии в арабском мире. Причины и важность этого в регионе имеют свою специфику. С демографической точки зрения, общество многих арабских стран является очень «молодым». Процентное количество подростков и молодёжи в этих странах является крайне высоким, и этот тренд будет развиваться и в будущем. Поэтому проблемы безработицы среди молодёжи, её неустроенности в жизни стоят в арабском обществе очень остро. В этой связи социальное измерение политики во многих арабских странах носит по преимуществу молодёжный характер.

Кроме того, значимость этой проблемы усугубляется и тем обстоятельством, что в этих условиях именно безработная молодёжь становится лёгкой добычей для рекрутинга в различные экстремистские и террористические организации. Для противодействия этому новые политические силы, нацеленные на эффективную социал-демократическую повестку, представляются особенно необходимыми. Но здесь возникает вопрос об их оптимальной идеологической базе и платформе деятельности.

Одним из таких вариантов могло бы стать возрождение идей Гамаля Абдель Насера. Не случайно, на конференции открыто озвучивалась тема социального запроса на неонасеризм в современном арабском мире. Однако в контексте вышеупомянутого кливиджа между демократией и популизмом надо сказать, что в регионе достаточно политических сил, отрицающих саму возможность возвращения к насеристско-баасистской традиции в панарабском масштабе (да и внешнее противодействие этому будет сильным). И в этой связи левопопулистская повестка не воспринималась как выход из ситуации, как способ решения проблемы. С другой стороны, ряд участников конференции отмечали, что и построение социал-демократической партии исключительно по западному образцу, полностью светской, также вызовет отторжение у значительной части общества. Как традиционные, так и новые прогрессистские (в стиле «новых левых») модели вестернизированной социал-демократии, скорее всего, не приживутся на арабской почве. И это, кстати, вновь поднимает вопрос о неуниверсальности западных моделей демократии и о том, что мейнстримная западная схема деления общества на правоцентристов и левоцентристов не может быть механически перенесена в регионы с другой политической культурой и духовными традициями. Но тогда где же выход?

Одним из его вариантов стало предложение рядом участников конференции идеи исламской социал-демократии. В противовес секуляризированным моделям здесь основу идеологической базы новой партии предлагалось строить на коранических принципах взаимопомощи внутри мусульманской общины. В этом контексте говорилось о том, что социальная повестка органически присуща исламу, и потому исламская социал-демократическая партия будет позитивно воспринята обществом, и в том числе молодёжью. В случае реализации этого проекта в панарабском масштабе как раз и может появиться действенная политическая сила, способная разрешить социальные проблемы и в то же время представляющая системную альтернативу радикалам.

Скептики, впрочем, скажут, что грань между такого рода исламской социал-демократией и экстремистами будет очень тонкой – ведь апелляция к социальной повестке традиционно занимала большое место в идеологии различных экстремистских групп. Это особенно видно на примере «Братьев-мусульман», да и призывы ДАИШ (запрещена в РФ) к социальному равенству тоже не стоит недооценивать. И здесь может возникнуть опасность быстрого перерождения исламских социал-демократических партий и их перехода под давлением радикальных сегментов их электоральной базы на позиции экстремизма. И в этом контексте исламская социал-демократия тоже не является оптимальным рецептом, а вопросы интеграции социальной повестки и сдерживания экстремистов гораздо лучше решит авторитарный режим с патерналистской повесткой (отчасти, это модель Египта после свержения президента Мурси, да и «умеренные» монархии типа Иордании или Марокко). То есть здесь вновь замыкается круг в вопросе о соотношении демократии и популизма в современных арабских условиях. Поэтому проблема сложна и неоднозначна.

С этим вопросом отчасти связан и следующий комплекс проблем, обсуждавшихся на конференции. Речь идёт о социальной базе демократии в арабском мире. Поскольку очевидно, что устойчивость демократических режимов определяется не решением «доброго правителя» ввести те или иные электоральные процедуры, а наличием широкого общественного запроса на демократию (как против популизма, так и патернализма). На конференции говорилось, что социальной основой демократии в регионе может стать только урбанизированный средний класс. Там, где он сформирован и силён (демографически соотношение «город – деревня» в пользу города), только там и возникнет самоподдерживающееся движение в пользу демократии.

Собственно, успех тунисского варианта «арабской весны» (единственный, заметим, её успешный исход) как раз и связан с высокой долей урбанизированного среднего класса в тунисском обществе. Там же, где городской средний класс, несмотря на всю свою активность и сплочённость, демографически «растворён» в среде люмпенских и сельских социальных групп и составляет лишь незначительный процент населения, на устойчивую демократию рассчитывать не приходится. Показательным примером этому стала «арабская весна» в Египте. Там городской средний класс Каира оказался в состоянии стать драйвером свержения неугодного режима (как Мубарака, так и Мурси), но у него просто не хватило демографических сил для того, чтобы после ухода старой власти создать устойчивую, без наклона в экстремизм, демократическую систему – хотя бы по тунисскому образцу. В этих условиях исход волеизъявления всего народа после свержения Мубарака привёл к фактической победе «Братьев-мусульман» и Мурси, а свержение Мурси привело к власти уже ставший привычным для Востока режим высшей власти армейской верхушки во главе с фельдмаршалом Сиси.

Какой отсюда вывод? Он, скажем так, не очень утешителен. В контексте вышеупомянутого (и всё возрастающего) демографического перекоса в сторону молодёжи низших слоев общества получается, что успех демократии в арабском мире возможен только лишь в маленькой урбанизированной стране. И здесь Тунис предстаёт одним из очень немногих, если не единственным, исключением. Общее же правило – в многонаселённой и в значительной степени люмпенизированной арабской стране системная демократия сегодня невозможна. Поиск альтернатив и разрешения этой проблемы здесь возможен, пожалуй, лишь по линии вышеупомянутой исламской социал-демократии. Но грань между её умеренным вариантом и тем же режимом «Братьев-мусульман» при Мурси очень хрупка.

В этой связи немаловажно то, что по поводу демократии говорили иранские участники конференции. Они тоже делали акцент на формирование городского среднего класса как на условие гражданского запроса на демократию. В Иране это выразилось, к примеру, в тегеранских протестах против президента Ахмадинежада и победе на выборах умеренного президента Роухани. Но в иранских условиях «демократия снизу» сочетается с находящимся на вершине власти теократическим режимом. Собственно, исламская республика по-ирански в её нынешнем виде и представляет собой иерархию теократического патернализма сверху и демократии (и протестной публичной политики) снизу. Это придаёт иранскому политическому режиму вполне очевидную устойчивость.

Такой иранский рецепт предлагался на конференции и арабским странам. Но здесь даже помимо очевидного неприятия в суннитском арабском мире шиитских политических моделей есть ещё одно очень важное ограничение. Дело в том, что низшие социальные слои иранского общества в гораздо меньшей степени люмпенизированы, чем в арабском мире. Заслуга в этом, очевидно, принадлежит образовательной и социальной политике властей Ирана, которая здесь, опять же в сравнении с многонаселёнными арабскими странами, демонстрирует свою эффективность.

Наконец, дискуссии о демократии в арабских странах не обошлись и без понятного вопроса, а как быть в этом случае с абсолютистскими монархиями Залива. Собственно, сам разговор на эту тему на конференции был начат участником из одной из этих монархий. Его призывы к размежеванию демократии и популизма в светских арабских республиках соединялись со вполне понятной фигурой умолчания применительно к зоне Залива. Со стороны же представителей республик региона эти его слова о демократии вызвали вполне заметную усмешку. Надо сказать, что в ходе дискуссий поднимался вопрос о внутренней нестабильности в той же Саудовской Аравии. Здесь, помимо межконфессиональных противоречий с шиитским меньшинством, говорилось и о всё возрастающем влиянии йеменской войны на усиление внутренней нестабильности в Саудовской Аравии. А о потенциальном идеологическом вызове режиму королевской власти саудовской династии со стороны ДАИШ мы уже ранее писали на портале клуба «Валдай».

Но здесь, даже если представить некий новый цикл «арабской весны» в странах Залива (и вынести за скобки как шиитский, так и игиловский драйвер) то возникает вышеупомянутый вопрос о модернизированном городском среднем классе как движущей силе демократизации. В малых монархиях Залива с небольшим количеством граждан и значительно превосходящим их числом мигрантов, занимающих трудовые ниши не только в низших неквалифицированных слоях, но и в среднем классе (менеджеры, инженеры, профессура вузов и пр.), сообщество граждан этих стран представляет собой по большому счёту общество рантье, получающих в патерналистской политике свою часть нефтегазовой ренты и модернизированной очень условно. Поэтому тут, скорее, можно предполагать мигрантский бунт, чем демократическую революцию граждан по тунисскому образцу. Единственное исключение – Бахрейн с серьёзным шиитским фактором как драйвером перемен, но там «арабская весна» была уже подавлена. И здесь как раз интерес представляет Саудовская Аравия (и до определённой степени ОАЭ). Поскольку о формировании и модернизации нерентозависимого (и демографически значимого) среднего класса в этих странах уже можно начинать говорить. Именно его развитие и может создать запрос на системную демократию.

Таковы были, в частности, дискуссии о демократии и патернализме в арабском мире на прошедшей Ближневосточной конференции клуба «Валдай». Проблема эта остра и сложна, и поиск её решения представляется крайне значимым для достижения внутренней стабильности на Ближнем Востоке.

Читайте саммери всех сессий Ближневосточного диалога:

Сессия I. Изменение мирового порядка и Ближний Восток: грозовой перевал

Сессия II. Терроризм: региональные измерения глобальной угрозы

Сессия III. Сирия и Ирак: развязать гордиев узел

Сессия IV. Йемен и Ливия: сохранить общества, восстановить государства

Сессия V. Глобальные игроки: уйти нельзя остаться 

Сессия VI. Региональные акторы: ответственность сильных

Сессия VII. Ближневосточные экономики: оттолкнуться от дна

Сессия VIII. Будущее Ближнего Востока: в поисках общей мечты


Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.