«Большая двадцатка»: переход к биполярности?

30 ноября – 1 декабря в Аргентине состоялся очередной саммит «Большой двадцатки», от которого ждали то ли большого потрясения, то ли полного штиля, не считая ряда двусторонних встреч. В итоге единственным важным его достижением стало то, что президент США Дональд Трамп заключил с Мексикой и Канадой новый договор взамен NAFTA. Отсюда вопрос – насколько этот экономический форум по-прежнему работоспособен и что его ждёт в ближайшем будущем? Способен ли он сдержать рост протекционизма и торговых войн? Какие конкретные меры предлагаются в его декларации? На эти вопросы в интервью ru.valdaiclub.com ответил приглашённый профессор Центра исследований экономики и политики стран с переходной экономикой Ляонинского университета Станислав Ткаченко.

Общее впечатление от недавно завершившегося в Аргентине саммита «Большой двадцатки» такое, что её привычная основная повестка – борьба с угрозами экономических кризисов – то ли решена, то ли ушла на второй план. Поэтому итоговая декларация форума – документ довольно несбалансированный.

Первый пункт, в котором затрагиваются вопросы главной повестки саммита, для решения которых он создавался в 2008 году – лишь 23-й по порядку. Ключевой проблематики «двадцатки» касаются только пункты с 23-го по 30-й: это сохранение стабильности международных финансов, отказ от конкурентных девальваций валют, отказ от использования налоговых гаваней, налогообложение движения капиталов (налог Тобина) и так далее.

Всех этих опасностей сейчас действительно стало заметно меньше. За истекшие 10 лет их угроза для мировой экономики снижена или почти полностью устранена. Поэтому в начало декларации поставлены диковинные вопросы, больше подходящие для пленарных заседаний Всемирного Давосского или Петербургского экономического форумов, где учёные и политики размышляют о будущем, о последствиях четвёртой промышленной революции или об угрозе размывания базы для налогообложения в отдельных странах. Всё это очень хорошо, но к реальной повестке дня международных отношений прямого отношения не имеет.

Саммит G20 в Аргентине: завтра будет то же, что и сегодня
30 ноября, в день открытия саммита G20 в Буэнос-Айресе, эксперты Валдайского клуба обсудили проблемы и перспективы этой уникальной площадки. Одни говорили о том, что большинство саммитов «двадцатки» – в том числе и аргентинский – ничего не решают, что эффективность таких встреч проявляется только в кризис, как это было в 2008–2009 годах. Другие отмечали, что не стоит недооценивать G20, поскольку группа объединяет страны с огромной долей общемирового ВВП и может реально изменить ситуацию в сфере экономики. На чём сошлись эксперты – читайте в нашей аналитической записке.
События клуба

В связи с этим у специалиста по политической экономии и макроэкономике эта декларация может даже вызвать некоторое удивление. Относительно основной повестки дня «Большой двадцатки» там, в принципе, есть интересные вещи. Например, согласие относительно пересмотра квот отдельных государств в МВФ. Как известно, Китай, Индия и Россия смотрят на деятельность МВФ довольно скептически, считая его инструментом американской политики. Поэтому, например, Китай стал инициатором создания Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, а по инициативе России на пространстве СНГ были учреждены несколько банков развития. Поэтому тот факт, что «двадцатка», в том числе Китай, Россия и Индия, поддержали вопрос реструктуризации МВФ – это, во всяком случае, что-то новое. 
Также хорошо, что в отдельном пункте названа угроза фрагментации финансовых рынков – это реакция форума на новую политику США, способную остановить процесс глобализации, вернуться к валютным войнам и торгово-экономическим конфликтам прошлого.

В принципе, «Большая двадцатка» создавалась под политико-экономическую повестку США и избранного как раз в 2008 году на пост президента этого государства Барака Обамы. Приоритетами США после того, как начался финансово-экономический кризис 2008 года, стали поддержание стабильности в глобальной экономике и финансах, а также сохранение либерального торгового режима, низкие торговые барьеры, создание торговых блоков в Северной Атлантике и Тихом Океане. Сейчас Дональд Трамп выступает с другой повесткой – протекционистской, ориентированной на одностороннее получение Вашингтоном выгод от доминирующего положения США в мировой политике и экономике. Поэтому лидеры самых разных государств заговорили сегодня об угрозе фрагментации финансовых рынков или о разрушительной конкуренции между национальными налоговыми системами. Из этого следует, что основная миссия «Большой двадцатки» – сделать так, чтобы глобальная экономика сохранила позитивную динамику, – ещё сохраняется. 
Однако мировая экономика сегодня в целом растет хорошими темпами, и ощущения тревоги, которое доминировало в момент учреждения «двадцатки», у собравшихся в Буэнос-Айресе лидеров не было.

Поэтому хотя «двадцатка» пока ещё сохраняет свой потенциал для того, чтобы обеспечивать стабильность мировой экономики, есть такое впечатление, что её миссия всё же заканчивается. Если тенденцию не переломить, то ещё один-два саммита – и можно будет говорить о возвращении торговых войн и конкурентных девальваций национальных валют. В этом случае нынешний формат, который строился вокруг гегемонистского по своей природе лидерства США, совершенно не подойдёт.

Природа «Большой двадцатки» такова, что это – не международная межправительственная организация, а международный форум. Он принимает декларативные документы, которые потом реализуются на каком-то другом уровне: межгосударственными интеграционными объединениями и отдельными суверенными государствами.

В 2008–2009 годах было удивительно видеть, как декларации «двадцатки» оперативно и успешно имплементируются и США, и ЕС, и Россией.

В течение последних трёх лет всеобщим для мировой политико-экономической системы стало состояние неуверенности из-за прихода в Белый дом Администрации Дональда Трампа и угроз протекционизма, широкого применения экономических санкций, усиливающейся волатильности мировой финансовой системы и сырьевых рынков. Можно сказать, что конкретное содержание деклараций «двадцатки» последних двух-трёх лет остаётся несколько размытым, поскольку лидерам ведущих государств приходится возвращаться к обсуждению вопросов, уже успешно решённых в 2008–2010 годах. Тем не менее в целом уровень транспарентности и устойчивости международной финансовой системы сейчас выше, чем когда-либо прежде после мирового финансового кризиса 2008 года. Поэтому предыдущие три саммита «двадцатки» – это своего рода повторение пройденных, но пока плохо усвоенных уроков.

Наконец, на саммите в Буэнос-Айресе мы впервые стали свидетелями долгожданного саммита тройки – России, Индии и Китая (РИК). Постепенно на наших глазах формируются основы новой биполярной системы мировой экономики: США и их многочисленные сателлиты, с одной стороны, и РИК вместе с партнёрами по БРИКС и ШОС, с другой стороны. 

То есть нельзя исключать того, что в будущем вместо «Большой двадцатки» ежегодно будут собираться форумы, на которых две большие группы государств (союзники США и их и оппоненты) будут обсуждать всё те же вопросы: поддержание стабильности мировых финансов и свободу международной торговли.

Что касается договора USMCA, который заменил договор NAFTA, то различия между ними не очень большие. США добились повышения пошлин на ввоз автомобилей, защитили отдельные сегменты своего национального рынка от иностранной конкуренции и добились для своих компаний более широкого доступа на рынки Мексики и Канады. В тех случаях, когда товары и услуги США сталкивались с высокими таможенными барьерами, они были их партнёрами (Канадой и Мексикой) понижены; а если речь шла о количественных ограничениях на поставку в эти страны товаров из США, то квоты на импорт, напротив, были увеличены.

Ключевое изменение, на мой взгляд, в другом. Договор NAFTA был инициирован в 1993 году и принят в 1994 году. Это происходило в период всемирного увлечения интеграционными процессами. Новый президент США, демократ Билл Клинтон тогда искренне хотел иметь зону свободной торговли на всём Североамериканском континенте. Однако без реальной интеграции, то есть интеграции добровольной и равноправной, создание зоны свободной торговли невозможно. Конечно, США ни при Клинтоне, ни затем при республиканской администрации Джорджа Буша-младшего не собирались создавать равноправные интеграционные объединения с другими государствами. Кроме того, реальный эффект договора NAFTA оказался для Соединённых Штатов вовсе не таким, как планировалось. Имплементация его положений привела к росту взаимных инвестиций и увеличению объёмов торговли трёх стран. Но она не привела к росту благосостояния граждан, прежде всего – наёмных работников, ни в одной из трёх стран – участниц соглашения. Прежде всего это касается США: вследствие NAFTA из их экономики ушли сотни компаний и были перенесены тысячи предприятий в таких отраслях, как автомобилестроение, электронная и бытовая техника, а также текстильная промышленность. Это отрасли создавали миллионы довольно высокооплачиваемых рабочих мест, и во всех исторически были очень сильные профсоюзы.

Поэтому для демократов, с которыми прочно ассоциировался этот договор, его долгосрочный политический эффект был крайне негативным.

Дональд Трамп хорошо понимает, что голоса в штатах так называемого «ржавого пояса», то есть в старых промышленных регионах страны, на выборах 2016 года он получил во многом из-за критики оттока американских капиталов и перенесения за границу рабочих мест. Поэтому для Трампа, имея в виду уже следующие выборы, важно показать, что США готовы расстаться со всем, что связано с NAFTA.

И неслучайно, что у договора новое название, хотя текст в основном старый. По сути же, новый договор (USMCA) перевёл обсуждение вопросов свободной торговли в Северной Америке на микроуровень: между отдельными отраслями экономики и преимущественно посредством двухсторонних переговоров, в ходе которых США проще добиваться уступок от партнёров. То есть риторики об интеграции сегодня больше нет, а есть серия двухсторонних или трёхсторонних соглашений, по которым тарифы и количественные ограничения в торговле не устраняются полностью, но становятся более привлекательными для крупного бизнеса США.

И ещё один важный для Трампа момент, связанный с мексиканскими мигрантами: идея создания NAFTA отчасти состояла в том, что перенос производства из США в Мексику приведёт к тому, что в последней появятся высокооплачиваемые рабочие места. Как следствие, предполагалось, что приток нелегальных мигрантов из Мексики в США резко сократится или полностью остановится. На практике же социально-экономический эффект от перенесения производства из США в Мексику оказался почти нулевым. Дело в том, что производство действительно переносилось, но заработные платы оставались в Мексике низкими. И для среднего мексиканского трудящегося по-прежнему было более привлекательно нелегально проникать в США и получать работу там, чем оставаться в Мексике на расположенных там предприятиях, принадлежащих капиталу США. Поскольку Дональд Трамп поставил сокращение незаконной миграции одной из своих ключевых политических целей, усиливая регулирование межгосударственной торговли с Мексикой, а также получая возможность повышать пошлины в чувствительных отраслях, он отказывается от политики США по перенесению рабочих мест в другие страны для сдерживания нелегальной миграции из Мексики и других государств Латинской Америки. Теперь от нелегалов Америку будет защищать высокая стена.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.